– Я её разбужу, – сказала Алла Марине, – немного подежурю, потом разбужу её. А после уж ты.
Спать по очереди было очень правильным решением, но невыполнимым. Алла долго прислушивалась к тишине дома, к метели, которая всё терлась о стены, к Женькиному дыханию, задремывала, просыпалась в ужасе и опять задремывала.
…Спать нельзя! В доме человек, убивший другого человека. Скорее всего, он тоже не спит и прислушивается к тишине и всматривается в темноту. Как вообще можно спать после… убийства?.. Алла пыталась себе представить и не могла. Вчера в это самое время Игорь Виноградов был жив, а тот человек только готовился его убить. Собирался и прикидывал, как он это сделает – как войдет в комнату спящего крепким сном человека, подождет, пока глаза привыкнут, прикинет, как ловчее всадить нож. Потом он поднимается, неслышно идёт по дому… убивать. Он знает, зачем идёт, знает, что будет делать.
Алла вздрагивала, садилась и бралась за горящие щеки. Нет, невозможно себе представить! Она прислушивалась, в ушах звенело от напряжения.
Убийца рядом, в двух шагах. Спать нельзя.
Она опять укладывалась и прислушивалась, уставала, задремывала и вскакивала в ужасе.
Разбудить Женьку так и не удалось.
– М-м-м, – тянула та, когда часа в четыре Алла попыталась её растолкать. – Уже пора, да?.. Я сейчас, еще пять минуточек.
Марина тоже не просыпалась. Она спала каменным, тяжелым сном, и лицо её в темноте казалось напряженным и постаревшим.
Утром Алла спустилась вниз первая, ей было холодно, глаза как будто песком засыпаны. В кухне трещали дрова и Зоя Петровна орудовала своими метровыми сковородами и ведерными чугунами. Алла натянула пуховик и валенки и вышла на крыльцо.
Ветер хлестнул по непокрытой голове, забрался в волосы и разбросал их, щеки загорелись, и стало легче дышать.
Снегу за эти дни насыпало почти по окна, леса под горой совсем не видно. Неужели метель когда-нибудь кончится, и выйдет солнце, и небо будет голубым? Разве небо бывает голубым?
Черная тень метнулась ей под ноги. Алла вскрикнула, как глупая Женька, засеменила ногами, поскользнулась и шлепнулась – больно!
Из метели высунулась улыбающаяся собачья морда. Алла оказалась с ней нос к носу.
– Вик! Ты меня напугал! Что ты прыгаешь?
– Здоровается, – сказали где-то над ней, и из снежной круговерти высунулась рука. – Поднимайтесь!
Алла уцепилась за руку, встала на четвереньки – фу, как неловко, – и поднялась.
– Доброе утро, Павел.
– Вы бы шапку надели или хоть капюшон накинули.
– Да я на минуту только вышла. Подышать.
– Ну-ну.
Из высоких деревянных саней, которые он притащил с собой, Кузьмич стал кидать на крыльцо поленья. Получалось у него очень ловко, как будто они сами собой складывались в аккуратный штабель. Алла спустилась с крыльца и стала подавать ему тяжелые сырые дровины.
– Да я сам управлюсь.
– Ничего, мне полезно. Третий день в доме сидим безвылазно.
– Завтра-послезавтра метель уйдёт.
– Связь появилась? – обрадовалась запыхавшаяся Алла. Она не успевала за его движениями, отставала, а ей хотелось быть такой же ловкой, как он.
– Ничего не появилось. Я и так знаю. Сегодня еще пометёт, а потом погода будет, вот увидите.
– И вертолет прилетит?
– Какой вертолет?
– А вы разве… не вызывали никого? Человека же… убили.
Он ничего не ответил, продолжал швырять дрова.
… Осторожно! Осторожно с ним! Может быть, он и убил. Может быть, это он шел ночью по тёмному дому, прикидывая, как именно станет убивать.
Алла подала последние поленья и заправила волосы под капюшон. Вик крутился рядом, она поймала его за хвост. Вик удивился.
