Господи, что ж за реакция такая ненормальная? Почему все действия этого выскочки вызывают внутри какую-то необъяснимую бурю противоречий?
Псих внезапно убирает бокал, приникает к моим губам и давит на голову, склоняя ее вперед так, чтобы вино перелилось в его рот. Горячие губы вжимаются в мои, опьяняя на короткое мгновение. Голова идет кругом, земля покачивается.
Короткая колючая щетина царапает, а я не могу понять почему позволяю это делать. Резко дергаюсь назад, и ярко красный алкоголь выливается на мой топ и его белую футболку, оставляя рваные пятна на ткани.
— Очень сильная, Матвей! Советую не проверять эту силу на деле.
Голос хрипит, как несмазанные петли, но я выдерживаю темный взгляд. Большой палец его правой руки проводит по своему подбородку, собирая остатки алкоголя, и наглец облизывает его.
— Было вкусно, Ри. Но будет еще вкуснее.
Не знаю, что в этот момент его заставляет с упоительной ухмылкой на губах отойти к двери. Мое требование или звонок, раздающийся из кармана его джинсов. Прямо на пороге Матвей останавливается и бросает:
— Спасибо за мелкую, Ри!
Только когда дверь захлопывается, я могу присесть на корточки и, обхватив себя за голову, сделать несколько спасительных вдохов.
Боже, это какое-то наваждение. Сумасшествие. Реакция предательского тела вполне объяснима, но не оправдана. В животе больно пульсирует, а мозги напоминают непроглядный туман. Рина, приди в себя, черт тебя дери! Не смей поддаваться его грязным подкатам. Ты же не одна из тех гусениц-однодневок, что крутятся под его ногами!
Глава 17
Матвей
— Да? — отвечаю на звонок отца, проходя по коридору.
— Матвей, что ты там снова устраиваешь? — басит батя, врезаясь нервными вибрациями в барабанные перепонки.
Вхожу в комнату и закрываю дверь.
— О чем ты?
— О Лане. Я звонил ей вечером, она еле говорить могла. Вся зареванная, в истерике.
— Сама виновата, — стаскиваю футболку, отводя телефон в сторону, и бросаю её на кровать. — Связалась с местным уродом.
— Значит слушай меня внимательно, ты перестанешь ее контролировать сегодня же. То, что ты треплешь ей нервы и запрещаешь общаться с другими, никак не убережет ее от того, что случилось с Ксюшей.
— В том, что случилось с Ксюшей, виноват ты, — сжав зубы, цежу обвинение, всю жизнь висящее топором над нашей семьей. — И если бы не Лана, я бы давно уже съехал от тебя, только ты же хер будешь за ней смотреть. Тебе насрать как на нее, так и на меня с Киром. Как было насрать на Ксюшу в свое время. Поэтому нехер мне ставить условия как себя вести с сестрой. Приедешь, будешь с ней нянчиться сутками, тогда и поговорим!
Скидываю звонок и швыряю смарт на кровать. Заботливый, блядь, сильно. Когда мелкой нужны бабки, только отчет ему и предоставляй на какие именно траты, а на свою очередную шваль тратится без раздумий. Мудак.
По пути в ванную комнату зависаю на фотке матери, стоящей на тумбочке около кровати. Провожу костяшками пальцев по холодному стеклу.
— Знаю, ты не гордишься мной, ма. Но уж какой есть.
Утро встречает раздражающим свечением лучей прямо в рожу. Морщусь и переворачиваюсь на бок. В голову вдруг прокрадывается мысль: как же сладко было бы сейчас зажать Ри в кровати и поиграть с ее кукольным телом. После того, что она вчера рассказала, стало немного понятнее ее поведение, нож в сумочке и дикий затравленный взгляд. Девчонке пришлось несладко, с самого рождения не знать какого это спать в собственной комнате, но в ней есть стержень. Стальной и несгибаемый. Наверное, именно он и привлекает меня.
Другие сучки охотно раздвигают ноги и соглашаются на что угодно, только чтобы угодить и получить удовольствие от бурного секса, эта же вроде сопротивляется, но при этом легко поддается нажиму, если сама себе позволяет отпустить поводья.
Стоит только вспомнить вчерашнее вино. Привкус пухлых мягких губ шибанул прямо в мозг, когда притянул ее к себе. Даже в трусы не успел залезть, а пробки уже выбило. Странное ощущение, чем-то схожее на то, которое ощущал к Насте в свое время.
