Не дырочки, а девушки!
Мы личности, мы люди! А не проститутки бездушные…
Теперь понятно, для чего тут это тонированное стекло, как в тюрьме.
Чтобы глазеть на моющихся рабынь.
Извращенцы!!! Свиньи и уроды!
— Эти тоже хороши! Вот, зацените! — Григорий демонстративно схватил одну из рабынь и с силой рванул на ней халат.
— Ну, Господа, айда оценивать! — Башкиров радостно потёр свои сальные ладони друг от друга.
Мужчины в роскошных костюмах сначала принялись пристально рассматривать голое тело невольницы, перешептываясь между собой, а затем каждый по очереди стал трогать её за грудь, пощипывать за соски, просовывать руки между ног, лапать ягодницы. Девушка, стиснув зубы, крепко зажмурив глаза, послушно терпела их надругательства, вероятно, прокручивая в уме лживые слова Григория о «роскошной жизни».
— Ни чё такая цацка! Пойдёт! Этой надень браслет на «десятку». Она ещё целая?
— Целая, целая! И послушная! — Григорий кивнул и быстро нацепил рабыне на запястье красную ленту, с «номером 10». Позже я узнала, что это значит — стартовая цена. Десять тысяч долларов. Высший сорт.
— Отлично! Увести, приодеть и выставить через час на торги! — приказал Господин «жирная-свинья-Башкиров».
Девушка облегчённо выдохнула, когда один из охранников быстро вывел её прочь из комнаты.
— Следующая!
А дальше они раздевали всех девушек по очереди. Щупали, трогали, заглядывали в рот, нюхали волосы, наклоняли как кукол неваляшек вперёд-назад, влево-вправо, ставили раком, укладывали на стол, широко разводили ноги, проверяя на наличие гибкости. Это был сущий Ад! Нас не воспринимали как людей. Нас принимали за животных. За скот. Или за вещи. У которых не было ни чувств, ни сердца, ни души.
Они осматривали их по очереди. Одну за другой, одну за другой. Награждая бирками, словно ценниками, как товар на рынке, пока в помещении не осталось три девушки, включая меня. Один уродец всё же не сдержался. Схватил за волосы молодую блондинку и разложил на столе, принявшись одичало расстёгивать ширинку на своих брендовых шароварах, выкроенных как на слона.
— Эй, Каминский! Ты что задумал?? — рыкнул главный мафиози.
— Не кипятись, брат! Не целка ведь! Грех не воспользоваться. Черт как же я люблю свою работу!
Ублюдок изнасиловал девушку в нашем присутствии. Просто забросил её тощие ноги к себе на плечи и жёстко отымел, никого не стесняясь. Вероятно, был пьян. Или под действием наркотиков. Это был предел. Предел моего терпения, предел целостности моей психики. Я просто отвернулась и закрыла уши руками, чтобы не слышать её плача, не видеть её слёз и не слышать стонов этого невменяемого монстра.
Когда всё закончилось, они разложили и меня на том грёбанном столе, запачканном белым порошком, пеплом от сигарет и липкой спермой.
Жирные, уродливые с больным, наполненным бешенством взглядом, уставились на меня как голодные шакалы на кусок нежного мяса. От них несло алкоголем и сигаретами, а их чёрные зрачки, в которых не было ни капли жалости, были расширены до предела и почти полностью занимали цветную радужку.
Тогда я не выдержала. Перестала себя контролировать. Просто психанула. Просто сорвалась. Просто вцепилась одному ублюдку ногтями в рожу, намереваясь выцарапать глаза этой мерзкой скотине, но его друг вовремя успел дёрнуть меня за волосы.
— Сука! Это что ещё за гребанная кошка??? Я думал мы договорились, что вы доставите нам покладистых шлюх! Покорных! А в этой что? Вагина что ли золотая??
— Она немая! — Григорий попытался оправдаться, чтобы сохранить свою паршивую задницу в целостности и сохранности.
— Ну ясно. Ладно, оставляем. Богатенькие извращенцы любят неполноценных! Их это заводит. А значит...
— Значит спрос на её письку утроится! — глотнул один из товарищей.
— Точно! Особенно если она ещё плёночная! — остроумно добавил господин Башкиров.
— Она девственница.
Они ещё немного посмеялись, а затем улыбка с лица главной мрази резко испарилась.
