усмехнулся Ваня.
— Тебя это всегда интересовало больше, чем нужно,— сказал Феликс Захарович сердито.
— Очень просто, я любопытен, — рассмеялся Ваня... — Я ведь знаю и Стукача, и Дюка. С Дюком мы даже работали вместе в Японии. Жаль его, хороший парень.
— А с ними что случится?
— Что-нибудь непременно случится,— сказал Ваня.— Так откуда взялся твой Бэби, дед? Ты всех заинтриговал своими секретами.
Феликс Захарович тяжело вздохнул и произнес:
— Я не согласен!
Ваня повернулся к нему без интереса и, скучая, спросил:
— С чем не согласен?
— С ликвидацией. Я не верю, что это запланировано Егором. Я подозреваю, что толкователи начинают свою собственную игру.
Ваня молча протянул ему зонт, и Феликс Захарович взял его за ручку. Ваня достал пачку папирос, сунул одну из них в рот, прикурил от зажигалки.
— Значит, не согласен, да?
— Да. Я требую проверки этого пункта.
— А что тебя так волнует в этом решении?
— Отношение к людям,— сказал Феликс Захарович взволнованно. — Если мы начнем убивать своих, то кто нам поверит?
Ваня широко, но отнюдь не искренне улыбнулся.
— А кто меня недавно пугал всеобщей грызней в конце второго этапа, а? Разве расправа с исполнителем не позволит избежать этого?
Феликс Захарович покачал головой и ничего не ответил.
— То-то, — сказал Ваня. — Когда мне плохо, это план такой, да? А когда тебе плохо, это, значит, вопреки плану?
— Когда тебе было плохо? — спросил хмуро Феликс Захарович.
Ваня щелчком выбросил папиросу и сказал:
— Мне теперь всегда плохо, дед. Меня уже мутит от всех ваших планов и операций. Я чувствую, что мы все не доживем до третьего этапа.
— Это невозможно, — сказал Феликс Захарович. — Стихия стихией, но процесс необходимо стимулировать, подстегивать и контролировать.
— Да, но не нам. Мы меченые, мы же «красная капелла», от нас шарахается весь цивилизованный мир! Мы в этом деле всего лишь фитиль, сгорим и истлеем. Взрывать мир будут другие.
— Да,— вздохнул Феликс Захарович.— Представляю, как тебе тяжело с такими мыслями. Только не вздумай дергаться, Ваня.
— А то что? — спросил тот угрюмо.
— Поймают, — просто ответил Феликс Захарович. — Ты же лучше меня знаешь, как это делается.
— А ты? — спросил Ваня. — Пойдешь до конца, да? Феликс Захарович печально усмехнулся, глянув на могильный памятник рядом.
— Мой конец не так уж далек, — сказал он. — Значит, и идти недолго.
Ваня скривился и буркнул:
— Поколение камикадзе... Ты дашь мне ключ или нет?
— Я предоставлю его коллегии Суда,— сказал Феликс Захарович. — Мне хотелось бы убедиться, что мы правильно исполняем план Егора.
— Это называется — демарш, — сказал Ваня.
— Тебе видней, — пожал плечами Феликс.
— Но я тебя поддержу, — пообещал Ваня. — Не знаю, чего ты гонишь волну, но мне интересно узнать предел их сопротивляемости.
— Спасибо, — кивнул Феликс Захарович.
Они распрощались, и Феликс Захарович ушел первым. Он шел, не замечая ни дождя, ни луж под ногами, ни удивления людей, с которым те на него смотрели. Седые волосы его намокли, капли воды стекали за воротник плаща, и из-за этого никто не замечал, что по его окаменевшему лицу текут слезы. Все было списано на дождь.
Впрочем, вернувшись домой, он прогрел ноги, выпил аспирин и даже хлопнул рюмку водки. Теперь ему было ради чего жить, и торопиться уходить не следовало, даже если рушились устои.
Снова он узнавал номер телефона по компьютерному коду, и, когда автоответчик привычно отозвался: «Говорит диспетчер связи. Если у вас есть сообщение, произнесите его после сигнала», — Феликс Захарович произнес:
— Говорит Франт. Срочно нуждаюсь в личном контакте. И дрожащей рукой он положил трубку.
День продолжался в обычном порядке. Легкий ленч, газеты, послеобеденный отдых. Он даже вздремнул на диване в кабинете, прикрывшись пледом. После трех зашла домработница, приготовила из полуфабрикатов обед, забрала белье в прачечную и поинтересовалась насчет надбавки к зарплате. Феликс Захарович, хоть и был покороблен ее прямотой, пообещал ходатайствовать.
— Сами же понимаете, — сказала домработница, — за ценами не угонишься.
Ликвидировать Бэби? Кому это могло прийти в голову? Его лучшего агента, исполнителя самых сложных и рискованных акций... Нет, это была не та аргументация. Лучшие агенты тоже переживали свои сроки, и дело не в качестве. Дело в том, что он с нею сроднился, он считал ее почти дочерью, и сама мысль об устранении Нины казалась ему дикой. Всегда понимавший важность дисциплины, всегда исполнявший приказы беспрекословно, сегодня он восстал против бессмысленности приказа и потому чувствовал, что перешел какой-то невидимый рубеж. Его нынешний демарш уже внесен в его личное дело, и что бы он теперь ни предпринял, на нем будет печать ослушника. Ему надо привыкнуть к этому. Теперь ему будет значительно ограничен допуск к секретной информации, ему уже не видать места в коллегии Суда, да и все остальное тоже будет сильно урезано. Но что это могло значить в сравнении с жизнью Нины?
Ожидаемый им человек пришел уже вечером, когда за окном стемнело. Такие у них были отношения, что тот сам открыл дверь своим ключом. Этот ключ мог был быть использован один раз в жизни или, напротив, никогда не использован вовсе, но он всегда был в распоряжении тех людей, от кого Феликс Захарович теперь ждал помощи.
— Здравствуйте, — сказал вошедший, приветливо улыбаясь. — Вы прекрасно выглядите, Феликс Захарович. Вы меня непомните? Мы с вами вместе отдыхали на Кипре.
— Леонид Андреевич? — спросил осторожно Феликс Захарович.
— Именно так,— удовлетворенно улыбнулся гость.— Славно мы тогда повеселились, не так ли?
— Значит, вы тоже в этом деле? — спросил Феликс Захарович.
— Мне было очень приятно узнать, что мы работаем вместе, — сказал Леонид Андреевич. — Позвольте сесть?
— Да, конечно, — спохватился Феликс Захарович.
Он не мог скрыть некоторой растерянности. Когда два года назад оказался на Кипре, то меньше всего он там веселился. Там проходил закрытый семинар по плану «Народная воля», и его нынешний гость членом семинара не являлся.
— Можете не сомневаться, — улыбнулся гость, заметив его нерешительность, — у меня к вам письмо от Главного. Где же это оно?..— он искал письмо по карманам своего пиджака и наконец нашел. — Ага, вот!..
Феликс Захарович взял письмо и бегло прочитал. Обычное письмо старого друга, и никто бы никогда не смог вычитать из него той информации, которую сразу увидел Феликс Захарович. Письмо ясно говорило о том, что доверять новому гостю нельзя, что Главный в беде и надо предпринять все возможное, чтобы его из этой беды вызволить. Тут же была и дополнительная информация.
— Прошу прощения, — сказал Феликс Захарович и отошел к компьютеру. Кажется, ему удалось скрыть свое смятение, может потому, что он сразу не принял этого человека.
