Даже не думала, что получит столько удовольствия при таком… «жестком» подходе. Но, с другой стороны, если посмотреть на Виталю, то и ему от нее досталось с не меньшей мощью. Неужели, это она его так? Таня и помнила, и не помнила одновременно. Но, памятуя о том, с какой силой их обоих колотило, что она испытывала в его руках сегодня ночью — трудно сказать, будто Таня жалеет. Или что она не испытала удовольствия…
Испытала.
Море. Океан. Болезненного, выжимающего до капли, мучительного для души… И такого желанного для тела. И для сердца, спокойного лишь тогда, когда Виталий был рядом. А для разума — опять шок. Очередной разрыв шаблона.
В этот момент Виталий осмотрелся и прошелся руками по брюкам, которые натянул, когда встал, прохлопывая карманы. Она сразу поняла:
— Ты у меня сигареты забыл, в комоде, в верхнем ящике… — хрипло.
Снова голос сорвала. Неудивительно, так кричала…
Отодвинула чашку. От кофе мутило.
Виталя глянул на нее исподлобья, усмехнулся как-то криво.
— Забыл… — медленно повторил. Хмыкнул.
Поднялся и вышел в коридор. Правда, судя по звукам, в комод не полез. Появился в дверях через минуту, с сигаретой в зубах, небрежно перекинув пальто через плечо, с со жменей, полной чего-то. И рылся в карманах пальто второй рукой при этом.
Подошел к столу, высыпал штук пять заготовок облепихового чая. Молча.
И у Тани не хватило слов, когда эти коробочки увидела. Затрясло всю. Не просто тронуло — потрясло. Пробило до сердца. Сжалось все внутри.
Глупо. Никакого здравого смысла ни в его поступках, ни в ее реакции.
Только нервы голые. Эмоции. Потребность в нем дикая. Как с этим жить? Как смириться? И как не быть с ним, в тоже время?
А Виталя уже сам одну заготовку вскрыл и ей размешал в другой чашке с водой, не успевшей остыть после того, как Таня им кофе варила. Пододвинул к ней, не комментируя ни своих действий, ни ее реакции, которую Таня не сумела скрыть. И вновь что-то ищет в пальто.
— Ты забыла…
Он как-то пригоршней выгреб из кармана пальто ее карточку и телефон, которые она ему отправляла с курьером. Ключи от его дома. Бросил на стол.
— Купи нормальный кофе и кофемашину, наконец, — достал зажигалку.
Прикурил. Затянулся и снова залез в карман.
— Меня и этот устраивает, — тихо заметила Таня, немного ошарашенная еще и его обращением с вещами.
— А меня — нет. Не собираюсь пить всякую муру, — отмахнулся Виталий, продолжая что-то искать в карманах. — Нахлебался по жизни.
Сел, открыл форточку, выдохнул дым. Снова затянулся. Хотела сказать, что замерзнет же, в одних брюках… Оно, конечно, первое марта на дворе, но не жара же… Однако не смогла, все еще глазами «хлопая», разглядывала стол. Она курьера заказывала, паковала все в специальные футляры. Страховала на истинную стоимость, чтобы ничего не повредилось, не дай Бог! А Виталя… вот так. Жменей. В кармане…
Тут до нее полностью дошел смысл его фразы про кофе. Да и значение факта всех этих вещей на столе. Таня подняла колени на табурет, снова натянув на них свою старую футболку. Обхватила ледяными пальцами чашку с уютным желтым чаем.
Стало зябко.
Или это из-за открытой форточки?
— Виталь, — протянула как-то неуверенно и жалобно.
Не знала, как сказать, как заговорить… Не прогоняла же его вечером… И все же. Ничего не решили… Так непросто. Невыносимо и тяжело.
Он снова глянул на нее исподлобья. Оторвался от поисков. И взгляд, как плита, тяжелый, давящий на ее волю.
— Мы же не решили ничего. И все — на том же месте. Ничего же не поменялось…
— Разбирайся со своими тараканами сама, — прервав ее лепет, Виталий выдохнул дым в ее сторону, стряхнул пепел в тарелку. — Я все для себя решил. Ты — моя женщина. Все. Точка. Для меня все понятно и ясно.
И тут, похоже, он, наконец-то нашел искомое, нащупав, вытащил из кармана ожерелье.
— Вот, держи, — и украшение бросил на стол около нее. — Забыла, — ухмыльнулся.
Отложил пальто прямо на пол. Вновь отпил кофе и затянулся.
