Глава четвертая
Революция на краю света
1
Осень сменяется зимой, зима убегает от весны, весна зовет лето. Сколько раз повторился этот круговорот с тех пор, как снова попал Ясовей в родные края, он не считал. Без родителей, в чужом чуме приходится ему жить и всё же он доволен тем, что дышит чистым воздухом тундры, ходит по снежным равнинам, слушает лай собак у дальнего чума, будто музыку, знакомую с детства. Медлительна и размеренна жизнь в тундре, привычны и просты занятия жителей чумов. Где-то в дальних краях загремели, говорят, небывалые грозы, забушевали невиданные пожары, а в тундре тихо. Тихо? Тихо ли?
Ясовей по лисьему следу идет, капкан несет. Смотрит, выбирает, где лучше его поставить. Вот здесь лисица копала, тут и капкану стоять самое место. Насторожил Ясовей железную пасть, снежком припорошил, полюбовался: хорошо. Осторожна лисица, да не заметит, быть ей в капкане. Поднял голову — что такое? Будто человек вдали движется. Правда, и с ружьем. Вот рукой машет. Откуда бы тут человеку? Напряг Ясовей зрение, всмотрелся — еле идет человек, шатается, ноги волочит. Что с ним? Ясовей быстро направил к нему свои лыжи. Ой-ой! Замерз путник. Лицо посинело, брови и борода в куржевине. «Русский заблудился, наверно, в тундре», — подумал Ясовей. И тут заметил, что за плечами у путника не дробовик, а винтовка. Эге, военный, значит.
— Хороший наст под ноги идущему по тундре! — приветствовал Ясовей незнакомца. А тот с трудом произнес коснеющим языком:
— Далеко ли до чума? Отведи, пожалуйста. Окоченел совсем. Едва плетусь...
Повел Ясовей незнакомца к чуму, да мало прошли, окончательно ослаб человек, свалился. Тогда снял охотник лыжи, положил на них путника, привязал и повез. Ладно, наст крепкий оказался, ногу прочно держит, преступается редко. Немало поту пролил парень, пока добрался до чума охотника Лаптандера. Хозяин чума встречает, недоуменно разводит руками.
— Что за упряжка такая! Гляжу. Э, да это Ясовей! Уж не медведя ли он подстрелил, думаю...
— Шутки потом, Лаптандер. Сейчас скажи, чтобы в чуме костер развели, чайник скорей кипятили. Видишь, человек замерз...
Лаптандер сокрушенно закачал головой, велел жене развести костер.
В чуме незнакомца положили на оленьи шкуры, разули, оттерли снегом закоченевшие ноги и руки. Когда он стал приходить в себя, дали горячего чаю. Постепенно неожиданный гость отогрелся. На ночь его с головой укутали в теплые меха.
2
Утром русский проснулся рано, ещё все спали. Только Яхако, шустрый и непоседливый, беспокойный, как весенний ручей, уж выглядывал из-под мехового одеяла, поблескивая глазенками. Чужой, незнакомый человек в чуме, разве можно проспать, не увидеть, как он будет подниматься. Вот больной высвободил руку из-под мехов, отряхнул куржевину на изголовье, хочет приподняться, стонет... Встретился глазами с Яхако.
— Мальчик, ты не спишь? Дай напиться...
Яхако дал воды. Смотрит на незнакомца исподлобья.
— К нам зачем пришел? — говорит неприязненно.
— Да вот видишь, в гости, — слабо улыбнулся русский.
— Оленей наших увести хочешь!
— Нет, оленей ваших мне не надо. А что, жалко оленей-то? Да ты не бойся, садись поближе... Вот сюда...
Мальчик осторожно придвигается. Ощупывает чужого глазами. Спрашивает с неуверенностью в голосе:
— Ты не начальник?
Гость смеется.
— Нет, не начальник я. А ты что же, боишься начальников-то?
Яхако поднял голову. Волосами тряхнул.
— Не боюсь я начальников. Они у отца олешков увели. У меня если захотят взять, я не отдам. Придут — вот мое ружье. Я стрелять умею, отец научил.
— Хороший у тебя отец. Спасибо ему, меня вчера подобрал в тундре, не дал погибнуть.
— Это какой отец. Это не отец...
— А кто же? Брат?
— Просто в нашем чуме живет. Ясовей.
Незнакомец встрепенулся.
— Ясовей?
— Чего удивительного. Имя такое.
Мальчику непонятно, почему так изумился русский простому ненецкому имени, почему он вдруг замолчал и задумался.
Между тем проснулись взрослые, запылал костер, в чуме стало тепло. Выдвинули поближе к огнищу столик, хозяйка навалила на него гору мороженой рыбы да оленины. Приглашают к столу русского.
— Вставай-ка, поайбурдаешь, вся немочь пройдет, крепче будешь...
Гость, постанывая, поднялся. С большим трудом взял кусок мяса. Обмороженные пальцы ныли, горели, как в огне. Выпив чашку чаю, он лег на груду оленьих шкур.
— Спасибо, хозяюшка, полежу, отдохну, может, лучше станет...
— Отдохни, слаб ты очень...
Залаяли собаки.
— Ясовей приехал, — закричал Яхако, — вот хорошо-то, сказки сказывать будет...
Ясовей, войдя, аккуратно выбил снег из малицы, свернул её и положил в сторонку.
— О, тепло у вас и не дует. А поайбурдаем покрепче, совсем хорошо будет... Как он? — покосился Ясовей на незнакомца.
— Ожил. Со мной говорил, — бойко ответил Яхако, — про тебя спрашивал. Нынче спит, наверно...
Но незнакомец не спал. Он смотрел на Ясовея и... и узнавал его. Он, верно он. Тот же упрямый разрез рта, та же ямочка на подбородке, тот же хитроватый и веселый взгляд черных чуть-чуть с косинкой глаз. Повзрослел, посуровел лицом. Копна волос подстрижена кружком по тундровому обычаю. Но всё равно это он. Вот берет нож — его движения, быстрые, угловатые... Вот улыбнулся, разговаривая с Яхако, — его улыбка.
— Ясовей...
Услышав свое имя, Ясовей повернулся к незнакомцу.
— Как, лучше стало? Напиться не надо ли?
— Ясовей... это ты?
— Это я. Как вы узнали мое имя? Яхако сказал?
— Ясовей, подойди ко мне, посмотри на меня. Не узнаешь?
Ясовей всматривается в бородатое лицо, опухшее от мороза, качает головой.
— Ну, как же ты забываешь друзей? Ведь я — Шурыгин Николай...
Ясовей минуту сидел, как истукан, потом сорвался с места и бросился к больному.
