Волнуясь, Майя подошла и посмотрела Ненашеву в глаза.
Максим не здесь. Несколько минут назад еще торопился и вновь неожиданно впал в какой-то ступор. Такое один раз уже было. Его постоянно что-то гнетет. Как хотелось бы знать!
Майя осторожно зашла с боку и потрясла капитана за плечо, вспоминая прошлую реакцию. Приятно конечно, когда тебя защищают. Но если вдобавок желают раздавить, то совсем не смешно. Впрочем, если мужчина слышит все, что говорит женщина, значит, она не красавица.
Он очнулся.
— Извини, я наверно погорячилась, — с трудом произнесла девушка.
— Да нет, все правильно. Мы чужие для вас. Как варвары, пришли и разрушили спокойную и мирную жизнь, — грустно усмехнулся Ненашев, — а еще отняли у тебя надежду. Все правильно?
Чесновицкая изумленно посмотрела на него.
— Да, это так. Только когда началась война, я поняла, как уютно было жить в нашей Варшаве. Потом нас предали, и та Польша погибла. Но почему вы забираете людей? В чем их вина?
— В том, что они хотят жить как раньше и не любят нашу власть.
«Ну, хотя бы честно», ? подумала она. Так откровенно никто из русских не говорил.
Ненашев не кривил душой, зная, что такое война.
Жила-была девочка, о чем-то мечтала, верила в будущее. А потом пришли чужие люди, дом сожгли или выгнали хозяев на улицу, мечты испоганили, а будущее навсегда убили. Так в чем же она виновата? В том, что родилась в неудачное время?
— А разве такую власть можно любить? Ты хоть знаешь, как мы жили до вас и немцев?
— Хорошо знаю.
Капитан вспомнил фотографии. Польша еще не раздавлена войной. Джентльмены и леди улыбаются друг другу. В магазинах изобилие еды и одежды. Шопинг в Германию. Везде галантная публика, молодые и не очень, но счастливые лица. В летних кафе ни одного свободного столика.
«Он был сторонником гуманных идей, не зная про ужасно одетых людей», — знакомый мотив прозвучал в голове Панова. И у него была своя прекрасная страна и очень правдивая история. То дело не только польское. Тот, кто не желал эпохи перемен, так и не осознал, в какое прекрасное время он жил.
Майя посмотрела на Максима. Первый парень, с которым даже поругаться нормально нельзя.
Но то, что ответит ее капитан, важнее жизни. Тому, что Россия всегда унижала Польшу, учили в школе, а отец смеялся над учебниками. Почему он тогда не гнушался служить великой империи?[485] Да не захвати Советы власть, еще неизвестно, где бы жила их семья – в Киеве, Москве или в том, блистательном, Петербурге. Пусть с оговорками, но даже офицерам с явным польским происхождением Империя гарантировала карьеру.
— А где тогда теперь моя страна?
Саша, глядя в ее наполненные слезами глаза, мгновенно вспомнил счастливые лица девушек-повстанцев, идущих на смерть ради родины Польши в том безумном и бессмысленном восстании.
— В тебе самой. Не забывай про нее никогда.
— Ты что, знаешь все на свете?
— Я так однажды свою страну потерял.
— Так как же ты тогда можешь им служить?
Девушка запнулась, вспоминая первую встречу. Она тоже служит тем, кого ненавидит. Какое теперь утешение в гордости, если миром постоянно правят обстоятельства. Ты потихоньку привыкаешь к неверному выбору, надеясь, что завтра обязательно взойдет знакомое с детства солнце. Но не бежать же к немцам, они убили папу.
Капитан задумчиво потер рукой подбородок.
Для него-то все решено, но как формулировка вопроса похожа на сомнения общечеловека: стоит ли беззаветно отдавать жизнь за Родину, какой бы она ни была? Надо! Начнешь сюсюкать, навсегда останешься без нее. Да, есть и наверно еще будут черные и белые страницы у нас в истории, но разберемся сами без подсказок слева и справа. А иначе получится так: «Не хватает мне здесь привычной среды обитания», так выразился из Парижа один подмосковный вор-министр.
— Большевикам? — усмехнулся Максим и покачал головой. — Я служу только стране. И давай прекратим ненужный разговор. Скоро все изменится.
— Что, и Польша возродится? — ой, как язвительно прозвучал следующий вопрос.
— Да, но не сразу, и не Речь Посполитая «от можа до можа». О ней начнут грустить лишь безумцы.
Чесновицкая в изумлении опустилась рядом с ним.
— Значит, я права. Ты не тот, за кого себя выдаешь!