— Ладно! Хватит веселиться! Пора заняться бизнесом. Через несколько минут начинаем аукцион. Эту, — ещё раз тряхнул за волосы, — Причесать, накрасить, приодеть. Красивая, сучка, но дерзкая! Впрочем… попробую её Махмуду толкнуть. Он любит синеглазых русских нимфеток. А ещё любит пожестче. Тот ещё извращенец психованный. Ах-ха! — заржал так дико, что слюни в разные стороны полетели, забрызгав мне лицо, — Самым непослушным вколи «похуин». Двойную дозу. Этой только половину. Чтобы на сцене выглядела естественной. Всё, Григорий! Вали давай! Не опаздывайте.
Меня дико трусило, мутило, выворачивало внутренностями наизнанку. От боли, от этой чёртовой безысходности и от синяков на теле. Я до сих пор кожей чувствовала их мерзкие прикосновения, как они халат с меня сорвали, как за соски по очереди щипали, как волосы на кулак наматывали… Никогда это не забуду. Никогда! Если выживу.
Григорий, набросив халат на моё бледное тело, быстро повёл меня прочь из комнаты, послушно исполняя приказ главных выродков.
***
Первым делом он вколол мне в шею какой-то жгучий препарат, от которого сначала было больно, а затем вдруг стало так прикольно! Хорошо, легко, и на все похер!
Мне казалось, что у меня выросли крылья и я превратилась в бабочку, а окружающий мир превратился в сказку. Меня нарядили в уродливо полупрозрачное платье с блёстками словно рождественскую ёлку, красиво уложили волосы, превратив пряди в пышные волны, накрутив локоны на плойку. }В ноги швырнули туфли с тонкой шпилькой, на которых можно было с лёгкостью убиться, переломав себе к чёртовой матери ноги. Заставили надеть. Но размер не подошёл. А других ходуль не нашлось. Тогда эти толстокожие скоты просто вышвырнули меня на сцену босой.
Макияж лёгкий, ненавязчивый... Кроме ресниц. Их мне нарастили, сделав из меня живую куклу. В это момент я была послушной куклой. Плавала где-то далеко-далеко, в другом измерении. Улыбалась. Ловила разноцветных бабочек и смеялась.
Как странно…
Возможно меня скоро изнасилуют или того хуже — укокошат, а мне так кайфово! Так радостно от этих дебильных мыслей… Ну просто писец!
Надо же!
А материться, оказывается, прикольно!
Пять минут и вот я уже стою перед огромными портьерами, с предвкушением выйти на «большую сцену». Как будто я звезда, которая готовится к первому в жизни дебюту — моё отравленное наркотическим ядом воображение сходило с ума.
Там, за кулисами, полным ходом шло веселье: бренчала громкая музыка, смешанная с возбуждённым хохотом, хриплые голоса, звучащие на абсолютно разных языках, восторженные овации и глумливый свист. И под весь этот гадливый баритон девушек-невольниц шустро выводили на сцену в порядке очереди, небольшими партиями.
А когда настала моя очередь — я вдруг моментально протрезвела.
Меня выволокли на сцену в последней партии, состоящей из пяти рабынь. Все девушки были по-своему уникальны. Стройные, нарядно одетые, с яркой, интересной внешностью. Косметика и вульгарная одежда творила чудеса. Невольниц быстро разбирали. Как ёлочную мишуру перед Новым годом.
Когда я вышла на трибуну — у меня тут же ноги от страха подкосились, голова панически закружилась, а дышать стало невыносимо трудно. Там было очень много людей. Разной национальности, разного пола, веса, цвета кожи, ориентации. Это меня насторожило. Потому что выглядели они до рвоты отвратительно. Потому что постоянно что-то кричали, аплодировали и вели себя некультурно, как для сливок общества. Кто-то свистел, кто-то матерился, а кто-то на радостях почухивал свои набухшие ширинки. Возможно им в шампанское, как и мне, подсыпали наркотическую дрянь.
В зале было темно. Над головой сияли зеркальные шары, мигали софиты, вращались разноцветные прожекторы. Я прищурилась, пытаясь рассмотреть публику получше, как вдруг, увидела ЕГО. Безумно привлекательного мужчину. До дрожи в коленях, до остановки дыхания, до временной амнезии! Один взгляд на незнакомца — и я таю, будто сахар в кипятке.
