— Нет, — уверенно отвечает, обернувшись ко мне. — Не замерзну. Только не сегодня.
— Почему? — спрашиваю я. — Сегодня какой-то особенный для декабря вечер?
— Особенный, — соглашается птичка. Легко пожимает плечом. — Но причина не в том.
— В чем же?
— Просто у меня есть ты.
Видимо, в моих глазах отражается замешательство, потому что она уточняет с улыбкой, набрасывая на меня шарф:
— Личный сопровождающий с личным транспортом. Сегодня мне не страшен мороз.
Воробышек на секунду задерживает руки на моих плечах, расправляя подарок, смотрит в лицо, но вдруг, словно устыдившись своего прикосновения, отворачивается и отступает. Суетливо оглядывается в сторону настенной вешалки в поисках ключей и сумки.
— Пойдем, Илья, — приглашает меня покинуть квартиру, когда предметы оказываются в ее руках, и вежливо выпроваживает из семейного гнезда.
Шумная компания так и сидит у подъезда — гогоча и развлекаясь. Когда мы показываемся на пороге, молодежь встречает появление птички протяжным свистом, отдавая дань преобразившейся внешности девушки. Провожает взглядами семенящие по утоптанному снегу стройные ноги в туфельках, желает хорошего праздника и незабываемой ночи.
— Непременно. И вам того же, ребята! — вежливо отвечает птичка, махнув ладошкой, и вдруг спотыкается о негромкое и неуверенно-мужское, неожиданно прозвучавшее со стороны бокового тротуара:
— Женя?
Шаг Воробышек ломается, а лицо стремительно отворачивается от высокого худощавого незнакомца, окликнувшего ее. Интуитивно я успеваю протянуть девчонке руку, и она тут же находит ее. Впивается в мою ладонь непослушными пальцами, словно страшась на зыбком льду ухнуть в полынью, и прижимает к себе.
— Женя, постой! Подожди! Женя!
— Воробышек? — я приостанавливаюсь и поднимаю на девчонку бровь, озадаченный ее реакцией на, по всей видимости, знакомого человека. Но она умоляюще смотрит на меня, опускает взгляд куда-то под ноги и просит:
— Пожалуйста! Просто пойдем, Илья, прошу! Я не хочу с ним говорить, пожалуйста!
— Хорошо, успокойся, Воробышек. Как скажешь.
Я осторожно отнимаю от нее пальцы и обнимаю за плечи. Невозмутимо придвигаю птичку к своему боку и коротко, так, чтобы она не заметила, оглядываюсь на парня. В том месте, где он стоит, двор плохо освещен, но парень не дурак, едва его глаза находят мое лицо, он спотыкается и останавливается. Продолжает стоять, пока я усаживаю Воробышек в машину, завожу мотор и трогаюсь с места.
— Спасибо, Илья. Я не хотела. Так глупо.
— Пустое, Воробышек. Кто он?
— Никто. Больше никто. Просто чужой человек.
— Ясно.
— Это похоже на трусость?
— Это похоже на бегство. Может, расскажешь?
— Нет, — уверенно качает она головой. — Нет. Извини.
Она не хочет говорить, но разобраться в ее эмоциях не сложно. И в интонациях мужского голоса тоже. Он тот, кто до сих пор не равнодушен к ней. А вот она… не знаю. И почему вдруг страх?
Воробышек-Воробышек, что же ты еще таишь в себе?
Я втягиваю носом едва уловимый аромат духов, смотрю на притихшую девушку рядом и искренне сетую на себя:
— Жаль, птичка, что я не мастак травить анекдоты. Тебе бы сейчас не мешало расслабиться. Может, остановимся где-нибудь у кафе? Выпьешь кофе? Хочешь?
— Нет, спасибо, — осторожно улыбается она. — Поздно, Илья, не хочу заставлять твоего отца ждать. Не переживай. Знаешь, мне с тобой хорошо молчать. Правда.
Я удивленно оглядываюсь, а девчонка вдруг смущается:
— Я, кажется, что-то не то сказала, да?
— Напротив, Воробышек. Интересная версия моего обаяния, не слышал о себе ничего подобного. Обычно мое молчание загоняет девушек в тупик.
— Не меня. Прости, если разочаровала. Иногда молчание куда красноречивее слов.
Мы выезжаем из лабиринта высоток на проспект и едем в направлении границы города. Машина послушна, но давно не нова, печь и мотор работают на пределе, и в данный момент, когда я краем глаза вижу красивые женские ноги в тонких чулках и аккуратных туфельках, вдруг перестает удовлетворять меня. Не долго думая, я набираю в телефоне номер Бампера и говорю, откликнувшись на ворчливое: «Алло»:
— Рыжий, мне нужна твоя помощь. Прямо сейчас.
