Убедившись, что мы одни в окружении писсуаров, я сказал:

  — Мне срочно нужна фотография наших практикантов. Обязательно всех четырех. Придумайте сами предлог для съемки, ну там для стенда...

  — Никаких стендов, Александр Борисович, никаких предлогов. У меня есть фотографии — и не одна — всех наших пятерых практикантов. Я их фотографировал в первый день практики; вас, помню, тогда не было... И девочка эта, Ким, была еще жива... Идемте, я вам дам, и пожалуйста, не предупреждайте меня, что все это должно остаться между нами...

  Меркулов разбирался с делом, которое вела молодая следовательша. Она сидела возле Меркулова, задрав короткую форменную юбку до невозможности, и докладывала фабулу расследуемого дела.

— Извините, Константин Дмитриевич,— сказал я, мне только что звонили из адмотдела горкома и просили срочно приехать. Ну, по тому делу на контроле... Вы знаете.  Следовательша с неприязнью взглянула на меня:

— Турецкий, мы заняты.

- Но Меркулов поспешно отложил дело:

— Нэлли Федоровна, извините. Разбор вашего дела придется отложить на другой раз.

  Следовательша взяла дело и, тряхнув завитушками у висков, развернулась на сто восемьдесят градусов.

  Когда дверь за нею закрылась, Меркулов еле слышно спросил:

— Что случилось?

Я нагнулся над его ухом:

  — Операция «Фауст» входит в свою завершающую стадию...

  А громко — для тех, кто прослушивает, если таковые имелись, пробасил:

  — Извините, но вы просили меня занять очередь в парикмахерскую. Мне звонили — наша очередь подошла.

  Меркулов потер щеки, заросшие рыжей щетиной.

— Действительно, я сегодня не брился.

  Мы вышли из прокуратуры и пошли по Новокузнецкой в сторону метро. Летняя Москва зеленела нежной листвой, а чистое, не омраченное облаками небо, казалось, гарантировало вечность жизни.

  Пока мы шли до парикмахерской, я доложил Косте обстановку, рассказал о вчерашнем визите к Рогову в ГРУ. Опустив лишь одно — беседу о жене маршала Агаркина.

  — Садитесь вот сюда, в кресло, — сказал Меркулову парикмахер Лившиц, —а я на минуточку выйду —взгляну на свою машину и заодно сниму дворники, а то знаете как у нас: раз-два, и половины автомобиля нет.

  Это нас устраивало. Пока парикмахер Лившиц отсутствовал (он один обслуживает свое краснознаменное хозяйство — знамя районного УБКО стояло в углу), мы с Костей коротко обсудили сложившуюся ситуацию по делу Лагиной.

  — Что будем делать, Костя? Бороться или не бороться? — спросил я на правах ведущего совещание. В парикмахерской мы были одни.

Меркулов боднул головой:

— Конечно, бороться!

— Тогда предлагаю план: выхватить звено, ухватиться за него и... и вытащить всю цепь. Предлагаю —определить «объект» и взять его в разработку. Я имею в виду — агентурную разработку.

— А что, есть «объект»?

— Есть.

— Кто?

  — Туманов, — сказал я. — Помнишь показания Бирюкова? Ты их читал и слушал пленки. Он сказал, что они переложили деньги из инкассаторской сумки в чемоданчик, а чемоданчик отдали странному человеку, подъехавшему к «Варшавской» на «Запорожце». Этого мужчину Валет видел со спины: он взял чемоданчик у Малюты Скуратова и понес к своей машине. И шел он странно, переваливаясь из стороны в сторону — словно пьяный... Я сам даю пьяным на опохмелку тридцать копеек. Но я не знаю пьяных, которым вручают четверть миллиона... Знаешь, в чем секрет? Он ходит на протезах. Такое впечатление, что идет пьяный... Есть и дополнительные сведения — Туманов живет в районе метро «Варшавская», ездит на «Запорожце», на том, что выпускают специально для инвалидов...

  — И что ты предлагаешь? — серьезно спросил Меркулов.

  — Хочешь попросить у меня санкцию на обыск и задержание?

  — Сначала я так думал, потом решил — это неправильно. Щуку нельзя пугать, ее следует брать на живца, на приманку. Я думаю так. Телефон его надо взять на кнопку. А за ним самим — организовать наружку. Кроме того, надо каким-то образом подпустить к нему Жукова. Он подходящая личность, из Афганистана и в Москве давно не был.

  — Александр Борисович, частный сыск в нашем государстве законом не предусмотрен,— сказал Меркулов и откинулся в парикмахерском кресле. (Излишняя твердость, с которой он произнес фразу, ясно доказывала, что Меркулов сожалеет об этом упущении закона.) И добавил: — Надо подумать.

  — Чего, Костя, думать? Санкции прокурора на эту операцию не требуется, твоей ответственности тут нет.

  —Я, Саша, говорю о соблюдении законности, а не об ответственности.

  —Агентурной службы по конституции у нас тоже нет, однако весь милицейский сыск пользуется услугами широкой сети агентуры.

  —Да, но с санкции начальника управления милиции.

  —Не беспокойся. Шура даже со своим гриппом выжмет «добро» из начальника МУРа, сам знаешь...

  Пришел Лившиц и стал накладывать на щеки Меркулова белую воздушную массу. Меркулов закрыл глаза.

  Я твердо сидел на свободном стуле и следил в зеркало за манипуляциями парикмахера над лицом Меркулова. Как только он открыл глаза, я резко спросил:

— Ну так что?

  Меркулов хохотнул своим низким горловым смешком:

  —Хорошо, твоя программа полностью принимается. Без поправок.

  Я опустил в прорезь телефонного аппарата двухкопеечную монету и набрал телефон Романовой.

—Меркулов дал согласие. Запускайте операцию по всем правилам вашей науки. И это не приказ, Шура. Это — просьба, Костина и моя.

  — Поняла, не беспокойся, Саша. Все будет, как в лучших домах Лондона, — сказала Романова своим спокойно-решительным голосом и шмыгнула носом: грипп ее, кажется, еще больше разгулялся.

  Я положил трубку на рычаг, не знаю, как там в лучших домах Лондона, но в наших «лучших домах» — на Петровке и на Лубянке — умеют подслушивать чужие разговоры и беседы и снимать скрытыми камерами чужие тайные встречи.

  Я сидел в кабинете Грязнова — Погорелова и курил. Я курил спокойно, глубоко затягиваясь и следил за мерцанием тлеющего огонька. Грязнов колдовал с записывающее - подслушивающим устройством.

  —Послушаем, что записал нам дивизион слежки. Первая запись. Телефонный звонок по номеру 225- 23-44, усекаешь?

  — Усекаю. Тот самый номерок, что мы выловили у Гудинаса.

  — Между прочим, в справочниках не числится, Сашок.

— КГБ? или ГРУ?

  — Слушай сюда, как говорит наша мать начальница.

Грязнов включил запись.

  «Туманов. Двадцать шесть и шесть. Добрый день, Эдуард Никитич!

  Неизвестный. Шесть и двадцать шесть, вернее. В чем дело?

  Туманов. Надо срочно увидеться. Относительно начинки для праздничного пирога.

Неизвестный. До праздника еще далеко, успеем.

Вы читаете Операция 'Фауст'
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату