Буббиков объявился спустя десять минут. Выглядел он с рукой на перевязи довольно браво.
– Ну что, капитан, тронулись.
– Товарищ майор, может, я один? – поинтересовался Бушманов. – Вы же того… ранены.
– Ничего, рана у меня легкая, делу не помешает. Некогда нам тут с ранами разлеживаться, товарищ капитан. Некогда.
С этим Бушманов был полностью согласен.
До штаба 20-го мехкорпуса они добрались в два часа пополудни. Начальник особого отдела был здесь. Он сидел за столом тоже с перевязанной рукой и хлебал из котелка щи. Когда Буббиков вошел, он отложил ложку и тяжело поднялся на ноги.
– Товарищ майор государственной безопасности…
– Отставить! – махнул Буббиков, усаживая напротив начальника и снимая фуражку. – Ранены?
Они оба с перевязанными руками, сидевшие друг напротив друга, выглядели несколько забавно. Хотя рука начальника особого отдела была забинтована на всю длину, до плеча, и сквозь повязку кое-где проступала кровь.
– Так точно. Две пули.
– Когда вас?
– Ночью. Когда диверсантов брали.
– Взяли? – вскинулся Буббиков.
– Троих. И еще шестерых положили. Но несколько ушло.
Буббиков неодобрительно покачал головой.
– Плохо.
Начальник особого отдела помрачнел и кивнул.
– Да… еще и Павлюка потерял. Начальника особого отдела корпуса.
Буббиков опять неодобрительно покачал головой, но затем внезапно сменил гнев на милость:
– Ладно. Я вам здесь капитана Бушманова оставлю на усиление. Он опытный работник – справится.
– Вот спасибо, товарищ майор, – обрадовался начальник особого отдела, – а то мы тут уже совсем… – Тут он заметил, что и у майора рука на перевязи. – Товарищ майор, а вас-то где?
– Да так, сегодня утром осколком зацепило при авианалете… Ладно, пленных уже допрашивали?
– Никак нет. Там двое раненых. Пока им помощь оказывали, да и с убитыми разобраться требовалось, я вот решил перекусить. Со вчерашнего обеда во рту – ни маковой росинки.
– Ну что ж, хорошо, тогда давайте их сюда…
Допрос пленных затянулся до самого вечера. А после ужина Буббиков и начальник особого отдела армии уехали обратно в штаб армии, оставив Бушманова вместе с молоденьким младшим лейтенантом, который единственный остался в живых из всего особого отдела корпуса. Бушманов просидел два часа, разбирая бумаги погибшего Павлюка, а потом приказал младшему лейтенанту:
– Вот что, лейтенант, принеси-ка мне личные дела офицеров.
Тот недоуменно уставился на него.
– А зачем, товарищ капитан?
Бушманов нахмурился. Да откуда он взялся, этот младший лейтенант? С луны свалился, что ли?
– Вы что, – ледяным тоном начал капитан, – не видите, что творится? Фронт рушится. Немцы занимают один город за другим. Позорно сдан Минск. Вы что тут, совсем ослепли?
Младший лейтенант установился на него испуганными глазами!
– Так это… – робко начал он, – фриц уж больно силен. Всю ж Европу завоевал. И Польшу, и Норвегию, и Францию…
– Запомните, товарищ младший лейтенант, – наставительно начал Бушманов, – рабочий класс буржуазных государств не собирался умирать за интересы своих эксплуататоров. Именно поэтому немцы прошли всю Европу церемониальным маршем. Но с нашей армией не так. Она плоть от плоти, кровь от крови нашего народа! И наши солдаты героически гибнут, но не сдаются, защищая свою страну до последней капли крови… – Тут он слегка запнулся и чуть поправился: – Ну за исключением некоторого числа дезертиров и предателей, которых мы с вами, заметьте, именно мы с вами не успели выявить. Но именно из-за этого, лейтенант, героическая гибель многих наших солдат и офицеров случается зря. Потому что мы недоработали. Не выявили потенциальных предателей и изменников родины. Вовремя не изолировали их. Дали им возможность нанести удар в спину нашей героически сражающейся армии. Понятно?
– Так точно, товарищ капитан, – отчеканил младший лейтенант, при этом глядя на Бушманова каким-то странным взглядом.
