Это был один из немногих случаев, когда мужчина вызвал у меня интерес. Но он вышел на следующей станции…
О визите Кая мне напоминал лишь мой похабный вид, съехавшие в сторону трусы и ощущение собственного вкуса на языке.
Я подбежала к двери и начала долбить ее кулаками, как не в себе, мои локти, костяшки пальцев и ладони — задействовано было все. Сигнализация сработала но дверь не открывалась. Ее нельзя было открыть изнутри.
Это клетка.
Со всеми удобствами для зверушки. Все, как полагается, для эксперимента. Туалет, место для сна, кондиционер.
Осознание того, что я в ловушке, в настоящей ловушке, как-то запоздало начало доходить до моего сознания.
Я разрушила его политическую карьеру. Это было почти четыре года назад…неужели он так долго вынашивал план мести? Почему не нашел меня сразу? Почему не подловил в метро или где-то еще и не похитил? Ведь Ясин нашел способ добраться до меня.
В голове было столько вопросов…мне просто необходима была ручка и листок, чтобы записать их. Это всегда помогало привести мне мысли в беспорядок и найти хоть какую-то логику в происходящем.
Ясно одно — спасена я не буду. И я действительно никогда не увижу ни своих друзей, ни родных, ради которых я стольким пожертвовала. У меня никогда не будет свободной жизни, а журналистка Мелисса Харт…исчезла с лица земли.
Мелисса там, внутри меня. В самом потаенном уголке сердца. И я буду беречь ее до самого конца.
Если Кай хочет меня уничтожить, то ему это не удастся — он будет уничтожать Лейлу, в то время как до настоящей меня ему не достать.
ГЛАВА 4
POV Лейла
Первое, что разрушает нас изнутри и заставляет разлагаться внутри живого и жаждущего жить тела — бездействие. Отсутствие развития.
У меня же когда-то были мечты. Цели и планы. Да, моя жизнь не была похожа на коробку шоколадных конфет: детство за гранью бедности, брат с трудным характером, который доставлял родителям кучу проблем в том числе самые крупные — со здоровьем. Еще в школе я решила любыми путями выбраться из этого дерьма, а когда почувствовала то, что в моей жизни все зависит только от меня, а не от денег на счету родителей, побежала вперед, не давая себе времени на передышку.
Я работала в магазине одежды, официанткой, мыла тачки старшеклассникам в бикини — делала все, чтобы заработать денег на университет. Стипендия помогла мне оплатить часть расходов, но остальные деньги пришлось копить годами.
Я нашла свое призвание в журналистике, но порой мне казалось, что это не я нашла свое дело, а оно нашло меня. Все вышло само собой, вот я — главный редактор школьной газеты, кропотливо собираю материал для статьи на первой полосе. Вот я — стажер в желтой газетенке, которую не особо любила, но зато ценили меня за умение из любой мухи раздуть такой красноречивый скандал и повысить продажи. И вот я — стажер уже не газетки, а вполне приличного и известного журнала «New Yorker». Я всегда стремилась вперед, всегда находилась в движении, всегда была вольна выбирать…
Но у меня отняли жизнь, когда отняли выбор. Заставив медленно и мучительно умирать от безделья и безысходности. Сначала — прислуживая шейху и его женам. Теперь — поместив в замурованную коробку со всеми удобствами.
Разве это не тюрьма?
Еду мне приносили раз в день сразу на целые сутки. Обычно я просыпалась от того, что Джозеф (он представился дворецким) завозил мне тележку с едой и быстро закрывал дверь, очевидно, для того, чтобы я не выбежала. Сначала я протестовала и не ела, но потом поняла, что эффекта это не дает, да и голова начала болеть от такого бунта.
В остальном же я ничего не делала. И вот это по-настоящему сводило с ума. Неизвестность, бездействие да и просто скука.
Иногда я терялась в пространстве, полностью уходя в себя, в некий астрал, где я представляла себя свободной. В этом трансе я гуляла по Центральному парку часами с чашечкой кофе или сидела в своей редакции. Каталась на велосипеде да и просто встречала рассвет. Когда моя фантазия заканчивалась, я обычно ловила себя на мысли, что сижу на подоконнике и пялюсь на железную пластину за окном. Я могла часами молотить по нему руками, но мне так и не удалось открыть его или разбить. Потом я начала просто царапать его своими отросшими ногтями – ну, знаете, так делает кошка, если вы запрете ее на балконе.
