Таня скривилась, прикрыла глаза, будто и ей не очень нравилось о своем прошлом вспоминать, о том периоде. Виталя не торопил. Ему просто в кайф было, что она от его откровений — не шуганула в кусты, а свою жизнь перед ним выворачивать стала. Не отвернулась, не побрезговала…
А ее смущение о своих бзиках в том возрасте — как сладкая вата на языке. И тепло слушать.
— Мать Михаила прогоняла сначала, к жене отправляла, а он возвращался. Это так тяжело было. Я — малолетка еще, а и мне смотреть тяжко на все это казалось. А потом мать сдалась… только ж, не официально. Любовницей стала. И Михаил психовал постоянно, что живет на две семьи. Мать плакала, когда его не было… Он хороший, знаешь, такой — честный, прямой. Сразу пошел к жене, сказал, что другую встретил. Но она ему развод не давала еще три года, угрожала, что не даст с детьми общаться. Куча требований было… У меня две сестры сводных, мы, правда, не общаемся, — как-то неловко призналась Таня, будто стеснялась, что такая, что не нашла общий язык с этими “сестрами”. — В общем, все друг другу мотали нервы. Ну и я свою долю в это семейной развлечение внесла, не без того. А потом перебесилась, поумнела, перестала на себя “одеяло” тянуть. Да и кроме меня — хватало всем проблем. Женька снова… — Она вздохнула. Помолчала опять, так и не окончив. — И они, наконец-то, расписались.
Таня замолчала. Он тоже не говорил. Вопросов сейчас пока не было. Хотелось, чтобы она так и сидела. А он ее держал.
Все. Нирвана, как она ночью и сказала.
Так и просидели минут пять, наверное. А потом Таня вдруг подняла голову:
— Виталь, — слишком уж серьезно и собрано позвала она.
Казак кивнул головой, не понимая, почему Зажигалочка напряглась в его руках.
— У тебя много женщин было? — с некоторым сомнением, но решительно, вдруг спросила она.
Он не отвернулся. И юлить — не видел смысла. Начистоту ж, типа, говорили сейчас.
— Много… Девок.
Таня еще больше выпрямилась, но не встала, не высвободилась из его рук. Просто ровно села, обхватив его ногами со спины.
— Блин. — Таня выдохнула через нос. — Я не маленькая. И вижу, как на тебя смотрят. И понимаю, что до меня… А все равно, неприятно так. Я ревнивая, оказывается. Никогда бы не подумала…
Она хмыкнула и перевела глаза ему за спину.
Казак молчал, взвешивая, стоит ли что-то говорить или лучше подождать?
А Таня опять ему в глаза глянула.
— Виталь, я ж говорила, что сложная, когда ты знакомиться пытался. И честная, — она не отводила взгляд, говоря это все. — И у меня достаточно самоуважения. Мне не нужен рядом тот, кто изменять будет. Так что, может, еще подумаешь со своим предложением о переезде? Оно тебе надо? — Таня пытливо наклонила голову к плечу.
А его порвало просто изнутри. И на лицо дурная улыбка лезла.
Может он и не ловил кайф от переговоров и словесных стратегий, как Димка, но научился их вести. И понимать то, что и сам собеседник еще не до конца о себе понял. Таня почти сдалась! Последние отговорки сейчас искала.
Дернул ее на себя, заставив прижаться всем телом. Ухмыльнулся все-таки:
— Танечка, свет мой ясный, я за свои слова — отвечаю. — Снова принялся ртом на ее шею нападать, на щеки. — И если сказал, что тебя не отпущу — шутки тут, ни грамма. Я с поезда того, просто, не вижу никого, меня трясет, когда тебя на работу отвожу. Я в тебя, как на трассе, на максимальной скорости въехал… И в лепешку.
Таня, которую лихорадить начало, он чувствовал ладонями, скользящими по ее спине, поймала его голову руками, сжала щеки, заставив оторваться от ее кожи. И посмотрела на него каким-то бесшабашным взглядом:
— Это меня трясет, Виталь, — выдохнула ему в рот, но не коснулась губ, которыми он пытался жадно прижаться к ее рту. — Знаешь, как меня бесят все эти девки, глазеющие на тебя? Никогда такого не испытывала, но просто хочется заорать им — “мое”. Поставила бы на тебе свою печать. Везде, где дотянулась бы. На лбу, чтоб видели! И засосы…
Она это с напором шептала, хоть и делала вид, что улыбается. Старалась.
