- Зачем врач? – Бабочка как-то опустошенно передернула плечами. – Со мной все хорошо. А чай, ты прав, любимый, я хочу чая, - она обернулась и с вызовом глянула на меня через плечо. – Очень.
А я стоял и тупо смотрел на нее, оглушенный почти так же, как в тот момент, когда мне ее подруга позвонила, сообщить, что Свету украли.
Это было подло. Удар под дых.
Эта девчонка слишком хорошо меня знала, очевидно. Просекла, как я запал на нее. Может и не полностью, не мозгом, подкоркой смекнула то, что мне так долго удавалось прятать даже от себя. Но у баб это в крови, видимо. У них на это такая чуйка, что о-го-го. Не зря же, единственной, кто имела подозрения и давила на меня моим отношением к Бабочке – была Динка. Она словно нюхом чуяла, что я прощу ей практически все и на любое оскорбление глаза закрою только за то, что она когда-то Свету родила. За то, что делала жизнь девочки счастливой. И по фигу, что фактически, за мой счет.
И теперь эта хитрюга, которой больше подошло бы прозвище «Лисичка», а не Бабочка, тем же нюхом, видимо, вычислила, как вывернуть мне всю душу.
«Любимый». Это было куда откровенней, смелей и жестче, чем «Сергей». Это било наповал.
Так, пора было прекращать этот абсурд. Бред какой-то.
Тем более что в глазах Бабочки за всем упрямством, на котором она и держалась, видимо, очень хорошо мне была видна дикая усталость. И такая опустошенность, что я практически сам ощутил это.
И тут Света удивленно распахнула свои глаза и покачнулась, даже руки выставила в стороны. Я на чистом автомате кинулся к ней.
- Ой, мне как-то так странно, - прошептала Бабочка, вцепившись в мои плечи почти так же крепко, как пять минут назад. – Ужас просто. Будто я три зачета по бегу сдала за раз. И каждый на пять километров.
Я подхватил ее, невесело улыбнувшись. «Передоз» налицо, всего: стресса, нервов, адреналина, эмоций.
- Пошли-ка, наберем тебе ванну, Бабочка. И я решу с чаем, - делая вид, что мы только зашли в комнату, и между нами не произошло ничего из того, что так конкретно усложнило нам жизнь и отношения, решил я.
Мало ли. А вдруг ее сейчас так накроет усталостью, что Света все забудет?
Ну, я понимал, что это бредовая надежда. Но дико боялся потерять свою Бабочку уже сейчас, реально допуская вариант, что когда она немного отойдет и полностью поймет, что тут происходило – решит уехать. Полностью оборвет все общение со мной.
Честно говоря, отдавая себе отчет, что в будущем мне придется отойти в тень, я не планировал, тем не менее, обрывать связи со своей любимой Бабочкой. Никогда.
Хотя сейчас я просто не ощущал себя способным думать о чем-то настолько глобальном, как последствия этой вспышки неконтролируемых эмоций. Понемногу и на меня надвигалось то состояние, когда и дуло у виска не заставит тебя пошевелиться. И моей первоочередной задачей было позаботиться о Свете до этого.
Я отнес ее в ванную комнату и включил набираться воду. Трижды переспросил, управится ли она сама? Хоть и понимал, что мало чем могу помочь. Не имею права остаться. Хоть именно об этом прямо попросила Света, прошептав:
- Останься, Сережа, пожалуйста.
- Я чая тебе принесу, Бабочка, - вот и все, что я смог привести контраргументом на такую просьбу, не уверенный, что выдержу нечто подобное: смотреть, как она раздевается, как сидит в горячей воде, как ее кожа розовеет…
Уже от таких мыслей мне становилось сладко до горечи, и противно от самого себя. Потому я все-таки ушел на кухню. А когда вернулся с заварочным чайником, полным чая и чашкой – обнаружил Свету у себя в кровати. Крепко спящей. Вместо пижамы на ней была натянута одна из маек, в которых я бегал.
Стараясь не смотреть, поскольку такая одежка скорее открывала, чем что-то прятала, я подтянул одеяло, укрыв Бабочку сильнее. Размер у меня был немаленький, да и майки я предпочитал с большими проймами.
Поставив чай на тумбочку, я сел на краю кровати.
