Имеретинский Евфимий. «О! Велик Феодор, велик Феодор!» — нередко восклицал сей Святитель после бесед со старцем.
Воистину велик был схимонах Феодор: его нестяжательность и самовольная нищета достигали крайних размеров. «Вынужденный обстоятельствами переходить из одной обители в другую, не брал он с собой никаких вещей, ни даже лишней одежды. Одно неоцененное сокровище составляла для него книга преп. Исаака Сирина в переводе старца Паисия с собственноручною его подписью, которую Феодор всегда брал с собой».
7 апреля 1822 г. окончилась многотрудная земная жизнь смиренного старца. Отец Леонид тяжело переносил утрату друга и учителя. Он снова хотел перейти в более уединенное место, но его удерживали в Свирском монастыре еще несколь{стр. 505}ко лет. Возможно, что в связи с этими обстоятельствами он и приезжал в Петербург, где у него состоялась встреча с Дмитрием Александровичем Брянчаниновым.
Исполненная мудрости и монашеского опыта беседа с отцом Леонидом произвела необыкновенное впечатление на Дмитрия Александровича. «Сердце вырвал у меня отец Леонид, — говорил он об этом Чихачеву, — теперь решено дело: иду проситься в отставку от службы и последую старцу, предамся ему всей душой и буду искать единственно спасения души в уединении». Однако осуществить свое намерение он смог только через год. 6 ноября 1827 г. он получил отставку и сразу же отправился в Александро-Свирский монастырь к отцу Леониду.
Много лет спустя архимандрит Игнатий Брянчанинов писал об отце Леониде: «Он имел ко мне особеннейшее расположение и любовь, следствие коих постоянно в себе ощущаю». Однако послушничество Дмитрия Александровича у отца Леонида было очень нелегким. Отец Леонид, желая победить в ученике высокоумие, гордость и самомнение, обыкновенно присущие всякому благородному и образованному человеку, попавшему в среду простолюдинов, часто налагал на него самые тяжелые и неприятные послушания, как нелицемерный наставник, в духе истинного монашества, по примерам святых Отцов. «…Он постоянно подвергал своего ученика испытаниям, и такие опыты смирения не могли не нравиться благородному послушнику, с искреннею любовью к Богу предавшемуся иноческим подвигам» [2033].
Встречая в Дмитрии Александровиче искреннее смирение и беспрекословное послушание, отец Леонид старался воспитывать его не только телесными подвигами, но и словом и делом. Он приблизил его к себе, сделал его своим келейником. Находясь при отце Леониде, Дмитрий Александрович имел возможность наблюдать, как старец проводит жизнь свою: в молитве, с постоянным сокрушением о своей греховности, с состраданием к людям. Он мог видеть, с каким терпением и любовью старец относился к обращавшимся к нему за советом, как старался помочь страдающим душевными недугами. Уро{стр. 506}ки эти хотя и продолжались недолго, но запечатлелись на всю его жизнь.
Весною 1828 г. отцу Леониду представилась наконец возможность переместиться из Свирского монастыря, и сначала он вместе с учениками перешел в Площанскую пустынь. Привлекло его туда желание сожительствовать с тамошним иеромонахом Макарием (Ивановым), также несколько лет состоявшим под духовным руководством одного из учеников Паисия Величковского и потому особенно ему духовно близким. Однако те же обстоятельства, что случились с ним и отцом Феодором на Валааме, вынудили отца Леонида через полгода оставить Площанскую пустынь и уйти в скит Оптиной Пустыни. В летописи скита, составленной предположительно иеромонахом Макарием (Ивановым), об этом событии записано:
«1829 года в апреле месяце преселился на жительство в скиту, из Свирского монастыря знаменитый старец иеросхимонах Леонид (Лев — это имя принято им в схиме, в которую пострижен был тайно, а посему оно не всем было известно), побыв прежде с полгода в Площанской пустыни; а с ним пришли и ученики его 7 человек, а именно: монах Макарий (Грузинов) из петербургских купцов; послушники: Диомид Кондратьев из вольноотпущенников, Александр Михайлов Сапожников из солигаличских посадских, Георгий Васильев из московских купеческих детей, Иван Николаев из московских мещан, Павел Петров Тамбовцев, белогородский купеческий сын. В этом же году два иные, офицеры, ученики же о. Леонида Дмитрий Александрович Брянчанинов и Михаил Васильевич Чихачев пожили в скиту несколько времени и отправились в Вологодскую епархию» [2034].
