На его губах появляется улыбка, и, кажется, он смеется. Я не могу слышать его смех, потому что все еще вслушиваюсь в конец песни «Iris». Песни, которую я впервые услышала в фильме «Город Ангелов», из-за которого я прорыдала несколько дней, не меньше. Парень там буквально отказывается от вечности ради девушки, в которую влюбляется, а потом случается трагедия — прямо как в фильмах по романам Николаса Спаркса.
Когда наступает тишина, я медленно отсоединяю свои наушники и возвращаю ему его айпод.
— Не думала, что у тебя там есть медленные композиции, — пробормотала я, полностью увлеченная своим плеером.
Его голос такой низкий и звучит так близко.
— У меня двенадцать тысяч песен, здесь есть все.
— Быть не может! — отвечаю я на автомате, но тут же убеждаюсь, что так и есть. Мэл считает себя неимоверно крутой, потому что у нее на плеере десять тысяч песен, теперь я обязательно расскажу ей, что она ошибается.
Но вот что я никак не возьму в толк — из двенадцати тысяч песен он выбрал для меня именно ту?
— Тебе понравилось? — Он смотрит на меня пронзительным взглядом, и хотя я знаю, что он видит, как я покраснела, ничего не могу с собой поделать.
Я киваю.
Мой айпод кажется теплее обычного, и я нервно пролистываю песни, отказываясь думать, что это тепло его рук. Его больших, покрытых шрамами, загорелых, красивых, мужественных рук. Мои щеки вспыхивают с новой силой, и я стараюсь затеряться в собственном музыкальном мире.
Иногда, во время полета, он передает мне свои наушники и плеер, включая какую-нибудь песню, а я выбираю песни для него. Не знаю, что со мной творится, но когда он улыбается мне, демонстрируя эти ямочки на щеках, слушая все «да здравствует женская сила!» песни, что я включаю ему (вроде I Will Survive Глории Гейнор), я просто таю. Особенно, когда он, решив поиздеваться надо мной, с дьявольской ухмылкой включает Love Bites в исполнении Def Leppard.
Я погибаю от ощущения мощного звука из его наушников от Dr. Dre, разливающегося в моих ушах от того, как мужской вокал пробирается все глубже в мое тело, а каждое сексуальное слово пульсирует во мне, заводит. Слова настолько дикие и чувственные, они заставляют меня думать о нем, обо мне, как мы касаемся друг друга, целуем, занимаемся любовью… и я в бешенстве, что на какую-то долю секунды я даже поверила, что именно этого он от меня и хотел.
В Атланте мы поселились в одном номере с Дианой, и я в восторге от того, что свою зубную щетку, пасту и прочие девчачьи мелочи она держит в том же порядке, что и я. Она отличная соседка, солнечная и позитивная весь день, а по вечерам мы говорим о полезной еде, развалившись на своих громадных кроватях.
Я узнала, что каждое утро она покупает лучшие свежайшие местные продукты, и кормит Ремингтона только здоровой органической пищей, ежедневно каждые три-четыре по расписанию. Именно поэтому его тренировки проходят по принципу либо 3-2-3 часа, либо 4–4, с более плотным питанием в случае поздней тренировки.
Она добавляет различные специи в его пищу, но это всегда натуральные травы вроде тимьяна, базилика, розмарина, щепотка кайенского перца или чеснока, а еще специальная зубодробильная смесь (состав которой я записала, чтобы попробовать при возращении домой). Диана развелась в тридцать девять лет, а еще она рассказала мне, что последний бой этого тура будет в Нью-Йорке — городе, который я всегда хотела посетить.
Завтра у Ремингтона первый из двух боев в Атланте, и в обед я околачивалась в арендованном им спортзале, ожидая, пока он закончит тренировку, чтобы устроить ему растяжку. Это наш третий вечер здесь, и до меня уже дошло, что Ремингтон Тейт тренируется как сумасшедший.
Он.
Совершенно.
Безумен.
Сегодня, в особенности, его, просто не остановить.
— Как он только держится на ногах после стольких часов? — спросил Пит у тренера Люпа.
— Эй, Тейт! Хватит уже выделываться перед Брук! — кричит Тренер, и мы слышим смех с другого конца зала, где Ремингтон безжалостно и беспощадно убивает пневмогрушу.
— Не получается вымотать его, — говорит Люп, поворачиваясь к нам. Он потирает свою лысую голову и проверяет что-то вроде таймера, висящего на шее. Выглядит он угрюмее обычного.
