На крыше воздух так и плясал, и невозможно было понять – то ли просто от жары возникало это марево, то ли по крыше разгуливали волки в своих камуфляжных костюмах.
А в самом центре крыши еле-еле угадывалось что-то большое, размером с большой экипаж, или даже с махолет. Но угадывалось только если внимательно присмотреться.
– Садитесь! – скомандовал кто-то, и секундой позже машина волков мгновенно стала видимой. Именно машина – Варга сразу понял, что это мертвый механизм, а не селектоид.
С отчетливым щелчком отворилась странной формы дверь; в машине парами вытянулись вдоль бортов компактные одноногие кресла. Тоже мертвые.
Сулим уже лез внутрь этой машины – пугающей, пахнущей железом и пластиком, и чем-то органическим – то ли очищенной нефтью, то ли чем-то синтетическим – и нагретой резиной, и смазкой, и опасностью… Неожиданный, и поразивший Варгу до глубины души букет запахов.
Только кровью машина не пахла. Совсем.
Он проворно нырнул в дверцу и сел рядом с Сулимом. На кресле позади устроился присмиревший Родион.
Волки тоже, на ходу сбрасывая камуфляж, по очереди садились в машину. Они сбегались со всей крыши, выскакивали из похожих на большие грибы надстроек, прыгали с ветвей короны, взбирались с внешних стен…
Волков насчитывалось больше двух десятков.
А потом машина вдруг тихо-тихо заурчала, завибрировала; крайний волк захлопнул дверцу, и Варга почувствовал подкатившую к горлу тошноту. Крыша гостиницы «Централь» провалилась вниз, а волчья машина стремительно рванулась в линялое летнее небо Сибири.
– М-да, – сказал Сулим, глядя в круглое оконце. – Чего угодно ожидал. Но не этого.
Варга поглядел на него и непроизвольно покачал головой.
«А я ожидал? Даже не знаю, – подумал он. – Даже не знаю, чего я ожидал…»
Летающая машина быстро набирала высоту. Внизу волновалось зеленое море. Городская тайга.
Впрочем, городская тайга вскоре сменилась тайгой загородной. Дикой.
– Лететь минут двадцать-двадцать пять, – сказал волк-вожак. – Водички хотите?
– Хотим, – ответил Варга и поймал себя на мысли, что в горле действительно пересохло. – Очень хотим…
Золотых пришел в себя на диванчике. Все тело неприятно ломило, особенно спину. Он уже успел забыть об ощущениях, которые испытываешь, когда заканчивается действие парализатора. Последний раз все это тогда еще капитан Золотых пережил лет десять назад, когда брали команду Байрама Гураева.
Над полковником склонился Чеботарев и вид Чеботарев имел несколько синеватый.
– Семеныч? Ты как? – тихо спросил Чеботарев, неожиданно переходя на «ты».
– Вроде, жив, Степа, – прохрипел Золотых. Язык слушался, хотя и заплетался слегка. – Сколько жертв?
Золотых готовился услышать двузначную цифру. Готовился и боялся.
– Ни одной, Семеныч. Только парализованные, да травмированные. Но живы – все.
Облегчение ненадолго захлестнуло полковника – худшие опасения не подтвердились.
– Постой, – прошептал он. – Так это что, были не волки?
– Волки, Семеныч. Я уже проглядел запись уголком глаза.
Золотых оживился и даже попытался сесть на диванчике:
– А есть запись?
– Есть. Радист местный оказался пареньком ушлым и дошлым. Надо бы его поощрить, Семеныч.
Золотых поморщился и сказал:
– Помоги-ка мне сесть, Степа.
Степа помог.
Напротив, в креслице, полулежал Коршунович, и вид имел несколько зеленоватый.
«Господи, – подумал Золотых. – Хоть к зеркалу не подходи. Какого ж я цвета?»
Если бы полковник все же набрался сил и решимости и подошел к зеркалу, он бы убедился, что просто смертельно бледен.
– А, Палыч… Ты жив?
– Частично, – буркнул тот. – Причем только в некоторых местах, и очень нерегулярно…
Коршунович шутил, а это означало, что он живее, чем притворяется.
– Тебя тоже парализатором?
– Парализатором. Но тактильным. Прикладом по затылку, – объяснил тот. – Башка – раскалывается…
– Верю, – тоскливо сказал Золотых. – Мать-мать-мать, ну что за херня, ребята, а? Провал? Снова