– Вот и хорошо. Похоже, мы с вами сработаемся, лейтенант. А сейчас принесите мне личные дела офицеров и… как фамилия того младшего лейтенанта, который переводил с немецкого во время допроса?
Младший лейтенант ответил.
– Откуда он так хорошо знает язык?
– Ну… говорит, долго жил с родителями за границей. Они у него из коминтерновских.
– Ну-ну, – глубокомысленно кивнул Бушманов. С коминтерновскими он встречался. Несколько раз. Когда еще работал в Москве, в центральном аппарате. Редкостные сволочи оказались! Такую подрывную работу развернули… – Вот с него, пожалуй, и начнем.
Всю неделю Бушманов напряженно работал, и к концу ее у него накопился материал на семерых офицеров, причем, что было особенно важно, за этими семерыми явно просматривалась организованная группа… Но на исходе недели немцы нанесли новый удар и снова прорвали фронт. Бушманов с младшим лейтенантом чудом успели вырваться из захлопывающегося котла, а когда наконец корпус закрепился на новом рубеже, выяснилось, что из семи его фигурантов четверо погибли. Причем тот, кого капитан рассматривал как ключевую фигуру всего дела, даже героически, подняв батальон в сумасшедшую атаку и прорвав позиции немецких подразделений, которые должны были захлопнуть котел. Собственно, благодаря именно этой атаке им с младшим лейтенантом и удалось выскользнуть из окружения.
Бушманов похудел, осунулся, но продолжал работать, отводя себе на сон едва ли более трех-четырех часов в сутки. Отвлекали допросы пленных, но, слава богу, их было немного, так что каждую свободную минуту Бушманов вновь листал папки и просматривал материалы личных дел.
Когда выяснилось, что рота лейтенанта, чье личное дело он просмотрел и отложил в сторону, без приказа оставила свою позицию, он приказал арестовать командира и снова поднял его дело. Как он мог его упустить?! Где он проглядел предательство?!
Вечером младший лейтенант докладывая о результатах предварительного допроса командира роты. И этот доклад Бушманову крайне не понравился.
– Да забыли просто про него, товарищ капитан.
– Как это забыли?
– Ну так. Сейчас в ротах по пятнадцать – двадцать человек осталось, а в батальоне, соответственно, не больше сотни. А от его батальона вообще рожки да ножки остались – одно название. Ну немец во время прорыва эти рожки да ножки и того… А выше, в штабе полка, думали, что от батальона вообще ничего не осталось. И не передали приказ. К тому же как его передашь-то? Штаб полка как раз по другую сторону прорыва оказался. Так что формально – да, отошел без приказа. Да только он там вообще практически в одиночку оказался. Слева – никого, немцы остатки батальона полностью добили, никто не выжил, а соседи справа отошли по приказу своего командования. Так что и слева немцы, и справа тоже. Вот он и принял решение отойти, чтобы людей сохранить.
– Запомните, младший лейтенант, – ледяным тоном начал Бушманов, – если каждый ротный будет самостоятельно принимать решения, оборонять ли ему позиции или отойти, то…
– Да понимаю я все, товарищ капитан, – воскликнул помощник, – только там действительно особенный случай получился. Ну поймите же вы!
Вечером Бушманов отправил младшего лейтенанта отдыхать, а сам лично сходил и взял папку с его личным делом. Что-то товарищ младший лейтенант перестал вызывать у него доверие…
Когда обстановка в полосе действий корпуса немного стабилизировалась, Бушманова вызвал к себе майор Буббиков. Он встретил капитана сидя в кабинете начальника особого отдела армии и горделиво блестя свежей медалью «За боевые заслуги».
– Ну здравствуй, здравствуй, капитан.
– Здравствуйте, товарищ майор, и поздравляю с наградой.
– А-а, это… – Буббиков небрежно скосил глаза на медаль. – Пустое. Не за медали воюем. Хотя, надо признаться, информация, которую удалось получить от тех пленных диверсантов, была высоко оценена руководством… А вот твоя работа меня не радует, Бушманов, совсем не радует.
Капитан помрачнел. Да, пока хвастаться было нечем. Но кто же знал, что те четверо погибнут?