Расстаться с отцом Леонидом Дмитрия Александровича и Михаила Васильевича заставили два обстоятельства: настоятель и братия Оптиной Пустыни отнеслись с недоверием к молодым дворянам, а условия жизни были таковы, что оба они один за другим тяжело заболели. Им пришлось уйти из монастыря и для поправки здоровья провести некоторое время у родителей Дмитрия Александровича в селе Покровском Вологодской губернии.
С этого времени пути старца и его ученика разошлись, но как позже архимандрит Игнатий писал: «Отклонясь телесно, я не отклонился в противное мудрование…»
{стр. 507}
Отец Леонид до конца своих дней оставался в Оптиной Пустыни. Там он, по желанию настоятеля отца Моисея, ввел образ монашеской жизни, который ему преподал отец Феодор и который называется старчество. «Старчество предполагает искреннее духовное отношение духовных детей к своему духовному отцу, чистосердечную исповедь пред ним своих помыслов, полное отсечение своей воли, когда и шагу нельзя ступить без ведома или разрешения старца».
Введение старчества в Оптиной Пустыни поменяло весь внутренний строй монастырской жизни. Без совета и благословения старца ничего важного не делалось в обители. Братия монастыря ежедневно, особенно по вечерам собирались в келье старца со всеми своими душевными потребностями. «Всему этому, — писал много лет спустя архимандрит Игнатий, — и к состоянию Скита до прибытия о. Леонида, и к состоянию его по прибытии Старца, я был очевидцем. Старец распростер благотворное влияние на самый Монастырь, поддерживал братию в расположении к настоятелю, укрепляя их в душевных бранях. Такое обилие окормления удвоило число братства в самом Монастыре и потому возвысило в нем порядок и привлекло в оный значительные пожертвования, при помощи которых Монастырь отстроился и, сверх того, обеспечил свое содержание».
Поменялся и образ монашеской жизни самого отца Леонида. Он теперь искал спасения не в уединенном сосредоточенном безмолвии, а в оказании помощи страждущим, которых все больше стекалось к дверям его кельи ради его пастырских советов.
Общественное положение приходящих не имело никакого значения для отца Леонида. Он всем равно доставлял свободный доступ к себе, и никто не выходил от него, не быв утешен им духовно. «Отец Леонид для всех, относившихся к нему за духовными советами и наставлениями, был живою книгою. Учил делом, что более всего действует на наше сердце и нас убеждает; учил и словом, как понимать евангельское учение, как приводить его в исполнение и как врачевать им наши души. Стяжав от божественного просвещения духовный разум, отец Леонид ясно распознавал дух истинный и дух лестчий, действие благодати Божией и прелесть вражию, хотя бы тонкую и сокровенную… верно мог судить о душевном устроении других».
{стр. 508}
Однако не все в Оптиной Пустыни были довольны такими нововведениями. «Старичкам» они казались ересью, и снова начались гонения на старца, жалобы начальству и разные изветы. Жаловались также на многолюдные стечения, нарушающие скитское безмолвие.
«Много действовал, — говорит летописец, — против начальников, о. Моисея и о. Антония, живущий в ските Схимонах Вассиан, употребив во зло доверенность к себе Архипастыря, облекшего его в Ангельский образ… Он завидовал, что имели почтение к о. Леониду как начальник и брат, так и многие светские люди, и что ему не отдавали такого почету за мнимо святую жизнь…
В течение предыдущего [1835], а паче сего лета умножилось стечение народа к отцу Леониду из разных городов и поселений разного звания: дворян, купцов, мещан и простонародья обоего пола, — и всякий был принимаем от него с сердобольным отеческим расположением, изливали пред ним душевные свои скорби и раны, получали чрез него утешение и исцеление, а многие и телесными болезнями одержимые… получали облегчение чтением от него молитв и помазанием елея, и почти никто не отходил от него, не быв утешен им
