Я понял, что проиграл. И сказать мне было нечего.
Хотя…
— Кешью я тебе не оставлю, сука! — подхватывая вертящегося у ног Натальи скай-терьера, сказал я. — А-а!
Кешью цапнул меня за палец, вывернулся, упал на пол и принялся лаять. На меня.
— Ты мне только покалечь собаку, сволочь! — взвизгнула Наталья. — Кешью, маленький…
— Пусть документы на собаку представит! — крикнул я. — Это мой пес!
Кешью сидел на руках у Натальи и возмущенно облаивал меня. Палец болел, но все-таки скай прихватил его не до крови.
— Идемте, Кирилл. — Давыдов похлопал меня по плечу. — Идемте. Собака, похоже, с вами не согласна.
— Сейчас покажу документы! — вопила вслед Наталья. — Вот сволочь! Вот для чего ты все задумал, да? Собаку отнять?
Едва мы вышли в подъезд — Давыдов то ли подталкивал меня, то ли выпихивал, — дверь за нами с грохотом захлопнулась. Щелкнули замки. Потом брякнула задвижка.
— Дела… — с чувством сказал старший сержант.
Я посмотрел на соседей. Галина, я наконец-то вспомнил ее отчество — Романовна, смотрела на меня с неподдельным восторгом. Еще бы! Такая тема для разговоров!
— Улыбаться будете, когда вернетесь домой из булочной, а в вашей квартире будет жить чужой мужик, — сказал я.
Глаза у Галины Романовны округлились.
— Ах ты… — завопила она, в панике отступая в свою квартиру. — Знать тебя не знаю! И не жил ты здесь никогда!
Давыдов вздохнул:
— Зря вы так. Похоже, вам предстоит долгое разбирательство, а вы свидетелей против себя восстанавливаете…
— Так вы мне верите? — спросил я.
Никогда я милицию не любил. Слишком уж часто беды от ментов больше, чем помощи. Но этот старший сержант мне нравился, он… ну, как сказать, походил на правильного. На нормального милиционера. Такого, каким тот должен быть. Даже то, что он спасовал перед документами Натальи, меня не обидело.
— Верю. Не похоже, что вы врете, да и зачем вам врать. И соседям вашим я верю. — Давыдов достал пачку «Явы», предложил мне, я отказался. Давыдов закурил и продолжил: — Если бы я решал, то одно слово этой сволочной бабки все бумажки бы перевесило.
— Да уж, если она вступилась… — буркнул Петр Алексеевич. — Не угостите?
Давыдов глянул в пачку. Сказал:
— Последнюю менты не забирают… зато угощают. Кури, у меня в машине есть.
Похоже, расходиться им не хотелось — настолько ошарашило всех происходящее.
— Что же мне делать? — спросил я.
— Документов у вас нет? Кроме паспорта?
Я покачал головой.
— Идите в дэз. Идите по всем конторам, где могут быть бумажки, подтверждающие ваше право на жилье. Без бумажки ты кто?
— Букашка, — пробормотал я.
— Вот. Хоть сто свидетелей приведи, которые с тобой в квартире водку пили, обои клеили, новоселье обмывали. Но без бумажки ты никто, и ни один суд тебя не защитит. Если знакомые журналюги есть — к ним обратись. Может, посоветуют чего или статью напишут…
— Это раньше к статьям внимание было, — пробормотал Петр Алексеевич. — Сейчас… только подтереться.
— С собакой странно, — сказал вдруг Давыдов. — Я все допускаю. И что документы всюду подменили, и что обои переклеили, кафель сменили. Но чтобы собака хозяина не признала? Взрослой брал?
— Щенком. В два месяца.
— Чушь какая-то. — Давыдов покачал головой. — Значит, другой пес.
— Мой! Ну что же я, свою собаку не узнаю? Это для чужого человека они на одно лицо…
Рация у Давыдова вновь запищала.
— Удачи… — сухо буркнул он, будто решив, что излишне разоткровенничался. Надавил кнопку лифта. — Правда — она все равно дырочку найдет…
— До свидания, — как-то очень неуместно произнес тот мент, что прежде работал строителем.
Они погрузились в лифт, цепляясь друг за друга стволами автоматов и как-то совершенно этого не замечая. Вот так и происходят несчастные случаи…
— Кирилл, может, зайдешь, сто грамм выпьешь? — спросил Петр Алексеевич. — На тебе лица нет…
Я покачал головой:
— Напиться-то я сегодня напьюсь, но не сейчас…
— Тебе есть где ночевать?
