— И правильно делают! — нервически огрызнулась другая мамаша, опасливо глядя на нас. — Дети, в автобус! Скорее!
— Да пошли вы все знаете куда! — громко сказал Пашка, до которого тоже что-то дошло. — Идем, Юрка. Сейчас возьмем дома коляску и поедем в этот долбанный… как его… Эрмитаж — вот!
— Юра! — крикнул Вадик, в голосе которого уже звенели близкие слезы. — Я тоже с вами поеду. Я не хочу с ними! Я буду твою коляску катить! — и прежде, чем учительница успела его удержать, он быстро перебежал к нам и остановился между Пашкой и Юрой.
Немая сцена.
— Зина! Гарик! — позвал Вадик несколько секунд спустя, видимо, своих друзей. Сам он выглядел принявшим решение и уже совершенно успокоившимся. — Пошли с нами! Так интереснее! Вы на метро сами ездили?
Толстый, неуклюжий Гарик и тоненькая, бледная Зина переглянулись, взялись за руки и в наступившей тишине пересекли нейтральную полосу. Учительница качнулась вперед.
— Безобразие! — высказалась нервная мамаша.
— Вадик! Я тоже с вами! — выкрикнул совсем маленький «ашка» с хулиганским, обезьяньим личиком, вырвался из рук собственной родительницы, весело подпрыгивая, подбежал ко мне и цепко ухватился за полу моей огромной куртки. — Я с тобой буду, ладно? — лукаво глядя на меня снизу вверх, попросил он.
— Даниил! Немедленно вернись! — заголосила лишившаяся ребенка мамаша.
— Чего это у вас тут происходит, а? — сзади, незаметно для нас, подошли Маринка, Ванька и Митька с Витькой.
— Ты его чего, усыновить решил? — спросила Маринка, оглядывая вцепившегося в меня малыша.
— Нет, мы тут на экскурсию в Эрмитаж собираемся, — разъяснил ситуацию Юра. — Прямо сейчас. Кто с нами?
— Мы не можем, — сразу же отказалась Витька.
— А я, пожалуй, пойду, — пожала плечами Маринка. — Все равно делать нечего.
Родители о чем-то оживленно совещались с учительницей. Еще один малыш под шумок перебежал к нам и спрятался за объемного Гарика в надежде, что его не заметят.
Марина Николаевна приблизилась нерешительно, как через линию фронта.
— Юра! И вы, ребята! Вы же понимаете, мы вовсе не хотим кого-нибудь из вас обидеть. Но есть правила… Я лично совершенно не против… Но родители детей…
— Я без Юры никуда не поеду! — решительно пискнул Вадик из под Юриной руки.
— Ладно! — решилась Марина Николаевна. — Пусть Юра едет. Под мою ответственность. Хотя… мне это может… Но вы же не понимаете… Но пусть остальные сразу же… Разойдитесь! Я понятно выражаюсь?!
— Абсолютно понятно! — я нагнул голову и по возможности щелкнул разбитыми кроссовками. — Седьмой «Е» — р-разойдись! Гимназисты — в автобус! Пашка, загружай Юрку!
Вадик восторженно взвизгнул и снова запрыгал, как расковавшаяся блоха.
Учительница вздохнула и неуверенно улыбнулась мне. Мамаши за ее спиной что-то глухо бормотали.
Глава 19
После Нового года стало так холодно, что весь мир вокруг замерз и тихо потрескивал. В школе у нас, разумеется, топили, но огромные коридоры, залы и лестницы никак не нагревались. За урок большому классу из тридцати человек удавалось «надышать» тепло, но за перемену все снова выхолаживалось. Наш класс коррекции и был-то маленький, да еще грипп, так что мы все время мерзли.
Однажды, после урока русского, я проходил мимо Юриной парты, и он потянул меня за рукав свитера. Я остановился. Юрка смотрел на меня снизу вверх, а Пашка с другой стороны парты наоборот — сверху вниз, и взгляд его не обещал ничего хорошего.
— Хочешь погреться? — почти заискивая, спросил Юра.
Я сразу понял, о чем он, и зло рассмеялся.
— Думаешь, земляника снова поспела? — спросил я. — Так у меня на нее аллергия. Или скучно без приключений?
— Чего это? — спросил Пашка, внимательно прислушивающийся к моим словам.
— Не злись, Антон, — сказал Юрка. — Я вправду не понимаю.
