– И не буду пытаться. На что-нибудь обратить особенное внимание?
– Нет. Меня интересует все.
Я вышел в прихожую, снял пальто и шляпу с вешалки, открыл дверь, и меня почти сдуло со ступенек порывом ледяного зимнего ветра.
Глава 3
Мы сидели в комнате с надписью на двери «Лон Коэн», без указания должности, на двадцатом этаже здания «Газетт», за две двери до углового кабинета издателя. Лон положил трубку одного из трех телефонов, стоявших на столе, повернулся ко мне и сказал:
– Если что-то срочное, можно дать в вечернем выпуске. На первой странице?
Я опустился на стул, вытянул ноги, показывая, что времени еще много, и покачал головой.
– Даже не на второй. Выдели мне какой-нибудь уголок для информации о Поле Джерине и «Гамбит- клубе».
– О чем разговор!
Хорошо знакомым мне жестом он пригладил ладонью свои черные волосы. Лон был вторым из тех игроков в покер, с которыми я проводил вечер раз в неделю; первым был Сол Пензер, с которым мы еще встретимся. Он спросил:
– Пишешь трактат о правонарушениях взрослых?
– Мне нужно, чтобы это появилось в газете. Ниро Вульф расследует некоторые аспекты этого дела.
– Ну-ну. Просто из любопытства?
– Нет. У него есть клиент.
– А кто?
– Не знаю. Он не захотел мне сказать.
– Да уж, он скажет. – Лон подался вперед. – Теперь слушай, Арчи. Это главное. Сообщение в газетах всегда должны быть конкретными. Нельзя написать: «Мистера Качинского сегодня укусила женщина». В тексте должно быть: «Мисс Мэйбл Флам укусила сегодня мистера Качинского». Начало должно быть такое: «Дэниел Комус, адвокат Мэтью Блаунта, нанял Ниро Вульфа, поручив ему доказать, что Блаунт не убивал Пола Джерина». А затем упомянуть, что Вульф – величайший детектив в этом полушарии и ни разу не потерпел неудачи в своих расследованиях, чему способствовало бесценное содействие несравненного Арчи Гудвина. Вот как это делается.
Я ухмыльнулся.
– Неплохо. А на следующий день вам придется давать опровержение Комуса.
– Так это не Комус?
– Я ничего не утверждаю. Какого черта! Ведь вопрос о нанимателе лучше оставить открытым, намекая, что он вам известен, но вы не сообщаете этого. На следующий день читатели купят еще миллион экземпляров «Газетт», чтоб узнать, кто это.
– А ты не хочешь вписать его имя сейчас?
– Нет. Просто сообщите, что Вульфа наняли и уплатили гонорар.
– Но мы можем сказать, что получили эти сведения от тебя?
– Конечно.
Он повернулся и взялся за телефон, разговор был недолгим, потому что Лон уложился в короткий абзац. Он положил трубку и повернулся ко мне.
– Как раз успели. Пойдет в вечерний номер. Я не жду особой благодарности, но скажи все же, что заставляет Вульфа полагать…
– Стоп. – Я выставил ладонь вперед. – Это уже журналистское нахальство. Сейчас моя очередь. Я хочу узнать все, что ты знаешь или предполагаешь, но не напечатал.
– Это заняло бы всю ночь. Первое – не для протокола. Вульф действительно надеется выпустить Блаунта из тюрьмы?
– Не для протокола – да, именно так. – Я вынул свою записную книжку. – Теперь рассказывай. Нашли бутылочку с мышьяком?
– Будь я проклят! – Он навострил уши. – Вульф знает, что Блаунт пошел на кухню за шоколадом и принес его Джерину?
– Да.
– Он знает, что, когда Джерин выпил большую часть шоколада, Блаунт унес чашку и кофейник и ополоснул их?
– Да.
– А знает ли он, что Блаунт выгнал Джерина из своего дома и велел ему держаться подальше от его дочери?
– Нет? А ты знаешь?
– Я не возьмусь это доказать, но болтают, будто полиция знает. И один из наших – деловой парень, Эл Проктор, – узнал об этом от друга Джерина. Хочешь поговорить с Проктором?
– Нет. Для чего? Это могло бы помочь понять, какой мотив убийства был у Блаунта, а если он невиновен, зачем терять время? Нашли они…
– Черт меня возьми! Господи, Арчи, это здорово! Давай, давай, продолжай в том же духе! Не для публикации – я не напишу об этом, пока ты не разрешишь. Разве я когда-нибудь подводил тебя?
– Нет, и сейчас не подведешь. Ладно, Лон, номер не пройдет. Нашли посуду из-под мышьяка?
Он взялся за трубку, посидел с минуту, держа на ней пальцы, раздумал и снова уселся.
– Нет, – сказал он, – не думаю. Если бы нашли, кто-то из наших знал бы.
– Знал Джерин или подозревал, что его отравили?
– Не знаю.
– Люди из «Газетт» уже говорили, наверное, с теми кто был там?
– Конечно, но последние четыре часа, в больнице, с ним были только врачи и сиделки, а они молчат.
– А в клубе? Не показал ли Джерин на кого-нибудь, сказав: «Это ты сделал, ублюдок!?»
– Нет. Но если бы так случилось, на кого бы он указал?
– Я потом тебе скажу. Не сегодня. Кто посетил его в больнице? Я знаю, что Блаунт был там и что доктор Эвери поехал в машине «скорой помощи». Кто еще?
– Три члена клуба. Один из них – Комус, юрист. Если хочешь, я дам тебе имена остальных двух.
– Если это Хаусман, либо Йеркс, либо Фэрроу.
– Нет, не они.
– Тогда не надо. А что говорят в ваших кругах? Я слышал разное в «Фламинго» и вокруг, но еще не виделся с журналистами. Что они говорят?
– Ничего подходящего для тебя. Первые несколько дней было, конечно, немало домыслов, но после того, как взяли Блаунта, уже нет. Теперь главный вопрос: спал Джерин с Салли или нет? Это вряд ли тебе интересно.
– Нисколько. Значит, все они считают, что это Блаунт? И никто не думает иначе?
– Ничего стоящего не говорят. Поэтому сообщение о том, что Вульф взялся за это, – настоящая сенсация. Теперь-то возникнут и другие точки зрения на это дело.
– Прекрасно. После ареста Блаунта никем другим уже не интересовались, а до этого? Четыре «посредника»: Хаусман, Йеркс, Фэрроу, Комус. У вас должна быть о них целая коллекция фактов, не оглашенных в печати.
Он посмотрел на меня точно так же, как в случаях, когда я осторожно поглядывал на свою карту, способную решить игру, поднял одну бровь и опустил ее.
– Я дал бы блестящий новенький десятицентовик, – сказал он, – чтобы узнать, о ком из них ты хочешь получить сведения. Черт возьми, мы могли бы тебе помочь. Среди наших ребят немало болванов, но есть и
