— Выйди!
— Да, девочка, выйди. Отрабатывать долго тебе перед ним придется. — рискующий остаться еще и без зубов Мирон усмехается и сплевывает на пол. Матвей переводит на него черный взгляд, но я резко делаю шаг к нему и обхватываю шершавую ладонь пальцами. Тяну на себя.
— Домой, Матвей!
— Езжай домой, парень! — хрипло требует Мирон, смотря на него исподлобья. — Я прощу на этот раз. Но только потому что ты мне должен. А еще потому что знаю, что ты как никто отработаешь долг.
Слава Богам, Матвей поразмыслив несколько секунд, разворачивается и тяжело идет за мной. Обгоняет и теперь уже ведет меня за собой. Можно только догадаться, что могло бы произойти, не покинь мы помещения.
Восстановить дыхание получается только когда мы, забрав его вещи, выходим из душного зала, оставляя позади гул недовольных зрителей, и садимся в машину.
Матвей подкуривает сигарету и со свистом срывается по ночному шоссе. Желваки ходуном ходят, пальцы с силой впечатаны в руль. Он даже не оделся. Как был в одних шортах, так и поехал. От перчаток только избавился, бросив их в спортивную сумку. На правом плече ссадина, кожа, покрасневшая после боя. Удушающее желание провести по каждому синяку оказывается невероятных размеров.
Такие, как Матвей, не принимают факта когда им указывают, а теперь из-за того, что он вышел вместо меня на бой, да еще и выиграл его, говнюк напрямую зависит от организатора. Можно было бы конечно обвинить его в чрезмерной принципиальности и несгибаемости. Свалить все на то, что можно было легко слиться и все остались бы довольны. Но только я бы поступила точно также. В этом мы очень похожи. Идти у других на поводу самое жалкое, что может сделать человек.
— Рина, ты хотя бы когда-нибудь делаешь то, что тебе говорят? — грубый вопрос вырывает из размышлений. Матвей глубоко затягивается и выдувает носом дым, переключая скорость на четвертую.
Автомобиль несется вперед, со свистом рассекая воздух.
— Нет! Так же как и ты!
Мимолетный взгляд царапает мою щеку. Дыхание спирает от скорости, с которой мы несемся по автобану. Слава Богу, что дорога объездная и по встречной почти никого. Только страх от этого не меньше. Ладони мгновенно мокреют и инстинктивно впиваются в дверную ручку.
— Не сравнивай. Ты — баба, Рина! А баба должна слушать меня. Что за привычка лезть туда, куда нельзя, блядь?
Ярость начинает сочиться из него, как сквозь сито. Воздух наполняется не только сигаретным дымом, а еще и электричеством.
— Указывать будешь кому-нибудь другому! — вкладываю в голос весь протест против его идиотских утверждений. — Я не твоя шавка, чтобы диктовать что мне делать, а что нет. Я тебе, конечно, очень благодарна за то, что ты сделал для меня, но не нужно теперь разговаривать со мной, как с должницей. Я не просила этого делать.
Правая нога парня резко давит по тормозам, и одновременно с этим он выбрасывает руку вправо, спасая мою голову от неизбежного удара о торпеду. Машина съезжает на обочину, пронесясь еще метров десять вглубь посадки.
С громким хлопком дверью Матвей обходит мерседес и открывает дверь с моей стороны. Хватает за запястье и рывком вытаскивает на улицу. Едва не падаю, ноги скользят по гравию. Сильная мужская рука сдавливает мои щеки. Спиной вжимаюсь в холодный белый кузов.
— Блядь, ну ты и стерва! — горячее дыхание врезается в мои сжатые длинными пальцами губы. — Будь ты мужиком, я бы тебе уже в рожу дал!
Вниз по позвоночнику струится ток, как по оголенным проводам, проникая в нервные окончания. Плотно сжатые губы почти касаются моих, вынуждая едва не свалиться от нахлынувших порабощающих острых ощущений.
— Но я «баба», — бросаю в него его же словом, — а что ты сделаешь с бабой?
Упираюсь в каменный торс ладонями и невольно прижимаюсь крепче.
— Баб я обычно трахаю.
Мудак!
Дергаю головой и ногой бью его по внутренней части бедра. Не попадаю куда целилась и завожусь еще сильнее. Трахает он!
