- Стас-с…
- Что?
- Не пошел бы ты…
- Взаимно! – невозмутимо отрезает друг. - И тебе, Витек, дальней прогулки! Что с девчонкой? – оглядывается на оставшуюся в одиночестве подругу малыш-ты-все-еще-здесь? Растерянно теребящую в руке дамскую сумочку.
- Впусти в клуб, а там – свободна. Этих, - киваю головой в сторону набычившейся троицы, - запустишь, как только поостынут. Пусть пока проветрятся. Если не передумают, разговор о деле останется в силе. Позже, - я сбрасываю с себя руку друга, одергиваю на плечах куртку и решительно шагаю к входу в клуб. Один. – Не сейчас.
***
Музыка заводит. Мне кажется, я танцую уже так давно, что теряю счет времени. Волосы растрепались, хвост съехал набок, но мне все равно. Охочих познакомиться хватает, и я легко дарю медленные танцы одному, второму, третьему… даже не запоминая имен…Снова накачиваюсь с девчонками коктейлем и разгоняю алкоголь по венам диким драйвом субботнего вечера на танцполе.
- Йухху! Давай, Настена! Давай! – полупьяно орет Лилька, размахивая над головой руками, и тут же повторяет за подругой неприличные движения, во всю виляя задницей и строя глазки парням. – Танька, не старайся, у меня все равно лучше всех получается! – громко смеется, и я смеюсь вместе с ней, и не думая вытворять нечто подобное. Мои ноги и бедра вполне послушны музыке, руки вскинуты над головой, но мне до черта долгое время мешают голубые глаза. Его глаза – проклятого Рыжего, нашедшие меня и не отпускающие ни на минуту.
Файерболы под потолком вспыхивают желтым светом, и я вновь вижу высокую фигуру Бампера в просвете между танцующими. Ухожу от его взгляда, забываясь в чужих руках, проклиная про себя, вспоминая, как его ненавижу, но снова и снова сама возвращаюсь к нему, отыскивая глазами в толпе.
Это как наваждение. Как тоска. Как голод. Внезапно проснувшийся голод по человеку, что находится от тебя в десяти шагах, и которому ты противостоять не в силах… Вот уже в пяти шагах… двух…
- Убирайся! Видеть тебя не хочу! – но сильные руки отрывают меня от незнакомого парня и притягивают к груди Рыжего.
- Тогда просто закрой глаза, - уверенно, без права выбора. Как будто эта мелочь все решит.
Черта с два! Но глаза послушно закрываются, а язык немеет, едва щека касается твердого плеча, а теплая ладонь Бампера - голой кожи спины, обжигая прикосновением.
И снова этот одуряющий запах дорогого парфюма и табака. У самого изгиба шеи. Там, где отчетливо бьется пульс…
Да, это он. И вот уже мир под ногами рушится в бездну, выпуская на волю из-под разломов языки пламени, что вновь – я чувствую это – сожгут меня. Оставив душу плясать на пепле.
- Отпусти.
- Нет.
- Сволочь.
- Знаю, - так близко у виска, не позволяя взглянуть друг другу в глаза.
Руки Рыжего куда смелее рук Мишки. Они ищут, вспоминают, сминают кожу, а тело отказывается протестовать против их прикосновений. Напротив, само льнет к этим наглым рукам, бесстыже изучающим меня, обещая и позволяя. Предавая…
Я чувствую напряжение в его широких плечах и скрытую дрожь в нетерпеливых пальцах, ползущих по моей спине. Слышу учащенное дыхание, спустившееся к уху, будоражащее проснувшееся желание похлеще откровенных слов …
Черт, мне не нравится эта власть Рыжего надо мной! Сейчас! Я должна сказать ему все прямо сейчас! Как глубоко его ненавижу. Как он мне неприятен и чужд! Омерзителен в своей вечной самодовольной ухмылке! Бабник, гад, и просто наглая морда! Но губы со вздохом размыкаются, чтобы вместо слов коснуться мужского подбородка чуть слышным предательским стоном…
Нет! Я просто пьяна и сошла с ума. Это не может повториться.
- Пойдем! – и больше ничего. И вот я уже иду за его рукой, поймавшей мое запястье, послушно переставляя ноги, пробираясь сквозь толпу танцующих тел в темный коридор, и дальше – в незнакомую комнату. Слышу, как громко хлопает за нашими спинами входная дверь, и вдруг оказываюсь распластанной на стене. Так быстро, что едва ли успеваю сделать вдох и податься навстречу встречающему мои губы рту…
- М-да, не повезло тебе, Фанька, - сказала Ульяна, и я грустно выдохнула в чашку, лениво ковыряя ложкой дешевый чайный пакетик.
