В 1951 году и политическая разведка была возвращена в систему МГБ, но Комитет информации при МИД СССР был сохранен в качестве информационно-аналитической службы на правах автономного органа (с тех пор его иногда называли Малым комитетом). Замысел заключался в том, что в Комитете информации должна была по-прежнему концентрироваться вся политическая и военно-политическая информация, поступающая как по линии разведок, так и по официальным каналам. Она обрабатывалась, сопоставлялась и обобщалась для докладов в ЦК КПСС, правительство и заинтересованные ведомства с соответствующими выводами и соображениями. С целью сохранения тесных рабочих контактов с разведслужбами сотрудники Комитета информации были оставлены в так называемом действующем резерве МГБ и Министерства обороны (им присваивались очередные ранги и т. д.). Председателем Комитета был назначен по совместительству первый заместитель министра иностранных дел А. А. Громыко.
Однако с течением времени поступление информации в Комитет становилось все более скудным – ведомства предпочитали докладывать руководству страны наиболее важную информацию самостоятельно, минуя Комитет информации. Постепенно ему становилось все труднее выполнять возложенные на него функции.
Поскольку, однако, потребность в едином информационном органе подобного рода определенно существовала, в 1958 году в ЦК КПСС был создан Отдел информации с такими же функциями, какие возлагались ранее на Комитет информации. Заведующим этого нового отдела ЦК был назначен опытный дипломат Г. М. Пушкин, а я стал там заведовать американским сектором (к моменту этой очередной реорганизации я был в Комитете информации начальником американского отдела). Одновременно Комитет информации преобразовали в Управление внешнеполитической информации в качестве одного из обычных подразделений МИД СССР.
Но уже через год, весной 1959 года, Отдел информации ЦК КПСС тоже был расформирован. Объяснялось это тем, что тогдашний Первый секретарь ЦК Н. С. Хрущев вообще не имел вкуса к информации, а непосредственно курировавший отдел секретарь ЦК Мухитдинов по своим деловым качествам тем более не мог помочь отделу найти свое место в аппарате ЦК.
При расформировании Отдела информации Пушкин и ряд других его сотрудников, в том числе я, вернулись в МИД. Пушкин стал заместителем министра, а мне Громыко, ставший в 1957 году министром иностранных дел, предложил пост заместителя заведующего Отделом стран Америки. В конце 1959 года меня направили в посольство СССР в США, где я выполнял обязанности советника, а затем советника-посланника до октября 1964 года. С 1965 года до апреля 1986 года я работал в центральном аппарате МИДа в качестве заведующего Отделом США – сначала члена коллегии министерства, затем заместителя министра (с 1975 г.) и первого заместителя министра (с 1977 г.). Хотя постепенно круг моих обязанностей расширялся, главными в моей работе оставались проблемы, так или иначе связанные с США.
Поначалу изредка, а потом все чаще Громыко брал меня с собой на заседания Политбюро ЦК, когда там обсуждались внешнеполитические вопросы. А после назначения меня первым заместителем министра по установившейся традиции я присутствовал практически на всех регулярных заседаниях Политбюро, даже когда там рассматривались не только внешнеполитические, но и другие вопросы, кроме кадровых и особо щекотливых, которые обычно слушались до или после обсуждения официальной повестки дня.
За исключением последних лет жизни Л. И. Брежнева заседания Политбюро были не такими уж короткими, как это иногда изображается сейчас. Но беда в том, что чем длительнее были заседания, тем тягостнее было видеть, насколько некомпетентно, а иногда просто несерьезно решались многие народнохозяйственные и другие вопросы, сколько времени тратилось на комплименты в адрес первого лица и вообще на пустословие. Наблюдать все это для меня лично было мучительно. Пару раз после того, как заканчивалось обсуждение мидовских вопросов, я подходил к Громыко и просил разрешения уйти, тем более что в МИДе всегда ждали другие дела. Но он оба раза велел оставаться, а по возвращении в МИД втолковывал мне, что для того, чтобы осмысленно вести внешнеполитические дела, надо хорошо знать, что происходит внутри страны. Спорить с этим было трудно.
