На поляне перед кабачком росла очень зеленая трава. А в ней были такие темные холмики, как будто очень большой крот нарыл себе ходов. Ни один из холмиков не шевелился. Сам кабачок уцелел, но где-то рядом или внутри что-то сгорело, потому что над крышей поднимался голубоватый дымок. Дверь висела на одной петле, а изнутри слышались звуки заевшей пластинки:
Ножей, судя по первому взгляду, было значительно больше, наганов не наблюдалось совсем, а вот коней было всего двое: уже знакомая нам рыжая кобыла и темно-гнедой жеребец спокойно паслись на окраине лужайки, как будто ничего не произошло. Сорока, увидев нас, истошно застрекотала с верхушки ели. Я вздрогнул, а Юрка спросил севшим голосом:
— Может, им помочь?
— Это вряд ли, — сказал я и шагнул вперед.
Поднимаясь на крыльцо, я боялся увидеть рыжую девушку. Почему-то очень легко было представить себе, что она лежит на дощатом чисто вымытом полу, а ее волосы, как разлившаяся оранжевая краска…
Внутри все было перевернуто, будто кто-то тщательно создавал декорации к вестерну или мушкетерскому фильму, разрубал столы, ломал стулья, бил посуду и все такое. Только чудом уцелевший проигрыватель с заевшей пластинкой в картину не вписывался. Я пальцем остановил пластинку и огляделся. Девушки нигде не было. Зато вокруг, вперемешку с черепками и обломками мебели, валялось очень много всякого оружия — кинжалы, шпаги, пистолеты, дубинки, что-то вроде электрошокера и вообще неизвестные мне, но очень злобные на вид штучки. Куда делись хозяева всего этого богатства, оставалось совершенно непонятным. Или они все здесь разоружились, а потом вышли на поляну и поубивали друг друга взглядами? В крышку единственного оставшегося на ногах стола был воткнут красивый меч. Его лезвие отливало голубым, а на рукояти и гарде сплетались золотые узоры. Моя рука сама, словно обладая отдельной волей, потянулась к мечу.
— Ишь какой! — присвистнул Юрка за моей спиной. — Как в легенде про короля Артура…
— Ага! — мне было трудно говорить, как будто в горло залезла толстая черная мышь и теперь там шевелится. — А Артур — кто? Я или ты?
— Я почему-то думаю, что ты, — сказал Юрка.
— Пошли отсюда! — сказал я. — Здесь никого нет.
— Ты его не возьмешь?! И вообще ничего?
— Нет!
— Но почему?!
Теперь я уже ни в чем не сомневался и ничего не хотел. Разве что сунуть два пальца в глотку и выгнать наружу копошащуюся там мышь.
— Где-то тут должны быть седла, — сказал я. — Ты умеешь седлать коней?
Лошади неторопливым шагом шли по обочине шоссе. Юрка владел ситуацией идеально, а моя кобыла все время норовила остановиться и поесть придорожные кусты иван-чая. Я хотел направить ее поближе к середине дороги, но Юрка объяснил, что на асфальте подковы быстро сбиваются и лошадь может захромать.
— Почему ты не взял меч? Или пистолет? Или еще что-нибудь? — настойчиво спросил Юрка.
— Потому, что я сто раз об этом читал.
— Читал?! — удивился Юрка. — При чем тут — читал?
У Юрки за поясом пистолет, за голенищем высоких ортопедических ботинок — кинжал. Интересно, умеет ли он стрелять? Очень смешно, если забыть о людях-холмиках. До чего же хорошо, что с нами не было Пашки. И других. Если уж Юрка, образец миролюбия, вооружился…
Но я ничего не мог ему объяснить.
— Помнишь: если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно должно выстрелить…
— Не помню! Ерунда! У нас сейчас многие люди имеют оружие, но не все же из него людей убивают. У моего папы тоже газовый пистолет есть.
Несмотря на седло, я по-прежнему сползал на правый бок. И медленно зевал. День был в самом разгаре, но мне почему-то очень хотелось спать. Я подумал, что это, наверное, такая защитная реакция: мозги отключаются, чтобы не перегреться.
