Что-то я не заметила у Павла Александровича каких-то особенных плеч, хотя ростом — да, вышел, ничего не скажешь. Но для тощих подростков двадцатипятилетний препод вполне мог выглядеть богатырем.
— А еще карате занимался. И что ни спроси, все-то он знает, везде-то он был! Ну, разве может такой не бесить?
Я вздохнула. Не может.
— Ну, вот. А на уроках отвечать приходилось по всей строгости. И ладно бы математику или русский, а то историю, где нормальный человек поставил бы оценку и не мучил бы детей! В общем, мы надеялись, что он не выдержит и уйдет…
— Ну, у вас получилось! В результате он ушел.
— Это да, — кивнул Никита Владимирович, зацепив подбородком мою макушку и заставив меня вздрогнуть.
Раз уж у нас вечер откровенности, может, удастся удовлетворить свое любопытство…
— А что он вам сделал хоть?
— Да ничего особенного… — чувствовалось, что говорить об этом мой шеф вообще не хочет. — Я сам виноват. На перемене он что-то перекладывал на столе, а я подошел сзади и громко хлопнул бумажным пакетом. Планировалось, что он испугается, подпрыгнет, смешно будет…
— И?..
— И в следующую секунду я уже лежал мордой в пол с заломанной за спину рукой. В гробовой тишине. Одноклассники оценили. Он меня скрутил, я даже пикнуть не успел.
— Ничего себе! Так он у нас Рэмбо?
— Он извинился. Говорит — само получилось. Вроде как до автоматизма это у них отработано… Но на самом деле врал. Он нарочно. Просто я его достал уже до крайности.
Нарочно или нечаянно, а за такое обращение с учениками из школы можно вылететь быстро.
— И вы не пожаловались?
Никита Владимирович хмыкнул:
— Вы, наверное, никогда не были мальчишкой-старшеклассником…
— Да уж, как-то не довелось.
— Понимаете, он и без того размазал мой авторитет по полу тонким слоем. После этого надо было пойти наябедничать папе?
Да, наверное, так. Хотя я и правда не слишком разбираюсь в том, как и почему ведут себя мальчишки.
Зато разбираюсь кое в чем другом.
— А теперь, значит, вы выждали и решили отбить у него девушку. Чтобы восстановить поруганную честь.
— Издеваетесь? Он тогда пошел работать на моего отца. Поверьте, в мире нет ничего хуже, чем иметь дело с моим отцом. Так что все было восстановлено сразу же. И к тому же вы вовсе не его девушка.
— Это еще почему?
— Последние три месяца вы каждый день задерживаетесь на работе. Иногда до девяти, иногда до полуночи. Ставлю четыре кофе-машины и принтер в придачу на то, никакого парня у вас нет. Даже кота у вас нет, потому что его надо кормить.
— Откуда вы знаете? Может, Паша кормит моего кота, пока я строю карьеру.
Он рассмеялся.
— Послушайте, я понимаю. Тогда, после свадьбы я действительно позволил себе лишнее. Особенно учитывая то, что вы на меня работаете. Но если я вам несимпатичен, вы могли бы мне так и сказать, а не придумывать мифического парня. И не втягивать в это несчастного Павла Александровича. Он бы целое состояние на цветах сэкономил.
Я вообще-то и раньше подозревала, что людям надо разговаривать. Если ты считаешь, что кто-то считает что-то, вовсе не факт, что ты прав и он действительно считает так, как ты про него думаешь… Я точно не запуталась, излагая эту, безусловно, оригинальную и мудрую мысль?
И вот что теперь делать? И надо ли что-то делать, если мы уже стоим посреди темного лифта и обнимаемся?
— Почему вы не верите, что мы встречаемся? — действительно обидно! Мы, между прочим, старались.
— Сначала верил…
— И почему перестали?
Кажется, ему это начало надоедать.
— Хотя бы потому что мы уже почти час торчим в этом лифте, а вы даже не подумали ему звонить.
Я возмущенно вдохнула, собираясь как-нибудь достойно объяснить эту кажущуюся нелогичность, но договорить мне не дали:
— Знаете, Ангелина, — он почему-то пропустил отчество. — Я ингода жалею, что в жизни не как в компьютерной игре. Нельзя сохраниться, а потом вернуться назад и все изменить.
— Ну да. Это несколько неудобно, — осторожно согласилась я, не слишком понимая, куда он клонит.