— Я думал, — честно сказал я. В конце концов, Юрка ни в чем не виноват и ничего мне плохого не сделал. — Я решил так: это для тех, кто в наш мир не вписался, но и гадостей никаких особых не сделал. Что-то вроде передержки, ну, гостиницы такой для собак и кошек. Комфортабельная такая гостиница с земляникой и фонтаном. И нечего тут злиться. Понимаешь?
— А ты?
— Я с этой стороны. Мой меч — здесь. Поэтому, когда я оказываюсь там, начинаются… ну, возмущения всякие…
Юрка долго молчал. Пашка почему-то тоже. Я начал медленно, не поворачиваясь, пятиться назад. Когда до двери оставалась пара шагов, Юрка разомкнул слипшиеся губы и спросил:
— Ты уже нашел здесь свой меч, Антон? Здесь ты его взял?
Я знал, что когда-нибудь он задаст мне этот вопрос. Знал еще до того, как Юрка появился в нашем классе. Про костыли, параллельный мир, землянику и черные холмики не догадывался, конечно, а вот про вопрос знал наверняка.
И ответа у меня на него не было.
Глава 20
В конце концов я тоже заболел гриппом и неделю лежал, отвернувшись носом к стене. Можно было читать или смотреть телевизор, но почему-то не хотелось, хотя и температура была не особенно большая. Мать заставляла меня трижды в день пить чай с малиной и медом. Меня от него с раннего детства тошнит, но каждый раз, когда я заболеваю, мать меня им поит. Потому что полезно. Может быть, я и болею так редко, потому что не выношу чай с малиной.
Маринка каждый день мне звонила и говорила по телефону, что задано. Однажды спросила: «Может, мне к тебе зайти?» Я представил, как лежу на кровати в футболке и тренировочных штанах, укрывшись до подбородка одеялом, а Маринка сидит посередине нашей заставленной мебелью комнаты, сложив руки на коленях. И мы с ней пытаемся о чем-то говорить…
— Спасибо, — сказал я. — Лучше не надо. Я, наверное, заразный. Вдруг я тебя заражу?
— Ну, как хочешь! — фыркнула Маринка. Кажется, она обиделась. Но что я-то мог поделать?
В тот же день ко мне зашел Мишаня. Моя мама его единственного из класса любит и всегда угощает чаем. Говорит, что остальные мои одноклассники — гопота, а Мишаня — приличный, потому что из еврейской семьи, и к тому же несчастный. Остальные, что ли, счастливые, думаю я, но с матерью уж давно не спорю. Хоть одного человека взглядом не сверлит, и то хорошо.
Мишаня принес мне тетради с конспектами по физике, биологии и географии, чтобы я их переписал. По коридору я провел Мишаню за руку, а в комнате он уже бывал, помнил, где что, и ни обо что ни разу не споткнулся. У него вообще-то память почти феноменальная. Наверное, в качестве компенсации развилась. В младших классах он стихи на память читал, пока учительница не остановит. А мы просили: еще! еще! — чтобы нас не спрашивали.
Пока мы болтали, я пролистал его тетради, чтоб посмотреть, много ли писать. И, честно сказать, обомлел. На всех полях, да и между строками, быстрой Мишаниной рукой были нарисованы хорошо известные мне девичьи профили и анфасы. Все вместе напоминало знаменитые рукописи Пушкина. Александра Сергеевича.
— Мишаня, ты что?! — потрясенно спросил я. — Ты ж все про нее знаешь…
— Про кого? — удивился Мишаня, заметил у меня в руках тетради и медленно покраснел. — Знаешь, Антон, вообще-то это тебя не касается… но… вот про нее-то я как раз ничего не знаю. Но узнаю обязательно!
— Мишаня, — осторожно спросил я, уже понимая, что опять вляпался во что-то непонятное. — А как ее зовут?
— Не знаю, в том-то и дело, — вздохнул Мишаня.
— А ты с ней хоть разговаривал?
— Один раз, — признался несчастный влюбленный. — Но издалека. Я здесь, она — там, — Мишаня указал куда-то вверх.
— Та-ак, — сказал я только для того, чтобы что-то сказать.
— В общем, — заторопился Мишаня. — Ты до понедельника все перепиши и мне отдашь. Ладно? И… Антон, я знаю, что ты и так не болтаешь, но… Не показывай никому тетради, хорошо?
— Разумеется, — кивнул я. — Как ты мог подумать?
— Да нет, я ничего… — смешался Мишаня и быстро засобирался домой.