— Ну, скажем так, я еще и готовлю – улыбнулся Максим, подбирая подходящую фразу. — Мы завтра идем в Дом Красной Армии, там будут и москвичи. Как бы мягче и деликатнее выразится… разогреваться перед концертом.
Она понимающе улыбнулась. Банкеты богемы для нее не новость. Но чтобы так было и у русских?
— Как меня туда пустят? — попасть в красивый дом, что недалеко от вокзала – проблема неразрешимая. Пускают советских работников, командиров Красной Армии и офицеров вермахта. Ну, и особ женского пола – жен, или кого благородные доны соблаговолят пригласить. — Ты пойдешь со мной?
Ненашев хотел развести руками. Мол, куда денешься с подводной лодки, но опомнился.
— Сначала скажи, ты твердо решила покинуть Брест?
— Разве ты сможешь мне помочь? В Германию меня не пустят, да и я не хочу их видеть. Меня не пустят через вашу старую границу.
— Слишком много вопросов, а решение одно. Или да, или нет.
— Да. Но ты мне не жених. Даже если об этом грезит мама.
— Поздно! — Ненашев показал ей новенький паспорт. Да, как же улыбался Елизаров. Мол, теперь ты у меня в долгу и на крючке.
«Вот он какой! — она скрестила руки на груди. — Все за меня решил».
Надо дать ему пощечину, резко встать и уйти. Но это единственный способ покинуть Брест в пассажирском, а не в товарном вагоне.
— Почему это для тебя так важно?
— Не будем говорить обо мне, хорошо?
— Я должна уезжать одна?
— Нет, вместе с мамой. Завтра.
— А ты?
— Я остаюсь. Если предложение тебя смущает, отдай мне паспорт. Его надо сжечь, иначе подставим хорошего человека. — Панов поймал себя, что ни капли не фальшивит. Он дает ей билет в будущее.
Неужели тебя зацепило? С такими словами здесь ловить нечего.
Да, зацепило! Не согласишься, тебя вывезут в теплушке. Поселение лучше, чем смерть. Черт, что можно будет назвать правильным решением?
— Ты не оставил мне выбора. Но на что мы будем жить? И, если это предложение, зачем так спешить?
Уф! Уже нормально. Вариант «я подарю тебе эту звезду» с умной девушкой не катит.
— Денежный аттестат едет вместе с тобой. Мне он тут не нужен. Ордер на комнату тоже. Хоть какой город, но далеко от границы. Только в дороге не пугайся и не обзывай русских варварами. И билеты до Москвы. Вас там встретят, но чтобы помогли, надо говорить только правду. Хорошо? — он взял девушку за плечи и немного потряс.
— Да, — Майя не представляла, что свадьба может быть именно такой. Заочной. Без романтики. Где ее белое платье, кольца, цветы и гости? Она никогда не хотела быть чьей-то девушкой, и вдруг сразу стала женой. На глазах навернулись слезы, руки безвольно опустились.
Но нет, она не сломалась. Панна внимательно посмотрела на Ненашева и, как обычно, прикоснулась к волосам. Максим перевел дух. Критическая точка пройдена, и капитан подал ей небольшую коробочку.
«Хоть что-то», — Чесновицкая немного успокоилась.
— Завтра будет слишком поздно. Остальное обещаю потом.
Да, странная штука жизнь: вместо удара по лицу ты получаешь поцелуй.
— Почему завтра уж поздно?
— Потому что я знаю все наперед. Мне можно верить. Ну, я пошел. Скоро твоя мама вернется. Сможешь по-женски ей все объяснить? Я и так чуть не сошел с ума.
Максиму неожиданно захотелось уйти и не причинять ей боль.
«Почему он убегает, боится остаться?», — слезы почти сразу высохли.
Майя раздраженно посмотрела на разложенное перед русским оружие.
Похожий пистолет перед войной выдали отцу.
Вот почему он торопится! Представлять, как Ненашев лихо рубит головы немцам, она давно не могла. Хватило тех картинок на плакатах в Варшаве. Иллюзии исчезли в прошлый раз. Он, как и отец, хочет отправить ее подальше от границы. Будто именно ее Гитлер гонит на восток.
485
Как пример 1841 г. в Варшаве был торжественно открыт монумент в честь погибших польских офицеров, не нарушивших своей верноподданнической клятвы Русскому государю. По повелению Николая I надпись на монументе гласила: "Полякам, погибшим в 1830 г. за верность своему Монарху". Снесен в 1917 году. Можно еще вспомнить: генерал Раевский,
