Было холодно. Все-таки уже осень. А зиму обещали холодную…
— Значит, так… — пробормотал я. То ли угрожая кому-то, то ли пытаясь выстроить план. — Значит, так? Значит, так!
Первое — чудес не бывает.
Второе — исключения возможны, но только для злых чудес.
А если настало время злых чудес, то бесполезно оставаться добрым.
5
Окна в моей квартире не светились. Вряд ли девица Наталья Иванова ложилась спать в восемь часов вечера.
Я поднялся на свой шестой этаж, позвонил в дверь. Гавкнул и настороженно затих Кешью. Я постоял несколько минут, потом пожал плечами и вошел в лифт. Если кто-то за мной следил через глазок, то этот кто-то сейчас зашаркает своей старческой походкой обратно к телевизору, отметив в памяти, что к соседке приходил кавалер. В том, что стерва Галина Романовна меня уже начисто забыла, я не сомневался.
Интересно, как вообще эти бабки, не отрывающиеся от бесконечных «мыльных опер» и утепляющие двери дерматином на синтепоне, ухитряются слышать звонок в соседские двери? А еще имеют обыкновение шастать по поликлиникам и жаловаться врачам на плохой слух!
В лифте я нажал кнопку девятого этажа. Ждать Наталью на площадке рядом с мусоропроводом было опасно, обязательно кто-нибудь выйдет с ведром или покурить. А вот девятый этаж меня вполне устраивал — в одной квартире жил старенький дедушка, никуда самостоятельно не выходивший, две другие снимали многочисленные семейства восточных гастарбайтеров, которые никогда в милицию не позвонят. Раньше меня раздражали эти тихие восточные люди, то ли таджики, то ли узбеки, жившие по десять человек в квартире. Нет, ничего личного, они старались проскочить к себе незаметно, по углам, будто тараканы на свету. Обычный бытовой шовинизм.
Теперь я был рад тихим соседям с последнего этажа. Сидел у мусоропровода, курил, глядел в окно вниз, на подступы к подъезду. Темнело, но лампа над подъездом была яркая, Наталью я успею увидеть загодя.
Несколько таджиков поднялись вверх и юркнули в свои квартиры, сделав вид, что не видят меня. Я потихоньку добивал пачку сигарет.
Пошел дождь — мелкий, тихий, я такие даже люблю осенью. Они как напоминание, что лето кончилось. И почти сразу же внизу мелькнул цветастый кружок зонта.
Может быть, я видел его вчера в своей квартире, среди прочих чужих вещей. А может быть, и не видел. Но я сразу почувствовал — это Наталья.
Живот свело холодом, ноги будто отнялись. Я с трудом заставил себя дойти до лифта и нажать вызов. Где-то внизу хлопнула дверь, но лифт уже подъехал к девятому этажу. Я вошел, но нажимать кнопку первого не стал.
За меня это сделала Наталья — и лифт послушно пошел вниз.
Трудно становиться бандитом, четверть века прожив вполне честно и порядочно.
И очень не хочется в тюрьму за бандитизм.
Из внутреннего кармана куртки я достал нож, купленный два часа назад в ларьке у метро. Дешевая китайская подделка под какую-то знаменитую марку. Плевать. Мне важен был его устрашающий вид — узкое длинное лезвие с хищными зазубринами и кровостоком. Если бы в ларьке продавались убедительно выглядящие муляжи пистолетов — я купил бы муляж пистолета.
В тюрьму не хотелось ужасно.
Дверь лифта с шипением открылась, и некрасивая девушка Наталья шагнула в лифт. Даже не шагнула — качнулась, занося ногу, но тут же увидела меня, глаза ее округлились, она попыталась отпрянуть.
Схватив девушку за плечо, я втолкнул ее в лифт. Прижал нож к горлу — движение оказалось таким естественным, будто я всю жизнь подрабатывал маньяком-насильником, промышляющим по лифтам.
— Я буду кричать, — сказала Наталья, косясь на нож.
— Почему же не кричишь? — спросил я. Сложенный зонт упирался мне в ногу, Наталья его упорно не выпускала. В другой руке у нее был пакет с какими-то продуктами.
— Отпустите, я вас не знаю! — громко сказала девушка. — Отпустите меня!
Я нажал кнопку шестого этажа.