А кошки больше всего на свете любят свободу. Как и я...
Мне хотелось писАть. Мне хотелось, хоть чем-то заняться, пока я наконец не выдержала и не крикнула Джозефу в спину:
— Можно мне хотя бы ручку и блокнот?
Джозеф, а точнее Кай, который наверняка знал о том, чем я тут занимаюсь, а точнее не занимаюсь, услышал меня. Потому что на следующий день, на вскидку это было примерно спустя две недели после того, как я здесь проснулась, мне принесли на подносе книги.
Изменилось и еще кое-что. Обычно меня кормили просто, но питательно — курица с овощами, паста, картофель фри со стейком…я не испытывала любви к такой еде, моей слабостью всегда было сладенькое.
И вот мое меню изменилось. Зверушку начали кормить, как в ресторане — салат, горячее, десерт. Но десерт всегда был один – клубника или клубника в шоколаде. Все это подавалось очень утонченно и изысканно, словно я была важной гостьей, которой нужно угодить: на фарфором блюдце с золотой каемкой, иногда в виде фондю.
Сначала мне это показалось подозрительным. Я чувствовала себя подопытным кроликом — Кай медленно начинает что-то менять в моей жизни и с наслаждением наблюдает за реакцией субъекта. Был ли в этом смысл? Определенно, нет.
— Ты проживешь так всю жизнь, очевидно. Не знаю, радоваться мне или плакать, — я сказала это самой себе. Разговор с собой вслух стал для меня обычным делом — если бы я молчала все две недели, я бы деградировала окончательно. А тут я могла и петь, и читать стихи — в общем хоть что-нибудь, чтобы ускорить ход времени. — Этот отморозок не заходил. И вряд ли зайдет, ведь он понял, что ты вряд ли дашь то, что ему нужно. Даже больной маньяк потерял ко мне всякий интерес и желание, и теперь просто держит меня взаперти. Прекрасно, Лейла. Твои мечты сбылись — ты живешь, как миллионерша, да только радости это не приносит.
Поосторожнее со своими желаниями. Им свойственно сбываться. Все оттенки этой фразы я уже испытала на себе.
Было и то, что действительно насторожило меня – книги, что принес мне Джозеф. Это были старые эротические романы. В основном исторические. Теперь мой день немного изменился, и кроме царапания окна и физической тренировки, которую я разработала для себя на полу, в мое расписание входило поглощение этих самых романов.
— «Я хочу тебя, Изабель.» — нежно прошептал Рональд, затаив дыхание у порозовевшего и распустившегося цветка ее плоти. Сжав ее аппетитные бедра в ладонях, он с нетерпением провел кончиком языка меж ягодиц и ловко поник им в ее истекающее желанием лоно. Девушка отреагировала на его ласку мгновенно — ее бедра дернулись, и прежде скромная Изабель начала бессовестно крутить задницей, напрашиваясь на жадные поцелуи своего искусителя. Он посасывал ее нежно, но быстро, и постоянно наращивал темп, не забывая помогать себе пальцами.»
Я со злостью закрыла очередной роман и съела еще несколько ягод. Когда я потянулась в вазочку за ними снова, она уже опустела. Я съедала столько ягод, сколько не ела их никогда в жизни.
Эти романы бы раздражали меня, и я никогда бы в жизни по своей воле не стала читать ничего подобного! НО! Делать было нечего, поэтому я пачками пожирала их, уже окончательно запутавшись сколько раз очередной богатый герцог изменил своей жене с шлюхой, которая ему не ровня, и в их примирениях…
Перед месячными моя грудь увеличилась, и я чувствовала, что во мне просыпаются какие-то странные чувства, которые в обычной жизни подавлялись мною на раз-два. Все дошло до такой степени, что, читая очередную ну очень горячую сцену, я возбудилась так, что раскраснелась и почувствовала дикий неутолимый жар в теле.