Давящее ощущение в грудной клетке в секунду разрастается, но тут же растворяется, стоит уверенным губам припасть к моему рту и буквально атаковать жестким поцелуем. Мужская рука перемещается на затылок, сгребая волосы в кулак. Горячая волна неоправданного желания захлестывает сознание, но я все еще сопротивляясь кусаю его за губу. Явно сильнее, чем сегодня он меня. Надежда на то, что псих отстранится, тает, как только Матвей гортанно зарычав, углубляет поцелуй, сталкивая наши языки.
— Дикарка чертова, — опаляет рот жестким дыханием и задирает майку, чтобы сжать в ладони грудь.
О, Боже! Хочу послать его, но изо рта вылетает громкий стон. Кажется, мир покатился ко всем чертям…
Глава 28
Марина
У каждого в жизни наступает точка кипения. Когда эмоции больше не в состоянии сдерживаться и с бурлящим шипением извергаются наружу. Когда происходящее вокруг теряет всякий смысл, концентрируясь только на градусах, вынуждающих кипяток выплескиваться из сосуда.
В моей жизни точка кипения достигается именно в этот момент. Огнем, поджегшим изнутри, оказался не кто иной, как чертов подонок. Самонадеянный ублюдок, которого с первой встречи хотелось убить, но одновременно с этим было интересно узнать каков он изнутри.
Не знаю что это — безрассудство, основанное на том, что ради меня впервые кто-то совершил значимый поступок, или же слабость перед Матвеем. Но в тот самый момент, когда он вытащил меня из машины, я поняла, что больше не могу сопротивляться. Не хочу. Хоть раз в жизни мне жизненно необходимо не самой решать, а подчиниться.
А этому говнюку сложно не подчиниться. Практически невозможно. Это как пытаться отказаться от воздуха и не дышать. Я старалась закрывать нос, но внутри каждый раз содрогалась, стоило наглой сволочи оказаться рядом и, не прилагая особых усилий, заставить меня разжать пальцы, чтобы сделать глоток нет, не кислорода… ЕГО!
Язык Матвея жестко таранит мой рот, руки властно сминают талию, рывком стаскивают майку и выкидывают в неизвестном направлении.
Волна острого и даже болезненного желания устремляется прямо вниз живота, скапливаясь в одной точке.
Кусаю Матвея за плечо, именно когда он с треском рвет на мне лифчик и отправляет его следом за футболкой. Рывком разворачивает к себе спиной и упирает голой грудью в холодный от ночной прохлады металл.
Громкий вскрик покидает легкие, а по коже проносится рой мурашек. Зажмуриваюсь, ощущая, как мои бриджи скользят вниз по ногам.
Колени слабеют и подкашиваются. Здравый разум вопит о том, что я дура. Столько лет себя беречь, и все ради чего? Чтобы в один момент сдаться мажору прямо на улице? На обочине дороги?
А мне плевать! Возможно, это первый и последний раз когда я поступаю именно так. А может и нет. Кто знает, где я окажусь через десять лет и окажусь ли вообще. Но знаю точно, что если бы Матвей хотел трахнуть меня раньше, он бы это сделал. Мы не единожды спали под общей крышей, но он дал мне сделать свой выбор. И я его сделала.
— Прогнись, Ри… — мои ягодицы обдает жестким дыханием. Мужские ладони сжимают их и разводят в стороны. Состояние тотального помешательства даже не дает проанализировать его просьбу, а соответственно и выполнить.
Ох, чееерт! В глазах тухнет свет, когда Матвей резко дергает мою ногу вправо, отодвигая ее в сторону, и тянет на себя за бедра, вынуждая прогнуться.
Треск кружевной ткани растворяется в ночной глуши, а потом мою промежность обдает током, стоит острому языку заскользить вдоль сверхчувствительных складок. Мгновенно слабею и почти теряю ориентацию.
Мой стон вырывает из Кэша очередное гортанное рычание.
— Я потом продолжу, — раздается прямо над ухом, когда в ягодицы упирается каменная твердость через слой спортивных шорт, — сейчас до ошизения хочу в тебя!
Наглые руки по-хозяйски накрывают мою грудь, зубы впиваются в шею. Секунда, и я оказываюсь к нему лицом. Твердыми сосками трусь о покрывшуюся каплями пота грудь.