Он на секунду замолкает, а следом бормочет недовольно:
— А разве ты, Люк, от меня ее не получил в виде прилюдного бонуса еще вчера?
— Не зубоскаль, Рыжий, осерчаю, — замечаю я. — Кто виноват, что у меня реакция лучше, а харизма толще? Вини провидение, друг. Я старался быть аккуратным.
— Старался он… Иди ты, умник! От твоего старания у меня чуть челюсть не перекосило, — фыркает обиженно Бампер на мои слова, но по тону парня я понимаю, что вчерашняя обида забыта. — Слушай, — уже почти весело говорит он, — тут Марго в клубе треплется, будто Яшка у тебя вчерашнюю девчонку из-под носа увел, как Ирку. Правду говорит или брешет? Не верю я ей, больно мордаха у подруги кислая. Так как?
— Брешет, — зло ухмыляюсь я. Кто бы мог подумать, что Марго окажется так злопамятна и навязчива. А ведь предупреждал девушку, что наши встречи без обязательств.
— Черт, я так и думал, — уже откровенно ржет Бампер. — Ну, ты и придурок, Илюха. Развел баб вокруг себя, как пастух овец, вот они теперь и собачатся. Дуры. И что только в тебе находят? Харизма, как харизма. Подумаешь, размером больше.
— Поговори у меня, Рыжий. Без зубов останешься.
— Напугал. Колись уже, что хотел?
— Тачку мне подгони к Новотрипольскому шоссе — тридцать второй километр, прямо сейчас. Хочу обменять колеса.
— Твою новую?
— Да.
— Хорошо. Что, перед девчонкой выпендриться решил? Перед той малышкой, из супермаркета?
— Типа того.
— Зацепила, значит. Х-ха! Кто бы еще вчера сказал — до вечеринки в клубе, не поверил.
— Не твое дело, Рыжий. Сделаешь или нет?
— Ладно, жди. Сейчас буду.
Когда мы подъезжаем с Воробышком к означенному дорожному знаку — Бампер уже на месте. Я прошу удивленную птичку пересесть в белое дорогое авто и надежно пристегиваю ее ремнем.
— Заткнись, — говорю на слова друга: «Попал ты, Люк, смотрю». И незаметно от девчонки показываю парню кулак:
— А ты не смотри, Бампер, ты лучше нюхай. Чем пахнет?
— Сексом? — ржет тот и изображает неприличный жест. — Илюха, такая девочка рядом, а ты все балуешься в одиночку, как малолетка. Нехорошо.
Я толкаю Бампера в шею, обзываю придурком и желаю хорошей новогодней ночи. Забравшись в машину, настраиваю радио на спокойную волну и выставляю температуру в салоне на приятное телу тепло. Вырулив с заснеженной обочины, сигналю на прощанье другу и беру с птичкой направление к Черехино. И только тогда, когда совершенный монстр под нами — высокий и мощный белоснежный «ауди», в две сотни лошадиных сил, послушный моей воле, смиряет силу и ловит заданный темп, а обледенелый асфальт едва слышно шуршит под колесами, я решаюсь спросить заметно приунывшую девчонку, уткнувшуюся немигающим взглядом в широкое ветровое стекло:
— Что случилось, Воробышек? Что не так? Чего напряглась?
— Ничего, — отвечает птичка, но после минутной паузы все же не выдерживает. Поворачивается ко мне и тревожно распахивает глаза. — Илья, скажи честно, твой друг… Он что, эту машину угнал, да?
Интересная мысль. Не сказать, что оригинальная и мне по душе, но звучит неожиданно. Я на секунду отвожу взгляд от дороги и с удивлением смотрю на девушку.
— С чего ты взяла, птичка?
— Она дорогая, я вижу. Очень! И, по-моему, совсем новая. Даже запаха владельца не чувствуется — сплошной пластик и кожа! А у меня в ногах, кажется, снятый с кресла защитный полиэтиленовый чехол валяется. И потом…
— Черт, забыл, — я наклоняюсь и убираю злополучный чехол из-под взлетевших вверх туфелек Воробышек. Сминаю и отбрасываю его куда-то прочь за спину, с трудом заставив себя отвести взгляд от оголившегося женского колена. Возвращаюсь к разговору: — Так что потом, птичка? Говори.
— Я не понимаю, — просто выдыхает она, смущенно одернув юбку. — Зачем? Чем была плоха твоя машина? Думаешь, отцу важно, на каком автомобиле ты приедешь?