А он уже не улыбался — смеялся, узнавая самого себя в каждом ее слове. Е-мое! Вот уж, точно, половинки!
И горел, вспыхнув с полуоборота. Закинул руку, ухватил свою футболку, рывком стащил через голову.
— Ставь, — ухмыльнулся ей, ощущая, как нарастает между ними жар. — Где хочешь и что хочешь. Хоть набей татуировку, хоть ножом свое имя вырезай — мне по фигу. Уже и так впаялась в кость…
Таня несколько секунд смотрела на него широко раскрытыми глазами. Он пялился в ее черные, расширившиеся от удивления зрачки. Прижала ладони к его коже на груди. Над сердцем прямо. А потом как-то обмякла и толкнула его, навалилась всем телом, заставив Казака откинуться на теплый ровный камень голой спиной. А ему по боку было. Не врал — хоть резать его могла, коли приспичит.
Таня за ним потянулась. Наклонилась, нависла сверху. Рывком прижалась к губам. Почти укусила. Оторвалась, не дав ему перехватить поцелуй. Резко вдохнула. И, уперев руки в его плечи, замерла. Ее волосы, которые он с утра не позволил собрать, окружили их обоих, сквозь них солнце пробивалось, делая все — каким-то нереально шикарным, почти на ощупь сладким. Как шоколад. А Таня заломила бровь, улыбнулась, намеренно прикусывая губу:
— Где твое шампанское, Виталь? Особое? — чуть наклонилась и лизнула его щеку. Подула, заставив его рассмеяться от такого прямого и открытого своего подхода. — Или ты мой переезд праздновать не собираешься?
— Собираюсь, — улыбаясь, как ненормальный, ухватив ее за талию, он перекатился, аккуратно уложив Таню на свою руку.
Придавил бедрами ее ноги, чтоб не ерзала.
В голове фейерверк и грудь распирает. И жар такой… Не жажда даже, и не тела хочется — всю Таню. С этим смехом, мягким каштаново-шоколадным отсветом волос в солнечных пятнах на полу. С кожей, которая под его руками всегда покрывалась пупырышками и становилась горячей. И плавилась, как та самая шоколадка. С губами, дразнящими его улыбками. Всю! Проглотить ее, что ли? Не унять эту жажду по ней иначе, казалось. Сам навис над Таней, пока только глазами “пожирая”.
— Ща как отпразднуем, что ты на работу не доберешься завтра, — пригрозил ей осипшим голосом.
— Давай! — не испугалась она, по ходу. — Я отгул, в кои-то веки, возьму! Праздновать, так праздновать! — Таня, совершено не пытаясь выбраться из-под него, раскинула руки в стороны. — С шампанским и икрой! И трюфелями шоколадными! Обожаю их… У тебя икра есть? — неуверенно покосилась в его сторону. — Если что, я и тем, что в холодильнике обойдусь. Непритязательная.
— Э, нет, — Казак покачал головой. — Не надо мне тут заднюю включать. Гулять, так гулять! Будет тебе и шампанское, и икра черная, и трюфеля шоколадные, бельгийские. Ты сама — шоколадная, сладкая… — сам наклонился и лизнул ее кожу, как она недавно его облизывала — Любой каприз, Танюша…
— Я про черную не заикалась, зачем…
Казак наклонился и поцеловал, смел ее улыбку с губ Тани. Ему самому ничего, кроме этой женщины и нужно-то сейчас не было. А удовлетворить ее желания — это ж в кайф! Прямо радость какая-то ненормальная, что уломал, убедил. И дать ей еще, к тому же, то, что она и хочет — без проблем может.
Оторвался, когда Таня уже стонать под ним начала. Приподнялся, не обращая внимания на ее недовольно сморщившийся нос и то, что Таня его назад потянула.
— Виталь… — требовательно протянула она.
Он не мог прекратить с ней улыбаться. Не помнил, вообще, когда столько смеялся, как за эти две недели, которые ее знал.
— Подожди, Танюш. Сейчас, заказ твой озвучим людям, а потом вернусь к поцелуям. Я сегодня твой фей, по ходу. И исполнять твои желания — моя работа, — Казак подмигнул, набирая номер помощника.
Заказал, все чего хотелось его Зажигалочке. И снова целовать начал.
Так и провалялись в беседке на полу, просто целуясь и впитывая тепло камня, отдыхая. Пока помощник не отзвонился, что подъезжает.
