ответственность, Хрущев причислил себя к тем членам Президиума ЦК, которые вошли в состав высшего руководства партии и страны только после Отечественной войны. На самом деле он в этом составе находился со второй половины 30-х годов, именно он «наводил порядок» в те годы и в Москве, и на Украине.
5 ноября 1955 года состоялось заседание Президиума ЦК, на котором члены Президиума обсуждали вопрос о праздновании очередного юбилея Октябрьской революции. Был поднят вопрос о предстоявшем в конце декабря дне рождения Сталина. В предшествовавшие годы этот день отмечался торжественным заседанием. В пятьдесят пятом было решено заседания не проводить. Против торжеств в честь Сталина решительно выступил Л. Каганович. Ему возразил К. Ворошилов, утверждая, что «народом это решение будет воспринято нехорошо». Н. Булганин также высказался против торжеств. Уклончивую позицию занял А. Микоян, он был против заседания, но объяснял это не принципиальными соображениями, а тем, что два заседания близко друг от друга — 6 ноября и 21 декабря.
31 декабря 1955 года на заседании Президиума вновь состоялась острая дискуссия о репрессиях 30-х годов, в частности, был поднят вопрос об обстоятельствах убийства Кирова. Высказывались предположения о том, что к этому убийству приложили руку чекисты. Было решено посмотреть следственные дела бывших руководителей НКВД Ягоды, Ежова и Медведя — бывшего начальника Ленинградского областного управления НКВД. На этом же заседании обсуждалась судьба членов Центрального Комитета, избранного ХVII съездом, и его делегатов. В этой связи была создана комиссия во главе с П. Поспеловым. В ее состав вошли А. Аристов — секретарь ЦК, Н. Шверник — председатель ВЦСПС и П. Комаров — заместитель председателя Комитета партийного контроля при ЦК КПСС.
1 февраля 1956 года на Президиуме снова обсуждался вопрос о репрессиях. Решили доставить в ЦК бывшего следователя по особо важным делам МГБ СССР Бориса Родоса, который за совершенные преступления находился в заключении. Его ответы поразили членов Президиума. Обсуждение продолжалось. Микоян, Поспелов и Серов приводили конкретные факты, как Сталин непосредственно руководил массовым террором, в города, области и республики давалась «разнарядка» на аресты, которая утверждалась лично Сталиным. В. Молотов тем не менее считал, что в докладе на съезде надо обязательно признать, что Сталин — великий продолжатель дела Ленина. Микоян против. Затем выступил М. Сабуров: «Если верны факты, разве это коммунизм? За это простить нельзя». Г. Маленков признал, что вопрос о Сталине ставится правильно, об этом надо сказать партии. С этим согласились М. Первухин и Н. Булганин. В поддержку Молотова безоговорочно выступил только Ворошилов, с оговорками — Каганович. «Сталин, — сказал Хрущев в заключение, — был предан делу социализма, но все делал варварскими способами. Он партию уничтожил. Не марксист он. Все святое стер, что есть в человеке. Все своим капризам подчинил».
К началу февраля комиссия Поспелова закончила свою работу и представила в Президиум обширный доклад почти в 70 страниц машинописного текста. Его открывал раздел «Приказы НКВД СССР по проведению массовых репрессий». Комиссия привела наиболее важные документы, на основании которых во второй половине 30-х годов развернулись массовые репрессии. Комиссия сделала вывод: антисоветские организации, блоки и центры, якобы раскрытые НКВД, возникали на основании дел, сфабрикованных следователями с применением истязаний и пыток заключенных.
Комиссия отмечала, что фальсификации, пытки и истязания, зверское уничтожение партийного актива санкционировались Сталиным. «Сталину и некоторым членам Политбюро систематически направлялись протоколы допроса арестованных, по показаниям которых проходили работавшие еще члены и кандидаты в члены ЦК КПСС, секретари нацкомпартий, крайкомов и обкомов. Проводя массу необоснованных арестов, Ежов на совещаниях открыто заявлял, что он действует по указаниям сверху».
9 февраля Президиум ЦК заслушал сообщение комиссии.
О том, что такое обсуждение действительно проводилось, говорится и в «надиктовках» А. И. Микояна.
