По ночам мне снился Джок. Во сне чаще всего мы бродили по пляжу или возвращались с него, усталые и голодные, я — с красными от холода щеками, он — запыхавшийся от бега. Войдя в дом, я разжигала камин, давала Джоку собачьего корма и готовила себе еду. Времена года менялись, но, как правило, это были зима и осень. Мы были на пляже, я бросала палку, Джок с радостным лаем устремлялся за ней, приносил ее обратно, клал к моим ногам, я поднимала палку и снова бросала. Этот сон был похож на бесконечный кинофильм, который никогда не надоедал. Во сне мне было хорошо и спокойно, словно все, что было для меня важно, умещалось в одном этом, вечно повторяющемся эпизоде, а все прочее не имело для меня никакого значения, было совсем неважным, мелким и бессмысленным. Случалось, просыпаясь в полной уверенности, что Джок рядом, я протягивала руки и утыкалась в спящего Юханнеса. Сквозь сон я начинала гладить и ласкать его или просто прижималась к нему, пока он, тоже еще не совсем проснувшийся, не начинал отвечать на мои ласки и все это не заканчивалось восхитительным сексом.
В ночь, когда Эльса рассказала о Сив, мне снился пляж. Сон был очень ярким, как в цветном кино, а звуки — крики чаек, шум волн и ветра, журавлиный клик — были такими четкими, словно я на самом деле была там. Ощущение было таким острым, что в какой-то момент мне показалось, что я почувствовала запах моря.
Во сне я ощущала себя счастливой, но проснулась абсолютно разбитой, и с таким чувством, словно в любую секунду готова рассыпаться на мелкие осколки. Сердце судорожно билось в груди, как плохо смазанный мотор, от страха по коже ползли мурашки, а перед глазами стоял плотный туман.
В тот день я была ни на что не способна. Юханнес ушел к себе — писать. Он нехотя согласился на это, потому что заметил, что мне очень плохо. Но я сказала, что мне надо работать, и дала понять, что хочу, чтобы он ушел. Я долго сидела в кровати с блокнотом в руках, потом еще почти столько же перед компьютером, не будучи в силах написать ни единой строки.
В одиннадцать я заставила себя встать, принять душ и одеться. Расстроенная, я без цели бродила по дорожкам в зимнем саду, потом прошла всю Атриумную дорожку, снова вернулась в сад, на этот раз к пруду Моне, но мне все время казалось, что мне не хватает воздуха, что у меня в этом замкнутом пространстве отделения начинается клаустрофобия. Я сделала еще один круг по дорожке и вышла на террасу. Здесь, наверху, ближе к стеклянному куполу, ближе к небу, было светлее и как-то приятнее. Наверно, потому, что терраса возвышалась над кронами деревьев и ничто не стесняло взгляд. Я села на стул спиной к остальным посетителям и просто молча сидела и смотрела на сад, пытаясь восстановить дыхание, пока не почувствовала на плече чью-то руку. Алиса.
— Как дела, милая? — спросила она.
— Не знаю, — ответила я. Я и вправду не знала. Я ничего не понимала. Ведь у меня был Юханнес, я любила его, и, судя по всему, он тоже любил меня. У меня были друзья, которых я уважала и ценила, которые заботились обо мне и помогали мне. И новость о смерти Сив не была новостью. Я давно уже свыклась с той мыслью, что Сив больше нет.
Но есть большая разница между тем, чтобы предполагать что-то, и тем, чтобы знать это наверняка. Большая разница. Это вообще две абсолютно разные вещи.
А еще оставался Джок.
Алиса взяла стул и села рядом со мной.
— Я скучаю по своей собаке, — сказала я.
— Собаке? Я не знала, что у тебя была собака.
— Была.
— Бедняжка, — сказала Алиса. — Бедная Доррит.
Я прижалась к ее плечу. Я не помню, плакала ли я, но наверняка плакала.