— Есть… наверное. Если у родителей теперь не прописаны какие-нибудь таджикские беженцы…
Петр не улыбнулся.
Я тоже подумал, что ничего смешного в этих словах нет. Пожал ему руку и вызвал лифт.
— Если что — всегда скажу, ты здесь жил! — сказал сосед. — И дочка подтвердит, и супруга…
Я отметил слово «жил», хотя вряд ли Петр придавал ему какое-то значение.
2
В квартире родителей таджикских беженцев не обнаружилось. Наглых некрасивых девиц — тоже. Я достал из холодильника пакет промороженных сосисок, пока они варились — полил цветы. Цветочкам повезло, я хоть и обещал заезжать, но все ленился…
Может быть, цветы во всем виноваты? Они обладают коллективным растительным разумом и древней магией…
Хихикнув, я пошел есть сосиски. Как ни странно, но настроение у меня почему-то не упало окончательно, а, напротив, улучшалось с каждой минутой.
Отобрали квартиру? А вот хрен! Никто ее не отберет. Найдутся «бумажки», найдутся свидетели, найдутся и нужные люди в прокуратуре, чтобы «взять дело на контроль». В конце концов, отец у меня всю жизнь отработал гинекологом, очень даже неплохим, и сколько через него прошло женщин-судей и судейских жен… Помогут. В нашей стране прав не тот, на чьей стороне правда, а тот, у кого друзей больше. А у меня и дело правое, и связи найдутся.
Зато будет, что потом вспомнить!
Успокаивая себя этими мыслями, я достал из холодильника бутылку водки, выпил под сосиски сто граммов и спрятал обратно. Напиваться в одиночку в мои планы не входило, а вот посоветоваться с умным человеком за бутылкой, снять стресс — это будет очень даже к месту.
Прихватив телефон, я завалился на диван. К кому бы напроситься или лучше кого позвать к себе? Такого, чтобы разговор не выродился в пьяный треп ни о чем…
И тут телефон зазвонил сам.
— Алло? — настороженно спросил я. Не дай Бог, родители вздумали позвонить мне домой и наткнулись на эту… лахудру…
— Кирилл? — раздался жизнерадостный голос. — Во, нашел я тебя. Мобильник отключен, у тебя дома Анька рычит, что ты там больше не живешь… ты что, совсем спятил, квартиру ей отдал и сам ушел?
— Анька? — доставая трубку, спросил я. Блин. Мобильник, оказывается, сел. А зарядка оставалась в квартире…
— Ну а кто? Баба какая-то…
Все женщины в мире делились для Коти на «баб» и «даму». Бабы — это все лица женского пола. Дама — это та баба, в которую он в данный момент влюблен.
— Котя, ты не тараторь, — попросил я. — Тут такие дела, что мне твой совет нужен…
— А мне — твой! — радостно сказал Котя. К кошачьим он был совершенно равнодушен, но свое паспортное имя Константин почему-то не любил и с детства с удовольствием откликался на Котю или Котенка. Обычно такие прозвища прилипают к здоровенным неторопливым мужикам, относящимся к ним с иронией. Котя же был невысоким, щуплым и подвижным до суетливости. Не Квазимодо, но и не Аполлон, Котя, однако, обладал изрядным обаянием. Многие писаные красавцы, пытавшиеся закадрить с ним на пару девиц, с удивлением убеждались, что самая симпатичная неизменно предпочитала Котю. «Можно просто — Котенок», — с улыбкой говорил он при знакомстве, и это почему-то не выглядело ни манерным, ни фальшивым.
— Приезжай, — сказал я. — К родителям, адрес еще помнишь?
— Помню. — Котя поскучнел. — Слушай, я горю, мне статью надо добить. Еще на два часа работы. Приезжай ты, а?
— А твоя дама против не будет? — спросил я.
— Все бабы — сволочи, — печально сказал Котя.
Понятно. Очередная дама перешла в категорию баб, не сумев окольцевать моего слишком подвижного друга. А новой еще не появилось.
— Приеду, — вздохнул я. — Хотя отрываться от дивана…
— У меня коньячок есть хороший, — затараторил Котя. — Веский довод, а?
— Да хрен с ним, с твоим коньяком… — вздохнул я. — Ладно, сейчас приеду. Что прихватить?