А она, растерянная и сбитая с толку, не понимающая, как он может все так перекручивать и отметать существование огромных проблем, вдруг психанула.
— Я не просто так это все тебе отправила! — раздраженно огрызнулась Таня. — Виталь, ну невозможно так. Ты решил! А я? Ты понимаешь, что я не могу просто закрыть глаза…
— Очень даже могла ночью, — грубо отрезал он. — Ни одного слова против не услышал, Танечка. «Мой», даже, кричала.
Не в бровь, а в глаз. Он знал все ее слабые места. И куда бить, чтоб точнее и наверняка.
Таня уперла локти в стол и закрыла лицо ладонями. Что тут сказать? Да. Было. Сама кричала, что он ее, и чтоб не смел по другим женщинам шастать… И чувствовала это все.
Не зная, что ему ответить и как объяснить, Таня вместо этого скосила глаза на стол. Сделала глоток чая. Боже! Как же хорошо… И как больно. Ну как так можно одновременно?
— Я так боялась, что что-то повредится. И колье это… Страшно было, что потеряют, сломают, украдут. А ты — взял и бросил. В кармане принес…
Не с упреком, нет. Скорее растерянно.
Виталий зло рассмеялся. Грубо даже. Прикурил вторую сигарету от первой. Протянул руку и небрежно подцепил колье, вскинул кулак, словно рассматривал украшение в тусклом свете пасмурного утра. Цепочка закачалась, едва вися на его пальцах. Колечки звякнули.
— Да мне по х*ру, Танечка. Вся ценность этой цацки в том, что на тебе была. Что ты ее носила.
Таня зажмурилась. Почему-то больно было смотреть на его выражение лица. На эти руки, которые обожала, целовала каждый палец ночью, каждую полоску вены на запястье. И глаза Витали… Так ею любимые. Такие злые и обиженные сейчас…
— Ты же понимаешь, что я не могу опять это взять, Виталь? — как-то жалобно, наверное, из-за того, что голос охрип, прошептала Таня. — Ни это колье, ни карту, ни телефон. Ни ключи. И кофемашину…
— Не надо оно тебе? — Виталя прервал ее, в который раз за утро. Вновь потряс цепочкой над столом. — Ну и на фиг! Новую купим…
Резко повернулся и…
— Стой!! — заорала своим осипшим горлом. Даже больно стало.
Таня повисла на его руке, ощущая, как начинает колотиться сердце в горле.
И как только глаза додумалась открыть? Не успела бы иначе. Крепко держала, не пуская, не позволяя Виталию выбросить колье в открытую форточку. А ведь уже замахнулся. Совершенно серьезно. По глазам видела, что не шутит, и не «на слабо» ее берет. Потому что она его задела. Не специально, вроде, о другом говоря. А в самое больное место.
— Дай, Виталь. Оно мне надо…
А рука у него напряженная, не сдвинуть с места, как не пытается. Хоть и всем телом повисла на ней, растянувшись над столом. И сам весь, словно каменный. Желваки на щеках ходят. Дыхание резкое. Сигарета в зубах дымится. Забыл про нее? Не замечает уже, что пепел на стол сыпется? Но и Тане сейчас все равно.
— Что, Танюш? Передумала? — иронично и зло. — Захотела назад цацку? — сквозь зубы.
Второй рукой вынул-таки сигарету изо рта. Отложил на тарелку, куда раньше пепел стряхивал. А кулак с колье так и не отпускает. Вот-вот кинет. Видно же, что не шутит. Злой, как черт. И смотрит так же холодно, с сарказмом.
— Нет, — Таня покачала головой. Наклонилась и прижалась лбом к его плечу. — Я твой подарок назад хочу. Мой подарок…
Поцеловала в шею легко. Погладила ладонью его кулак, по пальцам, запястью, пытаясь добраться до сжатой ладони. Не трогала цепочку. Только его кожу. А глаза печет, слезы наворачиваются. Хорошо, что не видит он. Потому что Таня сдержать не может, ощущает, как они с ресниц на щеки скатываются. А она невозмутимый тон пытается держать. И целует его шею, плечо, ключицу…
Висела, лежала на нем почти.
Помнила, сколько это для него тогда значило.
Не могла.
Несмотря на все, что узнала теперь о Казаке. Не в состоянии так поступить. Все равно, что по его вскрытой грудной клетке ногами пройтись. Прямо по сердцу. Слишком сильно любила этого мужчину, чтобы так…