— Мы сегодня уже девять часов так тренируемся, а ему хоть бы хны! И не надо на меня так смотреть, Пит. Мы оба знали, что так случится, после того, как…
Они поворачивают головы в мою сторону, будто мое присутствие мешает им говорить, и я вскидываю брови:
— Что? Хотите, чтобы я ушла?
Люп кивает и возвращается к Ремингтону, все еще терзающему пневмогрушу, которая летает из стороны в сторону, будто летучая мышь, попавшая в западню. Он идеально точно взмахивает руками, каждый раз поражая грушу прямо в центр. Получается ритмичный и быстрый звук, бамбамбамбамбам…
— Девять часов в день — это не слишком, как считаешь? Даже семь часов — это уже безумие, — говорю я Питу. Сегодня мы занимались намного больше его обычной схемы 4 и 4, и я в шоке, что он продолжает в том же духе.
Даже когда я готовилась к Олимпийским играм, я не трудилась настолько усердно и, честно говоря, расписание тренировок Ремингтона меня поражает. За сегодня он успел покачать пресс (будучи подвешенным за ноги, он поднимал туловище к коленям так быстро, как мог), при этом идеально работая похожим на доску для стирки животом, будто это легкотня. Помимо этого он сделал подтягивания, отжимания, упирался в пол руками и носками, напрягая все тело, а после еще подтягивал колено к груди, меняя ноги по прыжку. Прыгал через скакалку на одной ноге, потом на другой, потом перекрещивал скакалку, перекатывался, крутился, поворачивался, заставляя скакалку летать в воздухе с такой скоростью, что я с трудом ее видела. А после этого он еще боксировал, сам и на ринге с другим парнем, а после того, как его спарринг партнер выдохся, Реми отправился к боксерским мешкам и пневмогруше.
— Ему нравится выматывать себя, — объясняет мне Пит, пока я слежу за Реми. — Если в конце дня он все еще в состоянии поднять руку, то готов откусить Тренеру башку, мол, тот недостаточно хорошо его погонял.
Лишь спустя час он начинает замедляться и, к тому времени как Тренер свистит мне, я уже до смерти устала, просто наблюдая за тренировкой Ремингтона Тейта. Каждое его агрессивное движение кажется мне безумно сексуальным.
Даже не смотря на спортивные штаны и легкую футболку, невозможно не заметить через влажный хлопок напряженные мышцы его торса, а наблюдение за низко сидящими штанами на его узких бедрах делают мою грудь болезненно тяжелой, эй-богу, не представляю, как я когда-нибудь выдержу беременность или кормление грудью.
Подавив небольшую дрожь, я заставляю ноги двигаться, направляясь к матам на полу, возле которых, ожидая меня, стоит Ремингтон, уже без футболки. Ручейки пота стекают по его телу, я знаю, что он отлично разогрелся, доведя мышцы до полного истощения. Мышечный гликоген полностью израсходован, уровень глюкозы низкий, стоит мне только начать с ним работать, и он станет как разогретый кренделек. Одна лишь перспектива этого делает меня такой же горячей. Посвятить свою жизнь такой работе — моя мечта, но, учитывая насколько это тактильная работа, с этим парнем мне будет очень не просто. Не только потому, что его мускулы в разы превосходят мои, но и потому, что малейшее прикосновение к его загорелой коже возбуждает меня. Каждая клеточка моего тела просыпается и фокусируется в той части тела, которой я его касаюсь. Ненавижу эту потерю контроля.
Теперь я смотрю, как напрягаются его мускулы, пока он протирает себя полотенцем, а случайно задев влажные волосы, делает их еще более сексуальными и торчащими. Для удобства на мне кроссовки и обтягивающая одежда для бега, он осматривает меня своими поразительными голубыми глазами, пока я подхожу.
Он тяжело дышит и не улыбается, падает на скамейку, пока я подхожу к нему сзади.
Он постанывает, когда я обхватываю его плечи и начинаю глубокий массаж. При контакте с ним искры возбуждения полыхают у меня внизу живота, но я стараюсь усмирить свою реакцию и сфокусироваться на расслаблении его шеи, трицепсов и бицепсов. Я надавливаю на его грудные мышцы и пресс, изо всех сил стараясь не реагировать, как женщина, на его напряженные мускулы под моими пальцами, на удивительную упругость его кожи под моими прикосновениями.
