Герой не нашего времени. Эпизод I

Пограничники, милиция, введенные в город военные, и люди с повязками на руке вели локальные бои на чердаках и в подворотнях, контролируя центральные улицы, вокзал и берег Мухавца.

Елизаров хорошо понимал: действовать иначе, значит распылить силы. Ему давно сообщили: на окраинах грабят склады и магазины, но препятствовать этому он не стал, потому как не оставлять же добро немцам!

В то, что Красная Армия удержит город, верили лишь одни «восточники» или полные оптимисты.

Почти единодушно гражданское общество решило: побьет германец Советы. Как же иначе, эти солдаты почти все худые, в гимнастерках из непонятного слова «хабе», а у тех морды здоровые, ранцы из телячьей кожи, одно сукно на мундирах чего стоит!

Немцы, основательно и скрупулезно снарядившиеся на войну, вплоть до полевых маникюрных наборов в карманах, вызывали у местных гораздо больший пиетет.

Где же большевичкам удержаться? Побегут! А если нет, бодренько пойдут на божий суд.

Не страшась разрывов снарядов, они сейчас куда-то катили бочки, несли добычу в ящиках и мешках. Словно запасливые хомячки, жители города готовились продолжать жить после очередной смены власти.

И не найти было среди них ни коллаборационистов, ни погромщиков. Общее государственное добро, после удравшей или присоединившейся к расхитителям охраны, превратилось в ничье, постепенно переходя в категорию личного имущества.

Никто не хотел остаться обиженным.

****

Прорывавшемуся к дому Суворову пришлось постоянно лавировать, Люди ругались, но уступали дорогу, не желая связываться с человеком, у которого на шее висело небольшое «ружье» с массивным круглым диском.

Глаза старшего лейтенанта выхватили из толпы мальчика с громадной мороженой рыбиной в руках, потом пожилого человека с бурно пожившим лицом, тащившего куда-то ящик, звеневший стеклом.

«И это наши, советские граждане, которых мы освободили и должны защищать?», ? потрясенно смотрел он, а потом, злясь, нажал на сигнал.

Тетка, несущая в подоле груду семечек, споткнулась, высыпав их на землю. Тогда она рассмеялась, подняла с земли камень и метнула в уцелевшую витрину, со звоном осыпавшуюся стеклом.

Минута, и раскрасневшееся, ошалелое от неожиданно свалившегося счастья лицо, возникло вновь. Теперь женщина несла на каждом плече по аккордеону. Откуда-то стремительно возникший пацан начал скакать вокруг нее и, шмыгая носом, канючить один из них. Как же так, он не успел, прошагав половину Бреста под обстрелом ради инструмента.

Окуталась клубами дыма тюрьма на улице Карла Маркса. Заключенные, те, кто посмелее, постепенно разбегались через проломы в стенах, смешиваясь с выходящими из крепости по берегу Мухавца людьми. Другие сидели по корпусам, страшась выйти: вдруг за побег еще добавят срок[601].

Трое небитых, кисло пахнущих парней, поочередно прикладываясь к бутылке, добытой в разгромленном магазине, развалистой походочкой шли по улице, высматривая, чем бы еще поживиться.

Водка закончилась, а потом кто-то вспомнил, что есть тут рядом дом, где живет богатая и прижимистая «советка».

Жена Суворова привыкла не замечать враждебных взглядов, рыская по магазинам и рынку, и укоризненных, когда она с поклажей направлялась в Минск: «обманула нас власть, и эти потихоньку грабят».

За мужем жилось, как за каменной стеной, семью он обеспечивал, хватало содержать даже прислугу, вот она и занялась, как здесь выражались местные, «гешефтом», постепенно увеличивая достаток в доме. Жизнь постепенно налаживалась, принося в дом обычное житейское счастье.

— Ну, и где живет эта курва?

— Да вот ее окна!

Чужие, злые люди внезапно ввались в дом, запросто распахнув запиравшуюся лишь на ночь дверь, в тот момент, когда она заканчивала вязать узлы, кляня себя за строптивость. Грохот пушек с западного берега внушал мысль, что если и отобьется город, то без разрушений и смертей в уличных боях не обойдется.