— Я совершил ошибку. В тот день, когда мы были на свадьбе у ваших друзей. Непростительную ошибку.
Мне кажется, мы оба тогда чего только не насовершали… Но слышать, что он считает это ошибкой, все равно было неприятно.
— А давайте переиграем все заново? Вдруг получится все исправить? — предложил он с каким-то нездоровым энтузиазмом.
Хм… Интересно. И что же он хочет исправлять?
— Давайте, — мне было как минимум любопытно. — С какого момента начнем?
— Когда мы приехали. И я пошел проводить вас до подъезда.
Помню. Мы тогда стояли молча. Как два идиота. Пока он не пожелал мне спокойной ночи.
— Тогда вам нужно меня отпустить. Расстояние между нами точно было больше… — мысль о том, что я окажусь в темноте и без поддержки, меня совсем не грела. Но что поделать, реконструкция — значит реконструкция.
— Не нужно.
Он мягко коснулся моих губ губами. И это почему-то сработало. Я словно и правда оказалась посреди летней ночи, когда все было прекрасно и все казалось возможным. Когда я целовалась так, будто это — самое важное дело в моей жизни, когда… Я отстранилась на секунду, чтобы вдохнуть, и, достоверности ради, напомнила:
— Там вас еще такси ждет…
— Лисова, вы невыносимы, — он прижал меня к себе так крепко, словно мы не виделись много лет и наконец встретились. — К черту такси!
30
Я не знаю, сколько прошло времени. Оно словно исчезло. Не остановилось — а перестало существовать. Будто бы мы провалились в параллельную вселенную, где нет ничего — ни офисов, ни лифтов, ни времени суток. Где нельзя ни думать, ни говорить, ни двигаться. А можно лишь прислушиваться к стуку его сердца, ловить ртом дыхание, удивляться: какие мягкие губы… Задыхаться — не оттого, что не хватает воздуха, а оттого, что невозможно чувствовать — столько. И так.
Но главное — все-таки не думать.
Лифт дернулся и медленно поплыл вниз. Заморгали и засветились лампы.
Кажется, подъехали лифтеры, и наше заточение закончилось. Я оторвалась от Никиты Владимировича и сделала шаг в сторону.
Как это ни печально, но мы все в той же реальности. Здесь — он босс, а я начальник отдела. И бравым ребяткам с монтировками (или с чем там ходят лифтеры?) совершенно ни к чему пикантные сцены.
Двери разъехались, и мы вышли.
Суровые парни в униформе попросили нас расписаться в каких-то бумажках. Я подмахнула не глядя. Если после этого все мое имущество перейдет к лифтовому хозяйству — я не удивлюсь. Да и не волновало меня в тот момент мое имущество. Меня волновало, что делать дальше.
Это в кромешной тьме целоваться с боссом казалось чем-то правильным и единственно возможным. Но пока мы торчали где-то в другом измерении, реальность ничуть не изменилась. Здесь по-прежнему были коридоры офисного здания.
Мы спустились в гараж (на этот раз — по лестнице). Я ждала хоть какого-нибудь знака — оттуда, из прошлой реальности, где было куда уютнее. И вообще. Там, в лифте, это точно было на самом деле? Или это мое воображение расшалилось от стресса? Но мой спутник молчал. И с каждой секундой молчание становилось невыносимее.
Мы молча дошли до машины. Он распахнул передо мной дверцу. Заглянул в лицо потемневшими глазами и сказал:
— Мы едем ко мне.
Я не была уверена, что это вопрос и нужно что-то отвечать. Но кивнула.
Я знала, что поступаю неправильно. И знала, что обязательно об этом пожалею. У историй о парнях вроде него и девушках вроде меня не бывает счастливых финалов. Это только кажется, что нас разделяют какие-то полметра между сидениями в машине. А на самом деле нас разделяет пропасть.
Но вот он берет мою руку в свою — и пропасть куда-то исчезает. И мы уже снова близки, как раньше. Во всяком случае, мне хочется в это верить.
Все, что было дальше, я помню отрывками. Вот мы (почему-то в темноте!) крадемся по коридорам «очень коттеджа». Крадемся — сильно сказано. Мы постоянно останавливаемся, потому что выясняется, что нам снова нужно целоваться. А поскольку света нет, мы то и дело натыкаемся на какие-то предметы. Они от этого падают. В общем, идти получается очень громко и очень медленно.