Докладчиком был Поспелов. Он тогда был и оставался просталински настроенным. Факты были настолько ужасающими, что в местах очень тяжелых у него на глазах появлялись слезы и дрожь в голосе. Все были поражены, хотя многое они знали, но всего того, что доложила комиссия, конечно, не подозревали. А теперь это все было проверено и подтверждено документами.
Но продолжу рассказ профессора В. Наумова.
После доклада Хрущев изложил свою позицию: «Несостоятельность Сталина как вождя раскрывается. Что за вождь, если всех уничтожил. Надо проявить мужество сказать правду». Он поставил вопрос, где сказать, и твердо ответил: на закрытом заседании съезда.
Молотов вновь попытался убедить членов Президиума в том, что в докладе должна быть формулировка «Сталин — продолжатель дела Ленина», и аргументировал это тем, что «тридцать лет партия жила и работала под руководством Сталина, осуществила индустриализацию страны, одержала победу в войне и вышла после ее окончания великой державой». Ему возражал Каганович: «Историю обманывать нельзя. Факты не выкинешь. Правильное предложение товарища Хрущева доклад заслушать… Мы несем ответственность, но обстановка была такой, что мы не могли возражать». И далее Каганович рассказал о трагической судьбе своего брата Михаила. Вместе с тем в выступлении Кагановича прозвучала осторожная нота: он предложил информировать делегатов так, «чтобы нам не развязать стихию».
Георгий Маленков: «Никакой борьбой с врагами не объясним, что перебили кадры. «Вождь» действительно был «дорогой».
Аверкий Аристов: «Сказать: мы этого не знали — недостойно членов Политбюро…»
Дмитрий Шепилов: «Надо сказать партии, иначе нам не простят…»
В ходе дискуссии определенно выявились две противостоящие позиции. В конце концов Молотов, Ворошилов, Каганович выступили против постановки на съезде отдельного доклада о культе личности. Им противостояли остальные члены и кандидаты в члены Президиума ЦК, которые поддерживали позицию Хрущева.
Хрущев постарался сгладить остроту дискуссии и даже сказал, что «не видит расхождений», все, мол, считают, что «съезду надо сказать правду…». И добавил: «Не смаковать».
За день до открытия съезда, за несколько часов до заседания Пленума ЦК, на Президиуме ЦК развернулась дискуссия о том, кто выступит с докладом о культе личности.
И здесь также легко увидеть, что Хрущев впоследствии лукавил. Микоян пишет, что он «предложил сделать доклад не Хрущеву, а Поспелову от комиссии». Хрущев не согласился: «Подумают, что секретарь ЦК уходит от ответственности, вместо того чтобы самому доложить о таком важном вопросе, докладчиком выступает другой».
На следующем заседании Президиума ЦК 13 февраля 1956 года было принято решение: «Внести на Пленум предложение о том, что Президиум ЦК считает необходимым на закрытом заседании съезда сделать доклад о культе личности. Утвердить докладчиком товарища Хрущева».
Существенно, что, хотя Президиум ЦК одобрил выводы комиссии Поспелова, не все они были упомянуты в докладе. Вывод комиссии о том, что все так называемые антисоветские «центры» и «блоки» были созданы следователями НКВД, недвусмысленно ставил вопрос о необходимости пересмотреть приговоры открытых процессов над лидерами бывшей оппозиции. Это мнение комиссии было проигнорировано, более того — и в отчетном докладе, и в докладе о культе личности в особую заслугу Сталину была поставлена борьба с оппозицией. Троцкисты и бухаринцы были вновь поименованы «врагами народа». Однако основная позиция доклада Поспелова о том, что культ личности Сталина явился следствием личных отрицательных качеств вождя, была усилена и развита в докладе.
Хотя Хрущев пишет в своих воспоминаниях, что решение заслушать доклад о культе личности было принято в последние дни съезда, на самом деле вопрос этот обсуждался до съезда. Членов Президиума ЦК беспокоило, что правда о преступлениях сталинского режима повлияет на голосование делегатов. Наиболее горячо и возбужденно по этому поводу выступал Ворошилов, он прямо предупреждал членов Президиума: после такого доклада при выборах в руководящие органы партии делегаты вряд ли проголосуют за членов Президиума ЦК. Тогда и было решено поставить доклад Хрущева 25 февраля 1956 года, после того, как пройдут выборы руководящих органов партии, а прения по докладу не открывать.
В своих воспоминаниях Хрущев представляет дело так, что вопрос о докладе на закрытом заседании
