катастрофой закончиться вся эта история... — Голубков жадно опорожнил стакан, поуспокоился. — Пригласил я актив завтра в редакцию. Придется что-то предпринимать...
Всю ночь Голубков провел в беспокойном сне, бредил, часто просыпался. Лёва всю ночь работал. К утру он набрал почти весь номер. Меланхолии как не бывало.
Чуть свет стали собираться один за другим оленеводы. Приехали не только колхозники, но и многие единоличники. Вопрос о вакцине всех касается. Большинство ненцев уже поняло значение прививок. У всех в памяти тот год, когда противившиеся прививкам оленеводы потеряли чуть не всех своих оленей. Ныне уж таких не найдется.
Палатка дополна набилась людьми. Многим места не хватило, они сидели у открытого входа. Голубков, не вставая с постели, начал совещание.
— Давайте, товарищи, подумаем, как нам быть. Без прививок, сами понимаете, мы не можем оставить стада. Надо достать вакцину до выхода стад на летовки. Но сейчас связи с городом нет. Можно ли добраться до Нарьян-Мара сейчас, я не знаю. А ещё меньше знаю, есть ли возможность привезти оттуда вакцину. Вы люди опытные, скажите своё слово.
— В город сейчас ехать попусту. Реки разливаются, болота раскисают. Попадешь в такое место и не воротишься, — сказал Хатанзей, теребя завязку ворота, будто она ему мешала. — Видно, придется уж без прививок нынешней весной обойтись, что поделаешь...
— Надо бы достать вакцину, шибко надо бы, — сказал Вынукан. — Да кто поедет в такое бездорожье. Своя жизнь каждому дорога!..
— Ох, худо. Вовсе худо! Пропадут олени и сами погибнем. Что сделаешь, Нума просить придется, чтобы сохранил оленей, — заговорили оленеводы вразнобой, не глядя друг на друга.
Голубков не смог улежать, поднялся весь красный, взлохмаченный, с лихорадочно блестящими глазами.
— Нет, это неправда, товарищи. Вакцину надо достать во что бы то ни стало. Если никто не решится поехать, я сам сегодня же, несмотря на болезнь, запрягу оленей...
Наступила тишина. Слышно было, как трещит на ветру флаг над крышей палатки. И в этой тишине негромко прозвучал из угла голос Ясовея.
— Лежи, Михайло Степанович. Куда ты больной! Найдется кому и без тебя съездить...
Он обвел глазами оленеводов.
— Собирайте со всех упряжек лучших пелеев. Запрягу самых лучших и самых выносливых, поеду...
Скоро упряжка была собрана. Хатанзей привел передового поджарого, но сильного оленя с крепкими копытами, с вытянутой вперед мордой, будто устремленной навстречу ветру.
— Возьми. На него надейся, как на самого себя. Послушен так, что пошевелишь пальцем, он знает, чего хочет хозяин. Лёгок на бегу, что птица. Силен, как медведь... С ним плохая дорога лучше станет.
— Спасибо, Хатанзей. На такой упряжке хоть на луну уехать можно...
На сани нагрузили продовольствие, положили запасный тынзей, приторочили ружьё. Упряжка помчалась по насту, который блестел нестерпимо под яркими лучами весеннего солнца.
— Ой, как он доедет, как доедет? — беспокойно переговаривались оленеводы, глядя вслед упряжке.
4
Вынукан перепугал Нюдю до смерти. С порога ещё он закричал во весь голос:
— Доктора в палатку надо. Где хабеня? Пусть скорей надевает свою белую малицу...
— Что случилось, Вынукан, толком скажи, — пролепетала Нюдя, держась за сердце. — Где Ясовей, что с ним?
— Голубкова нутряной огонь палит. Лечить человека надо...
— А Ясовей?..
— Ясовея-то не надо лечить. Он уехал.
— Куда?
Из сбивчивого рассказа Вынукана Нюдя с трудом поняла, зачем понадобилось Ясовею ехать в такую пору, когда и птица, пожалуй, не каждая доберется из глубины тундры до Нарьян-Мара. Она пыталась расспросить подробнее, но старик разводил руками.
— Уехал и всё. Меня-то не спрашивался...
Галина Васильевна собралась быстро. Вынукан усадил её на сани, осмотрел со всех сторон.
— Не упадешь, хабеня?
— Не упаду, вези быстрее...
— Не сам везу, олени везут. Им скажи, послушаются ли... Во время остановки для передышки оленей Вынукан спросил Галину Васильевну:
— Ты, доктор, все болезни лечить можешь?
— Раз называешь доктором, значит, должна лечить все болезни, — смеясь, ответила она.
Вынукан подумал.
— Трудно, однако...
Он ещё подумал.
— Холиманко и то все не умеет. Неужто ты сильнее шамана?
Как ему разъяснить доходчивее и проще разницу между шаманом и врачом?
— Видишь ли, дорогой Вынукан, врачи пользуются наукой...
— Вижу, в бумагу глядишь, непонятные слова говоришь... Шаман бумаги-то не знает, а с Нумом тоже непонятно разговаривает...
Галина Васильевна не нашла, что ещё сказать старику.
В палатке после осмотра больного пили чай. Лёва в честь приезда докторши прифрантился, облачился в костюм, нацепил галстук, из грудного кармашка выпустил уголок цветного платка. Он галантно угощал Галину Васильевну печеньем и весь расцвёл, когда она поинтересовалась типографским производством. С таким воодушевлением он начал объяснять процесс создания газеты, с особым шиком щеголяя при этом специальными терминами, что даже Голубков не выдержал, подал голос из-под вороха мехов.
— Из тебя бы, Лёва, профессор вышел лучше, чем наборщик.
— А что? И вышел бы. Это вы меня всё недооцениваете... Михайло Степанович...
— Переоценю, переоценю, дай срок...
Вынукан пил чай с блюдечка, вкусно сосал сахар и поглядывал на всех с простодушным любопытством. Он прислушивался к разговору, а сам молчал. Неожиданно он произнес:
— Какие люди непонятные...
— Кто это непонятный, Вынукан? — спросила Галина Васильевна.
— Вы все непонятные. И ты, и Михайло, и он, из которого профессор вышел... Смотрю на вас и думаю: в тундру из города приехали, в палатке живут, по чумам ездят, газету для ненцев пишут, учат... А самим какая польза? Почему так делаете, в голову мою не входит... Ты ненцев лечишь, ничего не берешь. Купец товар привозил, надо — брал и не надо — брал. Холиманко злого духа выгонит — оленя дай, мало. Мяса, сала дай, шкуру дай — возьмет, не откажется. Пушнины попросит. Откажешь — обидится, другой раз камлать не вызовешь. А ты такая тоненькая, легкая, дунь ветром — унесет, по тундре ездишь, не боишься. В городе рогаткой ешь, на полотне спишь, у нас и айбурдать научилась, и в малицу завернешься, к чумовому шесту прикорнешь, тут тебе и кровать. Ко всему привыкла, себя не жалеешь, нам добро делаешь. Чудно нам. Не видали мы таких людей раньше. Не было их. Откуда взялись?
Галина Васильевна была поражена словами Вынукана. Она поняла, какой глубокий переворот происходит в сознании этого человека. Даже Лёва притих и такой благоговейный восторг отражался на его широком белобровом лице, что Голубков не удержался, пошутил из своего мехового логова:
— Пиши, Лёвушка, стихи...
Семечкин покраснел, как сопка на закате солнца. Стихи были его тайной, которую он прятал от всех. А тут при докторше...