В тот же вечер было собрание по поводу нового эксперимента, в котором я должна была принять участие. Испытывали новый медицинский препарат против депрессии, предполагалось, что он начинает действовать сразу, в отличие от других лекарств, которые дают эффект только после нескольких недель применения. В собрании принимали участие тридцать человек, среди них Эрик, Лена и Шелль. Шелль был в дурном настроении. Он утверждал, что его обманули, почему-то он верил, что в должности библиотекаря отделения он будет избавлен от медицинских экспериментов. Я не сильно прислушивалась к его аргументам, но поняла, что это имело какое-то отношение к разделению обязанностей в отделении.
— Это только на время собрания, — пыталась объяснить одна из координаторов, беременная женщина с двойным подбородком и растрепанными волосами. — Только на время собрания ты не работаешь в библиотеке, и потом Виви Юнберг тебя там заменяет, и она замечательный библиотекарь, так что…
Шелль фыркнул:
— Виви Юнберг не библиотекарь! Виви Юнберг — ассистент библиотекаря! И она ничего не знает об этой библиотеке. И кроме того…
Он ныл, ныл и ныл… Его противный монотонный голос ужасно действовал мне на нервы. Более того, он выставлял себя на посмешище, этот жалкий и никчемный нытик.
После встречи я пошла к Юханнесу, но меня не оставляло чувство тревоги по поводу этих таблеток, которые мне нужно было глотать начиная со следующего утра. Во-первых, они наверняка дают побочные явления: нам велели обращать внимание на тошноту, головокружение, ухудшение зрения, дрожь в руках и потерю чувствительности. Это было второе испытание препарата. Когда его испытывали впервые, девяносто процентов «подопытных кроликов» отметили все эти побочные явления, причем у многих они приводили к язве желудка, инфаркту или повреждению рассудка. Ходили слухи, что несколько человек даже умерло. По причине этого руководство приняло решение, что мы должны принимать таблетки под наблюдением: был риск, что люди просто не станут их пить и тем самым повредят проекту.
Дойдя до двери Юханнеса, я уже едва стояла на ногах от усталости.
Но, услышав его шаги за дверью, я словно сделала глоток веселящего газа и расплылась в счастливой улыбке.
— Вот ты где! — сказал он, открывая дверь и буквально втаскивая меня в комнату и сжимая в своих объятиях. Юханнес покрывал меня поцелуями — лоб, нос, щеки, губы. Я вцепилась ему в плечи, рывком обняла, опустила руки еще ниже, сжала его напрягшиеся ягодицы. Он запустил руки мне в волосы, начал ласкать лицо, шею, грудь, потом сунул большой палец руки мне в рот, заставляя меня сосать его, не закрывая глаз.
Другой рукой он расстегивал мои брюки, стягивал их с ног вместе с трусиками. Потом вынул палец из моего рта и схватил меня за волосы на затылке, заставляя смотреть на него. Глядя мне в глаза, он мучительно медленно провел пальцем по клитору и вошел в меня одним, двумя, тремя пальцами! Оргазм был такой сильный, что у меня подкосились ноги, и я упала бы на колени, не держи он меня за волосы. Я висела на его руке, издавая стоны то ли неземного наслаждения, то ли острой боли.
Постепенно Юханнес отпустил мои волосы, и я опустилась на колени. Задыхаясь, я следила, как его руки — которые могли быть такими грубыми и такими нежными — расстегивали молнию на брюках, выпуская на свободу его член. Я открыла рот, впустила его внутрь и сжала губами так сильно, что Юханнес не выдержал и застонал. Я услышала его долгое и протяжное: «А-а-а-а…»
Мы лежали в постели. Я еще не рассказала Юханнесу о том, что мне сообщила Эльса. Я вообще раньше не упоминала ни Сив, ни других своих родственников. И только теперь решила рассказать ему о своей семье.
— Стальная Сив? — воскликнул он, еще не дослушав мой рассказ до конца. — Она была твоей сестрой? Я и не знал, что ее фамилия Вегер.
— Ты ее знал? — Я села в кровати.
— Нет. Но когда я оказался здесь три с половиной года тому назад, я слышал разговоры о ней и Элен. Майкен ее знала. Мне кажется, Сив была для нее тем же, чем Майкен для тебя.
— Правда? Ты не выдумал все это для того, чтобы меня утешить?
— Не глупи, Доррит! Зачем мне что-то выдумывать? Я рассказываю то, что знаю. Они с Майкен знали