Сомневаюсь, что сумел бы позволить ей спать в другой комнате, пусть это было и правильнее. Но я нуждался в том, чтоб наблюдать за ней. А потом, поддавшись, все-таки, добравшейся до меня слабости, улегся на другом краю матраса, поверх покрывала, закинув руки за голову и засунув пистолет под подушку. Отключился в один момент.
А проснулся уже ночью, от надрывного, удушающего кашля, которым Света заходилась, даже не просыпаясь.
Света
В голове была такая мешанина мыслей и остатков эмоций этого непростого дня, такой сумбур, что засыпая, я просто валила на это свою слабость и все более ухудшающееся самочувствие. Мне казалось вполне ясным, что такая встряска не могла не пройти бесследно. Вот только сказалась она не на моем понимании своих чувств к Сергею, как заявил этот умник, а проявилась ознобом и полным упадком сил. У меня едва хватило сил немного посидеть в горячей ванной, в слабой надежде согреться. И потом я приложила все остатки воли, чтобы заставить себя выбраться из воды, потому что серьезно боялась заснуть прямо там. Нагло натянула на себя одну майку из стопки, которые часто видела на Сергее во время утренних пробежек или тренировок. Хотя, скажу честно, в махровом халате, как мне казалось, было бы в сто раз теплее. Но я отдавала себе отчет, что не доберусь до своей комнаты. И потому без всякого умысла, решив оставить на завтра продолжение выяснения наших с Сергеем отношений, я упала в его кровать и провалилась в сон с мыслью, что ни за что не позволю ему делать вид, будто всего того, что произошло на этой самой кровати – не было. Только идиотка поверила бы в то, что он относится ко мне как к племяннице после таких объятий и поцелуев. Я же тешила себя мыслью, что достаточно умная. В конце концов, Сергей сам принимал немалое участие в моем воспитании и наставлениях про мужчин и жизнь. Вот пусть теперь и попробует поспорить с тем, чему меня и учил.
В общем, во мне бурлило такое возмущение и желание доказать ему эту ошибку, что я совершенно не обратила внимания на слабую боль в груди и покашливание, которое то и дело вырывалось у меня. И потому, видимо, даже во сне ощущая себя плохо, я совершенно не желала просыпаться. Мне было холодно, больно, и грудь разрывал кашель, но я так устала, что сопротивлялась пробуждению даже тогда, когда ощутила, как меня пытается разбудить Сергей. Вяло отмахивалась от его рук, гладящих мои щеки, пыталась отвернуться от настойчивого голоса, требующего, чтобы я проснулась.
Но мой любимый умел быть настойчивым, если что-то вобьет себе в голову. А в этот раз я решила, что могу и пойти на уступку, так и быть, проснусь. Только вот, открыв глаза и посмотрев в горящие тревогой разноцветные глаза Сергея, мой мозг вдруг выдал совершенно неожиданную реакцию. Будто кто-то отодвинул заслонку, которая до этого отграничивала мои мысли от информации, услышанной от Малого. И вот именно сейчас, когда по клеткам мозга со всей очевидностью «шандарахнула» лихорадка, мне приспичило начать ее обдумывать, слабо реагируя на все попытки Сережи добиться от меня какой-то вменяемой реакции.
Как маленький червячок, какими-то нелепыми поступательными движениями, я заползла на руки к Сергею, продолжая захлебываться кашлем, прижалась щекой к его животу. Реагировать на что-то не было сил. Я слабо кивала или мотала головой на его вопросы, которые не очень хорошо понимала, и думала, думала, думала, все больше погружаясь внутрь себя самой.
Сергей
В следующие три дня моя жизнь превратилась в ад. В самом прямом смысле этого слова. Когда Малый выкрал Бабочку, я искренне верил, что хуже может быть, только если не успеть ее вытащить. Но тогда у меня была цель, на которой я мог сосредоточиться и бросить все силы для спасения Светы.
Сейчас у меня не было цели. Только хаос, неуверенность ни в чем и… Тишина.
Она перестала со мной разговаривать. Вообще.
За следующие три дня Бабочка не произнесла ни слова. И пусть она молчала не только со мной, но и с Ариной Михайловной, и с врачом, который ее обследовал, и с медсестрами, которые теперь посменно дежурили у нас в доме, ставя ей капельницы и делая уколы – меня убивало то, что Бабочка мне не говорит ни слова.