- Ага, вот уж точно. Хоть застрелись!
Мы сидели с лучшей подругой в шумной университетской столовой главного учебного корпуса и обсуждали последние события моей сложной студенческой жизни.
Еще вчера все в ней складывалось вполне себе благополучно. Училась я хорошо, подрабатывала, все два с половиной года учебы на экономическом факультете снимала восьмиметровую комнатушку у бабы Моти, и вот сегодня утром в одночасье моя упорядоченная жизнь вдруг обрушилась в тартарары. А все потому, что рано поутру эта самая баба Мотя вломилась в мою комнату как испуганный бегемот и сдавленным голосом пропищала – держась рукой за сердце и вращая за стеклами очков по-рыбьи выпученными глазами:
- Анфиска! Быстро собрала вещи и дуй отседова на все четыре стороны! Чтоб и духу твоего не было на моем пороге! Можешь даже в этом месяце за комнату не платить, во как!
Сказать, что я удивилась – ничего не сказать. Платила я хозяйке исправно (спасибо маме с папой, помогали дочурке чем могли), гулянок не устраивала, парней не водила… Звали старушку Матильда Ивановна, была она женщиной опрятной, продвинутой, с собственным ноутбуком, наушниками и трехлетним аккаунтом в соцсетях. Любила смотреть турецкие сериалы и уроки вязания, печь пироги. В общем, жили мы буквально душа в душу, а тут такое…
- Д-доброе утро, Матильда Иванна. А что случилось-то? Чего вы меня гоните?
Я оторвала голову от подушки, сдула со лба упавшую на глаза челку и утерла кулаком слюнявую щеку. Все-таки зубрежка макроэкономики до четырех утра срубает человека с ног похлеще снотворного!
Потные ладошки бабы Моти тут же с хлопком легли на необъятную грудь.
- Я-то?! Бог с тобой, девонька! Я тебя не гоню. Я тебя, можно сказать, от душегуба спасаю!
- В смысле? – пришлось все же сесть на кровати и выпростать ноги из-под одеяла. – Какого еще душегуба? – Я старательно протерла кулачками глаза.
- Да племянничка родного! Век бы его, ирода, не видать. Сегодня аккурат освободился. Двенадцать лет, ворюга проклятый, за решеткой за разбой оттрубил, на волю вышел и сразу ко мне намылился. Хорошо хоть позвонил! Встречайте, мол, тетушка, на вольные хлеба! Одна ты у меня кровиночка осталась на всем белом свете!.. Все, Фанька! – глаза бабы Моти за толстыми стеклами очков стали еще больше прежнего.- Уже едет сюда!
- А-а-а! – закричала я.
- А-а-а! – подхватила Матильда Ивановна и охваченная чувством глубокого сожаления крепко чмокнула меня в лоб (хоть бы синяк не остался!). – Не поминай старуху лихим словом, детка, - сказала, всхлипнув. - Чем смогла, помогла.
И предложила, пуская тонкую слезу.
- Ты давай сумки живенько собери, вместе в гараж оттащим. Ключ я тебе дам. Как квартирку себе найдешь – так и свезешь вещички. А ключик после в почтовый ящик брось. И чтоб сюда ко мне ни ногой, поняла?! Не дай бог попадешься злыдню на глаза – не вырвешсии-и-и…
- Вот такие дела, Ульяш, - я снова хлюпнула носом и посмотрела на пирожок. Пить не хотелось, есть тоже, и пирожок с капустой казался черствым и невкусным.
- Да-а, ни к черту дела, прямо скажем, - вздохнула подруга, подпирая щеку кулаком. - Слушай, Фань, а может попробовать в общагу устроиться? – предложила. - Ты же студентка и как-никак иногородняя. Должны же они войти в положение.
- Да ходила я. Сразу от бабы Моти и потопала.
- И что?
- Нет мест! Через три недели сессия, к праздникам молодежь разъедется по домам, вдруг кто-то да вылетит… В общем, комендант обещала помочь.
- Ну вот, видишь, уже кое-что!
- Да мне и дома общаги хватает, Уль! Видела бы ты мою сумасшедшую семейку. Я одна привыкла, понимаешь? Так легче на учебе сосредоточиться и работе. Мне бы угол найти, чтобы перекантоваться где-нибудь пару дней, а там девочки из агентства обещали помочь. Эх, Улька, - я снова с чувством вздохнула и принялась дальше ковырять ложкой чайный пакетик, - так жалко свою комнатушку – слов нет! И куда теперь пойти-податься – ума не приложу.