Присутствуя на заседаниях Политбюро, я в тех случаях, когда ощущал такую необходимость, встревал в обсуждение мидовских вопросов, особенно если Громыко по каким-то соображениям не использовал весь арсенал аргументов в пользу того или иного предложения, а тем более когда Громыко отсутствовал. Поскольку же присутствующим на заседании из категории приглашенных не полагалось «высовываться» со своим мнением, если ведущий заседание не обратится к нему с каким-то вопросом, я использовал обычно такой ход: просил у ведущего разрешения дать справку по обсуждаемому вопросу, а затем, оттолкнувшись от каких-нибудь фактических данных, присовокуплял к этому ту аргументацию по данному вопросу, которую считал необходимым. В этой связи некоторые члены ПБ в шутку звали меня «товарищ Справка».
За время работы в ЦК КПСС в 1958–1959 годах и особенно за период с 1965 по 1988 год, когда я то эпизодически, то регулярно бывал на заседаниях Политбюро, Секретариата, различных комиссий ПБ и прочих совещаниях, иногда в весьма узком составе с участием первых лиц партии и государства, мне довелось видеть их в разной форме: и в расцвете сил, и дряхлеющих физически и – не всех, но многих – интеллектуально. Это позволяет мне судить о них не понаслышке. В следующих главах в соответствующем контексте, когда это будет к месту, я поделюсь своими воспоминаниями и на этот счет.
Глава 2. У ИСТОКОВ «ХОЛОДНОЙ ВОЙНЫ»
На протяжении всех десятилетий «холодной войны» между Западом и Востоком шли споры относительно того, как и когда она началась, кто развязал ее и кто, стало быть, несет ответственность за ее последствия. И после того как «холодная война», казалось бы, ушла в прошлое, споры эти не прекратились. Ничего удивительного в этом, думается, нет. Без правильных и честных ответов на вопросы, как и почему началась «холодная война», кто и в какой мере повинен в этом, невозможно по- настоящему, «по-правильному» покончить с ней, расчистить путь для новых международных отношений.
Ведь даже в случае с «горячей» войной, когда абсолютно ясно, кто сделал первый выстрел (попытки закамуфлировать это провокациями не выдерживают испытания временем), то есть кто своим односторонним актом начал войну, ее течение и окончание всегда являются делом двух сторон. С «холодной войной», когда такой ясности нет, для ее окончания тем более было важно понимание всеми участниками причин и обстоятельств начала и течения этой войны, ибо иначе невозможно устранение самих причин, а следовательно, нет гарантий, что она не возобновится. Одно дело, если обе стороны, сознавая свою долю ответственности за «холодную войну», проходят свою часть пути для ее прекращения. И совсем другое, если одна из сторон считает, что вся вина лежит на другой стороне и только та, другая, должна сделать все для ее прекращения, в то время как первая ничего делать не обязана. При таком подходе вряд ли можно рассчитывать, что «холодная война» окончательно и бесповоротно уйдет в прошлое.
Конечно, с конъюнктурно-политической точки зрения могло показаться соблазнительным поступить так, как предлагал американский историк Джон Геддис: давайте считать, говорил он, что ни та ни другая сторона не желала «холодной войны», а на деле и США и СССР просто заботились о своей безопасности, но, дескать, «трагедия заключалась в том, что добивались они своей цели в одностороннем порядке вместо того, чтобы действовать сообща». Другими словами, предлагалось закрыть вопрос о происхождении «холодной войны» совместной констатацией того, что все мы, мол, просто оказались «без вины виноватыми».
Но предлагавшаяся Геддисом формула не снимала все тот же главный вопрос: а почему, собственно, по окончании Второй мировой войны, в которой СССР и США были союзниками, они не смогли действовать сообща в интересах сохранения мира, что помешало им поступать именно таким образом?
Отнюдь не претендуя на внесение полной ясности в эту и другие проблемы, хотел бы поделиться некоторыми размышлениями о начальном периоде «холодной войны», предложить свой вариант ответа на вопрос, кто здесь сказал «а», а кто «б». Это мне представляется важным, несмотря на то, что дальнейшая история «холодной войны», на мой взгляд, изобиловала опрометчивыми шагами и с той и с другой стороны.
Мои размышления основаны на ретроспективном анализе событий первоначального этапа «холодной войны», на некоторых личных воспоминаниях о том времени, а также на неформальных беседах с Громыко, имевших место чаще всего во время многократных многочасовых перелетов через Атлантический океан.
