Анатомия российской элиты

После проведения залоговых аукционов в 1995–1996 гг. наступает такой этап в становлении российской бизнес-элиты, который позволяет говорить о наличии олигархии. Государство и капитал сотрудничают настолько тесно, что подчас трудно отличить чиновника, курирующего бизнес, от предпринимателя, вхожего в кремлевские коридоры. Чиновники состоят на службе у крупных бизнесменов, получая регулярное вознаграждение из их рук. А бизнесмены зависят от чиновников, так как их финансовое благополучие строится на привилегиях. Эти две группы имеют обшие интересы, общее понимание стратегии развития страны, часто — и общее номенклатурное происхождение. Доказательством того, что крупнейшие бизнесмены оказывают в тот период существенное воздействие на политику, могут служить данные многолетних исследований, проводимых службой Б.Грушина «Vox populi» и публикуемые в «Независимой газете» в 90-е гг.[371] Впервые в списке ведущих политиков страны появились бизнесмены в 1996 г. В 1995 г. еще ни один предприниматель не входил в рейтинг «Независимой газеты». Всего за шесть лет бизнес-элита добилась максимального влияния, и ее лидер — Борис Березовский — устойчиво входил в шестерку top-политиков. В период с 1995 по начало 1998 г. в рейтинг ведущих политиков регулярно входили 10–15 «олигархов» (см. таблицу 9).

Таблица 9. Динамика годовых рейтингов олигархов, входящих в сотню наиболее влиятельных политиков России (место в рейтинге 100 ведущих политиков России)

Один из «олигархов», глава Альфа-банка Михаил Фридман, так говорил в своем интервью конце 1997 г., вскоре после встречи президента Б. Ельцина в Кремле с группой бизнесменов: «Представить себе, что президент Горбачев встретился с кем-то из бизнесменов, было абсолютно нереально, потому что это был настолько разный социальный статус! Сам факт встречи Ельцина с бизнесменами демонстрирует полное изменение места и роли бизнес-комьюнити в иерархии нашего общества. Сегодня мы заняли очень престижное место».[372]

Накануне банковского кризиса 1998 г. многие эксперты говорили о том, что Россией правит «семибанкирщина», небольшая группа из самых влиятельных финансистов, ставших благодаря залоговым аукционам еще более могущественными.[373] Таким образом, в докризисной России сложилась экономика, отличающаяся следующими чертами:

— она базируется на крупных финансово-промышленных группах с превалированием финансового капитала над промышленным;

— ее основу составляет класс «уполномоченных», или крупных собственников, которым государство поручило развитие рынка;

— она функционирует при отсутствии равных для всех возможностей «делать деньги».

Такую систему хозяйствования обычно называют государственным капитализмом. Уполномоченный бизнес был защищен государством, и его риски были не так велики, как риски стихийного сектора рынка. Новая экономическая элита явно не способствовала развитию свободного рынка с равными условиями конкуренции, она не давала развиваться спонтанному бизнесу. Бизнес-элита была зависима от государства, так как существовала во многом благодаря льготам и привилегиям (об этом подробнее см.[374]). Российская экономика не была либеральной. Экономическая элита начала XXI века — это закрытая группа людей, которая контролирует крупные капиталы и целые отрасли промышленности с разрешения властей. Это и была олигархия— «власть немногих», политическое устройство, при котором происходит слияние групп власть имущих и крупных собственников. Российская олигархия вышла из недр старого политического класса — номенклатуры. Это было следствием номенклатурного капитализма в том виде, в каком его сформировала советская бюрократия: без равных возможностей для всех участников процесса, с многочисленными привилегиями для «своих», с туманной законодательной базой, с терпимостью к нарушениям закона. Олигархия в России сложилась в условиях регресса промышленности и бурного развития спекулятивного сектора. Концентрация капиталов происходила при лидирующей роли банков. Поэтому сложившаяся олигархия являлась прежде всего финансовой. Финансовая олигархия стремилась к выживанию, упрочению и развитию. В сферу ее объективных интересов входило сохранение экономических привилегий, что обусловливало стремление к политическому status quo. Ведь новые политики могут изменить «правила игры» на рынке, могут отменить привилегии. Поэтому российская бизнес-элита выступала за консервацию режима, который дал ей богатство и власть.

Демократия представлялась крупной буржуазии того времени прямой опасностью, так как проповедовала равные возможности для всех и, следовательно, отмену привилегий. Крупный бизнес, получив свои богатства благодаря своим связям с чиновниками, не хотел открытого рынка. Ему легче было ловить рыбу в мутной воде. Поэтому крупные бизнесмены того времени стремились к ограничению демократии в политике, не понимая, что авторитарное государство представляет для них еще большую опасность. Политическое лоббирование финансовых магнатов 90-х годов шло в направлении отказа от выборов как от основного политического механизма, к удлинению сроков полномочий выборных органов и, наконец, к превращению демократии в декорацию. Именно эта логика и понуждала олигархов поддерживать Ельцина на выборах 1996 г. и в то же время другой рукой помогать левым силам во главе с КПРФ. Неокоммунисты казались олигархам менее опасными, чем крайне правые с их неумеренным либерализмом. Потом они пожалеют об этом. Но во второй половине 90-х они чувствовали себя на коне. Молодые деньги, как молодое вино, — кружили им голову. Они возомнили себя всемогущими.

Августовский кризис 1998 г. существенно изменил как саму бизнес-элиту, так и характер ее влияния в обществе. Кризис прервал победное шествие по стране олигархов — группы из десятка московских бизнесменов, которые не стеснялись откровенно заявлять о своем влиянии на политику страны. Их имена знала вся страна: Р. Вяхирев, Б. Березовский, В. Гусинский, В. Алекперов, В. Потанин, М. Фридман, М. Ходорковский и др. На протяжении трех лет (с 1995 по 1998 г.) их могущество и рейтинги неуклонно росли. На политическом Олимпе они повсюду имели «своих» министров, чиновников, депутатов. Именно из-за этой группы московских бизнесменов в стране сложилось ощущение, что государство «приватизировано», и все важные решения принимаются «денежными мешками».

И для этого были основания: многие ключевые посты в стране занимались креатурами бизнеса, парламентские партии пополняли свои зарубежные счета, «продавливая» нужные нефтяным баронам соглашения о разделе продукции, и даже война была по зубам могущественным олигархам. Сам президент вынужден был просить поддержки у медиамагнатов в канун выборов. Силы политиков и бизнесменов казались равны. Но августовский кризис 1998 г. многое изменил. В результате кризиса часть крупных бизнесменов разорилась, часть ушла в тень, часть перебралась за границу. Из «старых» олигархов только группа «Альфа» усилила свое присутствие в верхах. Но появились новые предприниматели, которые чувствовали себя завсегдатаями кремлевских коридоров. С приходом В. Путина была объявлена политика «равного удаления», которая предполагала, что больше не будет бизнесменов — фаворитов при кремлевских кабинетах.

Если с 1995 по 1998 г. происходило неуклонное повышение роли крупных бизнесменов в политике, то с августа 1998 начался обратный процесс (см. рисунок /0).

Рисунок 10. Изменение рейтинга влиятельности олигархов в течение 1998 г.

Я. Паппэ так описывает этот процесс: «До 1998 г. происходил относительный рост ресурсов всех