– Мы с Марком до всяких вертолетов должны узнать, кто убил и зачем, – сказал Кузьмич. – Вы не понимаете, да?.. Олимпиада вот-вот, это самое главное событие в жизни любого спортсмена. Мы четыре года так или иначе готовимся к олимпиаде. Нет, к первенствам и чемпионатам само собой, но олимпиада главней. Тем более домашняя. То, что у нас тут случилось, это… даже не объяснить! Марк должен выступать, кровь из носу должен, а в его доме труп председателя союза биатлонистов! Представляете, какой будет шум, какое давление на него? И его моральное состояние представляете? Ну хоть слегка? Он сейчас ни о чем не должен думать, только об одном – как победить. Ему тридцать шесть, к следующей олимпиаде сорок стукнет. Сочи, может, и не последний шанс, но… почти. И на него вся страна рассчитывает. Каждый ребенок знает, что как бы то ни было, а Ледогоров у нас есть, значит, и медали будут. А мы вынуждены вместо того, чтоб готовиться, головоломки решать… кровавые.
Он стал жестким веником сметать с крыльца снег. Алла отступила немного.
– Марк – мужик железный, конечно, – задумчиво выговорил Кузьмич, продолжая орудовать веником. – Но он человек, а не автомат Калашникова.
Он швырнул веник в угол и вдруг вспылил:
– Сам бы убил я этого Виноградова, вот честно! И ту сволочь, которая его зарезала, тоже!.. Ну, что вы там стоите? Пойдемте в дом!
Одним движением он затащил Аллу в сени, хорошенько захлопнул за собой дверь и вдруг насторожился, как Вик, почуявший волка.
Алла оглянулась по сторонам. Никого не было в коридоре!
Кузьмич секунду стоял, прислушиваясь, а потом прошел в комнату со снаряжением.
– Чего тебе здесь надо, парень?
Диман разглядывал что-то на верстаке и отшатнулся, когда ввалился Кузьмич.
– Ничего… ничего не надо! Я просто так зашел!..
Кузьмич надвигался на него, и хотя Диман был не маленький и не слабый, казалось, что на муравья надвигается гора. Нет, не просто гора, а огнедышащий вулкан Эйяфьятлайокудль!
Кузьмич в один шаг оказался рядом с верстаком.
– Что ты тут разглядывал?!
– Да я так просто! – оправдался Диман и еще отступил. Дальше была стена, отступать некуда. Встревоженная Алла показалась на пороге, и Диман перевел дыхание.
Этого первобытного мужика, похожего на вулкан, он на самом деле испугался.
– Я зашел просто так, завтракать шел! А тут у вас интересно! Приспособления разные, банки, всякое такое! Я не трогал ничего!
– Дима, не кричи, – велела Алла.
Кузьмич оглядел «банки и приспособления». Всё на месте и, похоже, на самом деле ничего не трогали.
– Ты когда по чужому дому шастаешь, разрешения спрашивай, куда можно заходить, а куда нельзя!
– Нет, а чего такое-то?! Если тут у вас военные секреты, вы дверь запирайте! Или секреты свои в сейф положите!
– Положу. Давай дуй, парень, отсюда!
Диман пожал плечами, хотел еще что-то сказать и не стал.
– За что вы на него напали? – спросила Алла.
– Да потому что посторонним здесь делать нечего!
– Мы все посторонние, – обозлилась Алла, – нам всем тут делать нечего! Мы бы ушли давно, если б могли! А вы в самом деле запирайте, если боитесь, что мы вас… обворуем.
– Дело не в воровстве!
– А в чем?! У вас в доме происходят тёмные дела! Человека убили! Мы чем виноваты? Что вы нападаете?!
– Я нападаю?! Я тихо-мирно попросил этого… вашего выйти! А вы скандал закатили!
Они орали уже во весь голос. Из кухни показалась безмолвная фигура, оценила обстановку и исчезла, видимо, решив, что всё в порядке, идёт своим чередом.
– Не надо нас запугивать! Нам и так невесело…
– Милая девушка, я не запугиваю! Но лезть в мои дела никому не позволю!
Алла вдруг уставилась на Кузьмича:
– Как вы меня назвали?!
Он посопел носом, вспоминая.
– Милая девушка, а что?
Тут она покатилась со смеху.
– Спасибо, – от души поблагодарила она. – Меня сто лет никто так не называл.
Он вдруг заинтересовался:
– Почему?
И Алла стала объяснять по-дружески:
– Как почему? Потому что я взрослая женщина давно, у меня работа соответствующая, должность! Вот Женя милая девушка, а вовсе не я.
– А чему соответствует ваша работа и должность?
Она замолчала, замерла и, кажется, едва удержалась, чтобы не зажать себе рот ладонью.