У нее начался озноб, мужа нет, милиция скрылась, соседки, словно сойдя с ума, похватали первое попавшееся и побежали в штабы, что в центре города, а она, как видно на беду, всегда считала себя практичной.

— Деньги, сучка, где, где золото? — вытряхивая узел, зло спросил самый страшный из них.

Какие деньги, какое золото? Все тратилось на продукты с рынка, все нажитое богатство – швейная машинка да заветный сундучок с множеством отрезов на костюмы, платья и в приданое дочке. Ну, еще узел на продажу, что схватили первым и уже держали в руках.

Ее долго били, а когда порвали платье, больно схватили за грудь.

— Эй! Вы что, совсем охренели?

— Заткнись. У меня бабы, может, целый год не было.

— И у меня!

— Не трогайте ребенка! — она внезапно осознала, что никто ей не поможет.

— Какого ребенка? Смотри, уже титьки выросли, — нагло улыбаясь, сказал второй, схватив ее дочь за волосы и запуская пальцы в вырез платья.

Суворов опоздал ровно на пятнадцать минут. В петле висела истерзанная жена, а рядом лежала полуголая дочь, вся в ссадинах и кровоподтеках.

«Кто? За что? Почему? Фашисты еще не вошли в город», глаза старшего лейтенанта залили слезы, и почва уходила из-под ног. Его рука нашарила кобуру и ствол пистолета начал неумолимо приближаться к виску, но вдруг девочка шевельнулась…

*****

Шквал артиллерийско-минометного огня усиливался, и старый форт теперь напоминал извергающийся вулкан. Однако, огонь русских тяжелых гаубиц не ослабевал.

Попытка понять систему огня большевиков не удалась. Немецкие корректировщики стояли с секундомерами в руках, пытаясь определить закономерность огневых налетов, и тем самым хоть как-то вычислить невидимого корректировщика. Черные столбы разрывов постоянно накрывали позиции артиллерии.

Данные, полученные от звуковой разведки, пока разочаровывали. Район они определили верно, но русские умело использовали естественные преграды для звуковых волн, стреляя по навесной траектории, что не позволяло дать координаты для прицельной стрельбы.

Звукометрическая станция – довольно точный инструмент, в благоприятных условиях дающий ошибку в десяток метров. Но и ее можно обмануть, помня, знакомый со школы, закон распространения волн. Одновременный залп батареи, а лучше – дивизиона, размоет звук, а лес и холмы перед позициями пушек ослабят его раза в полтора.

Жаль, нет у Царева под рукой специальных зарядов, имитирующих звук орудийных выстрелов, что давно жили на вооружении РККА.

О звуковой маскировке знали, но особо не заморачивались. На зимней войне финны не могли похвастать огневой мощью, и когда открывала огонь их батарея, ее рано или поздно задавливали.

Немцам требовалась авиация, и, спустя тридцать минут, ее вызвали. В вермахте ничего не делалось мгновенно и, как везде, шло по инстанциям.

Легкий «Шторьх» начал кружить над лесом, высматривая в дыму позиции русских батарей. Попытка снизиться успеха не принесла, он внезапно задымил и понесся обратно на свой берег[602].

Бинокли вновь начали обшаривать русские позиции, наблюдатель не может быть один. Ну, невозможно, просто фантастика, так стрелять, умудряясь одновременно держать под огнем множество целей. Надо их ослепить или уничтожить.

Результат не заставил себя ждать. Кто-то из большевиков неуклюже повернул бинокль, блеснув зайчиком оптики, и сразу вызвал на себя огонь пушек и минометов.

Засветившийся бумажный «перископ» с кусочками зеркала «погиб» после первого разрыва. Смело не осколком, ударной волной. Заодно залп немецкой батареи немного подпортил ландшафтный дизайн железнодорожной насыпи, по которой скоро поползут части дивизии Моделя. Несколько воронок мелочь, но душе приятно за минуты, которые придется потратить на выравнивание пути.

Бег солнца по небу лишь начался. Но Ненашев знал, что немцы рано или поздно поймут, как их дурачат. А пока пользовался моментом, заранее выставив против оптической разведки врага «корректировочные» посты. Такие приемы включал и курс радиоэлектронной борьбы в военно-морском училище. Даже горящая на виду спичка, в нужный момент есть оружие против врага.