Мы наткнулись на них к вечеру. Совершенно случайно. И если бы не Юрка, я бы прошел мимо. Он все-таки здесь старожил и лучше ориентируется. Хотя о таком он меня не предупреждал. А мне бы такое и в голову не пришло. Ведь мы с Юркой всегда оставались такими же, как были. Потом уже вспомнил его давние и показавшиеся мне загадочными слова: «Меня-то ты точно узнаешь…»
У Пашки были невероятно мохнатые ресницы и маленькая аккуратная челочка. Тень от ресниц ложилась на круглые щеки. Пашка сидел в саду за столом и ел бублик с маком. На столе перед ним стояла кружка с горячим молоком и блюдечко с малиной. Лет Пашке было приблизительно пять, ну, может быть, пять с половиной.
Витька находилась тут же. Она сидела в плетеном гамаке и раскачивалась, отталкиваясь от земли ногой в лакированной туфельке. Рядом, под яблоней, стояла коляска, занавешенная от мух кружевной салфеткой. В коляске, должно быть, спала Милка.
Мы с Юрой притаились в кустах акации и почему-то избегали глядеть друг на друга.
Высокая полная женщина, похожая на сдобную булку, спустилась с крыльца, слегка переваливаясь сбоку на бок, подошла к столу. Ласково взъерошила Пашкину челочку.
— Ну что, Пашенька, — певуче спросила она. — Подлить еще молочка?
— Не хочу-у молочка! Хочу моложеного! — капризным басом отвечал Пашка.
— Завтра с утра купим. Обязательно. Самое большое мороженое для моего Пашеньки. А сейчас молочка попей. Ну давай, поросеночек мой розовый, давай… За папу, за маму… Викочка, а ты малинки-то поела? Бубличка не хочешь еще?
— Поела, спасибо, — откликнулась Витька и разгладила оборки на розовом платье. — А Милу не пора еще кормить? Я могу сама…
— Да что ты, Викочка, детонька! — умилилась женщина. — Я сама ее покормлю, как проснется. А ты пойди с девочками в саду поиграй или вон мультики по телевизору посмотри…
— Может, я посуду помою?
— Ах ты, моя умница! — женщина отошла от нахмурившегося Пашки и обняла поднявшуюся ей навстречу девочку. — Как же мне с тобой повезло! Ни у кого такой дочки нет! Чтоб и умница, и красавица, и по дому помощница…
— Какая ж я красавица? — удивленно спросила Витька. — Я ж урод…
— Да что ты говоришь такое! — женщина возмущенно всплеснула руками. — Как у тебя язык-то повернулся! Красавица ты моя! Фигурка тоненькая, глазки зеленые, ясные, волосики пушистые…
Витька, опустив голову, ковырялась в песке носком туфли.
— Пойдем! — я потянул Юрку за рукав. — Пошли отсюда!
Юрка пожал плечами, но сопротивляться не стал. Уже потом, на пыльной проселочной дороге, спросил: «Почему?» Я не сумел объяснить словами. Но без слов знал точно. Смотреть на Пашку и Витьку было… неудобно, что ли? Все равно как подглядывать за тем, как женщины раздеваются, или еще что-то в этом роде. В общем — не нужно этого, и все! Так я Юрке и сказал. Он кивнул и больше ничего не спрашивал. Что выбрал для себя Мишаня, мы с Юркой так и не узнали. Да я, если честно, уже и не хотел знать. Достаточно мне было всего.
Ни Димуры, ни Табаки за гаражами не было. И вообще никого не было, кроме нас с Юркой. Он поднял свои костыли и сказал:
— Эксперимент не удался.
— Эксперименты на людях запрещены, — ответил я.
— Теоретически — да, возразил Юрка. — А практически — ого-го!
— А мне плевать! — сказал я и пошел домой.
Вечером мне позвонил Юра. (Откуда только телефон узнал? Я ему не давал, а он не спрашивал.) Сказал, что Пашка дома и ничего не помнит.
— Злится? — спросил я.
— Нет, Юрка рассмеялся в телефонную трубку. — Он думает, что это какой-то наркотик. Ему понравилось, говорит, что здорово тащился, хотя и не запомнил ничего.
— Еще бы! — сказал я и вспомнил Пашкины ресницы. Почему я раньше их не замечал?