— Врешь. Ты меня помнишь. А это значит…
Ее глаза забегали по моему лицу. Она облизнула губы. Осторожно покачала головой:
— Вы с ума сошли. Вас посадят. Знаете, как в зоне с насильниками поступают?
— Наталья, вы слишком спокойны, — сказал я. И только сказав, понял — попал в точку. Она слишком спокойна для женщины, на которую с ножом напал… да не важно кто — маньяк или облапошенный накануне лох.
— Вы не убийца. Вы меня не тронете.
— Проверим? — спросил я. — Вы лишили меня всего. Квартиры, работы, документов. Мне терять нечего!
— Жизнь, — коротко ответила она.
— Это не так уж и важно. — Я перехватил нож поудобнее, так, чтобы острие покалывало шею в районе артерии. — Только пикни — я ударю.
Лифт остановился. Открылись двери.
— Рекомендую вести себя так, словно мы старые хорошие друзья, — сказал я, обнимая Наталью за плечи. — Спокойно откроешь дверь, и мы войдем в квартиру. Договорились?
Если я все рассчитал правильно и если Наталья не станет дергаться и кричать, то нож через соседский глазок не увидишь. Идут в обнимку парень и девушка, не терпится добраться до постели, чего тут необычного? Именно такую картину и желает увидеть старая климактеричная стерва-соседка.
Наталья дергаться не стала.
Щелкнули замки, мы вошли в квартиру. Ногой захлопнув за собой дверь, я зашарил по стене, нащупывая выключатель. Прямоугольник кухонного окна сочился умирающими сумерками. В комнате тревожно тявкнул Кешью. Было холодно — неужели до сих пор не топят…
— Выключатель ниже, — презрительно сказала Наталья. — На уровне опущенной руки.
— Ну да, ну да, как же я мог забыть, — пробормотал я.
Вспыхнул свет. Я заглянул в комнату — собака лежит на диване, больше никого.
— Что дальше? — спросила Наталья. Она слегка наклонила голову, подальше от лезвия ножа. — Сразу убьешь или вначале помучаешь?
Кешью соскочил с дивана. Выметнулся в коридор, завилял было хвостом — и замер где-то на грани между бегством и лаем.
— Ты слишком спокойна, — повторил я как заклинание. Это было единственное, что я мог предъявить в качестве улики, стоя в этой чужой, незнакомой квартире. — Наталья, я ничего не смогу доказать. Но я уверен, что ты в этом замешана с головой.
Девушка фыркнула.
— Так и будем стоять?
— На кухню, — велел я.
Мы прошли на кухню, я задернул шторы. Кешью следовал за нами — все такой же настороженный, но пока тихий.
— Садись! — Я толкнул Наталью на табуретку. Достал из кармана скотч.
— Боевиков насмотрелся, — презрительно сказала Наталья.
Она не сопротивлялась, даже сама протянула руки — и я скрутил их скотчем. Потом прикрутил ее к табуретке. Тишина была мертвящая, страшная — даже на улице ни гула проезжающей машины, ни пьяных гуляк, ни хлопающих дверей подъезда.
— Успокоился? — холодно спросила Наталья, когда я отложил рулончик скотча и сел на другую табуретку. — Ну объясняй теперь, чего хочешь? Квартиру на тебя переписать? Трудновато будет…
Я ее не слушал. Я внимательно изучал кухню. Восемь квадратных метров, да комната — двадцать, да еще десять на ванну, туалет, коридор… невелики хоромы. Если затратить очень много сил и средств, то все можно замаскировать до неузнаваемости даже за восемь часов.
Замаскировать — но не переделать.
Чудес не бывает.
И мне надо найти следы моей квартиры в этом чужом жилье.
Что первое?
Кафель.
Я ковырнул ножом кафельную плитку. Все в порядке, кафель, а не наклеенная поверх цветная пленка. Поддел затирку между плитками — тоже ничего не понять. Сухая. Может быть, старая. Может быть, быстросохнущая.
Наталья засмеялась.
— Рот заклеить? — спросил я. — Могу.
— Ты ковыряй, ковыряй, — добродушно сказала девушка. — Потом заставлю ремонт сделать.
Обои.
У самого пола, в незаметном месте, я надрезал кусочек обоев и оторвал. Под ними была стена. Следов прежних обоев не наблюдалось. Содрали? Могли, конечно…
— Дурак ты, — сказала Наталья.