Встаю и, не отказывая собственному желанию, иду в сторону двери Рины, оказавшейся приоткрытой. Ну вот, блядь. Похоже, девочка уже проснулась. Торможу около двери и прислушиваюсь к голосам.
Марина
— Лана, я не могу, — неверующе качаю головой, в ужасе смотря на всю эту кучу вываленных на кровать вещей, принесенных девчонкой из собственного шкафа.
— Можешь, Рин! — блондинка в розовой пижаме с котятами сует мне в руки серебристую футболку. — Я уже все решила. Мне одной их ну никак не сносить. А отец даст еще денег потом. Мне хочется тебя порадовать, да и все же когда он приедет, нужно чтобы ты носила мои вещи. Вот кстати сумка от Луи Витон, — плюхает на простыню дорожную сумку бренда, который я видела раньше только в витринах магазинов, — а от твоей черной нужно избавиться.
Маленький нос морщится, пока Лана вытаскивает мою видавшую виды сумку из-под кровати и вытряхивает из нее оставшиеся нераспакованные вещи.
У меня даже дар речи пропадает. Просто наблюдаю за ней, не веря, что все эти вещи теперь мои. Трепетно касаюсь пальцами бежевых шорт. Мягкие, как перышко, не покашлаченные. Восторженная радость просится на волю, сочась изнутри и вынуждая всеми силами ее сдерживать. Так не бывает. Я же не Золушка в конце концов, чтобы вот так просто мне дарили роскошные вещи. Они обязательно превратятся в тыкву рано или поздно, причинив боль. И гораздо сложнее будет отказаться от них потом, когда тело привыкнет носить качество после ширпотреба.
— Лан, — пытаюсь не рассматривать красивые пуговки на блузке, замок с камушком на топе, выглядывающем из-под кучи одежды, — это слишком много. Мне не нужно столько. Даже носить ведь некуда. На работу такое я не одену, а в клинику…
— Какую клинику? — карие глаза с интересом впиваются в мое лицо.
Черт!
— Да так, навещаю одну знакомую. Да и не привыкла я к таким подаркам, — быстро меняю тему, чтобы не давать ей пищу для размышлений.
— Привыкай! Все, это не обсуждается, — девчонка звонко чмокает меня в щеку и, навалившись с объятиями, чуть не заваливает на кровать. — Просто скажи, что тебе приятно и ты будешь их носить.
Мне приятно? Черт возьми, да меня распирает от чувства благодарности. В носу щекочет, а в груди сосет. Обо мне так никогда не заботились. Пусть для Ланы все это тряпье ничего не значит, но это большой жест для меня.
— Спасибо, Лан! Я конечно буду их носить, потому что как можно отказаться от этой вот юбки? — свожу все на шутку, вытаскивая из кучи разноцветных вещей черную юбку. Не совсем короткую, ведь как я поняла слишком коротких вещей у нее и нет. Семья бдит за внешним видом младшей Кешновой похлеще надсмотрщика в камере.
— Ну вот и отлично, — оставив на другой щеке еще один звонкий чмок, который я тут же поспешила стереть тыльной стороной ладони, Лана подскакивает с кровати и направляется к двери, на ходу озвучивая просьбу: — Завари, пожалуйста, кофе, если не сложно? У Вали сегодня выходной, а я жутко проголодалась.
— Окей, — встаю следом и догоняю подругу у двери.
Выходя, Лана вдруг спотыкается, и через секунду я понимаю причину. На пороге стоит ее братец, сложив на груди руки. Из одежды на нем только боксерки. Девчонка быстро семенит в свою комнату, оставляя нас наедине.
Невольно опускаю глаза, прослеживая путь кубиков, успешно зацененные мной во время боя, но тут же отвожу взгляд в сторону, успевая заметить, что под боксерками у него все очень нескромно. Я, конечно, помню ощущение твердой эрекции между своих ног, но тогда была возможность лишь чувствовать ее, а наглядная демонстрация все только подтвердила. В щеки ударяет краска. Снова. Почему? Я видела парней и без трусов, когда делила квартиру с ребятами, а те не стеснялись выхаживать перед нами в том, в чем мать родила, но в то время это не вызывало у меня чувства раздражения. Наверное, потому что знала тех с детства, и они мне были как браться. А Матвей…
