них со стороны. Вавилов обратился к нему, ткнул пальцем себя в грудь, потом указал на него и на кишлак. Пастух с готовностью закивал.
Через час они были в кишлаке. Мигом собралась вся деревня, «рассматривая редкую европейскую разновидность», как шутливо вспоминал Вавилов. Его угостили лепешками из проса, анапом, кислым виноградом. Дали семена растений, позволили осмотреть дома — снаружи и внутри. Корма лошадям не нашлось, но несколько человек тут же пошли в соседнюю деревню и поздно ночью при свете факелов доставили мешки кукурузы.
Наутро никто не соглашается повести караван. Говорят, что впереди селение Гуссалик, а в нем разбойники. Наконец, Вавилов уговаривает четырех кафиров, выдает им вперед по пять рупий.
Путь трудный. На полуразрушенном мосту одна из лошадей проваливается и, к счастью, застревает между сучьями. Ее с трудом удается спасти. Путники собирают ветки, сучья, начинают ремонтировать переправу.
Вдруг проводники заявляют, что они дальше не пойдут, и суют Вавилову выданные вперед деньги. Их еле удается уговорить.
За три километра от кишлака Гуссалик проводники бросают караван и поспешно убегают.
…Состав растительности резко меняется. Кругом заросли ежевики, дикого граната. Обширные посевы проса, сорго, кукурузы, ячменя.
К удивлению путешественников, в Гуссалике афганцы Угрюмые, замкнутые — совсем не похожие на кафиров.
Кафиристан кончился. Южную границу его тоже пришлось значительно «подвинуть».
Две недели Вавилов и советский полпред Леонид Николаевич Старк обивают пороги канцелярий в Кабуле.
Вавилову нужно разрешение пройти южные и юго-западные районы страны. Лебедеву в таком разрешении отказали: восстание южных племен еще не совсем подавлено. Теперь то же говорят Вавилову. Но не может же он уехать, оставив неисследованной половину Афганистана].
И вот последний, самый длинный переход. По монотонной, несильно всхолмленной полынной степи и полупустыне с белыми лишаями солончаков.
Уже ноябрь, путь этот в обычное время не труден, особенно осенью и зимой, когда не палит нещадное солнце. Но после недавних военных действий караван-сараи разрушены и пусты. По ночам в нетопленных рабатах холодно. Трудно достать продовольствие и корм для лошадей.
Лишь вблизи рек сады и посевы. В лёссовой полупустыне дикие арбузы колоцинты.
Маленькие, величиной с апельсин, плоды высыхают и, гонимые ветром, как мячики, перекатываются по полю. Плоды горькие. Горечь, делающая их несъедобными, и сохранила здесь эти растения. Но Вавилов хочет узнать, не найдется ли среди них сладких форм. Он вспарывает ножом один, другой, третий арбуз, пробует на язык и отбрасывает. Кончается это острыми болями в животе — отравлением…
Караван входит в тутовую аллею. Вдали стройные кипарисы, сады. А еще дальше неправильный четырехугольник городской стены. Кандагар — «город аптекарей и гранатов».
И опять полынная степь, полупустыня, каменистая пустыня… Все труднее доставать еду для людей и животных.
Вавилов удлиняет дневные переходы, чуть свет поднимает караван и останавливается в полной темноте. Лошади устали, исхудали. Люди тоже устали. Сипаи ропщут, требуют длительных остановок. Но Вавилов объясняет, что пока они не достанут фуража, каждая остановка может лишь осложнить положение.
Герат! Все трудности позади. Путешественники отдыхают, готовятся к возвращению на родину.
12 декабря Вавилов и Букинич покинули пределы Афганистана…
Через полгода Вавилов получит письмо:
«Многоуважаемый Николай Иванович, Русским Географическим обществом присуждена Вам за географический подвиг — путешествие в Афганистан — медаль имени Н. М. Пржевальского, о чем и объявлено в годичном общем собрании О-ва 5 июня с. г.
О присуждении Вам указанной почетной награды О-ва считаю приятным долгом Вас уведомить.
Пользуясь случаем, прошу Вас принять уверение в совершенном моем уважении.
Президент Русского Географического общества Ю. М. Шокальский»*.
Страны Средиземного моря
«Теперь мы в Марселе. Море не спокойно. Я чувствую, предстоит нелегкое путешествие. 12 дней и ночей в лучшем случае. Но я не колеблюсь, дорогая. Это необходимо сделать по логике жизни. Это не является удовольствием, дорогая, поверь мне. От поездов, экспрессов и моря (я уже сделал, по крайней мере, 25 000 км) я получил постоянную головную боль»*.
Открытка датирована 1927 годом, 5 января.
На одной стороне ее — изображение парохода, на котором предстоит плыть Вавилову. Другая разделена пополам: половина для адреса, другая — для текста. Много таких посылал Вавилов, путешествуя по странам Средиземноморья.
Адресовал в институт, сотрудникам, друзьям. Но чаще всего жене. И иногда в Москву — сыну. Десять-двенадцать бисерных, неразборчивых строк. Он писал их, как правило, на ходу. Где-нибурь на улице, в поезде, автомобиле. Писал торопливо. Без точек и запятых. С сокращениями. Без банальных вопросов о здоровье.
Писал и длинные письма, когда выпадал свободный час. И письма и открытки просил хранить — они заменяли ему дневник.
Так почему бы нам не привести одно за другим наиболее интересные письма и открытки?
Мы и сделаем это, опуская по возможности латинские названия растений, повторы и второстепенные детали, а также нерасшифрованные фразы, и лишь в самых необходимых случаях давая пояснения.
Но сначала короткая предыстория путешествия, которая тоже запечатлена в письмах Н. И. Вавилова.
Основная трудность — получение виз в страны Средиземноморья. Особенно в принадлежащие Англии и Франции колонии Вавилов пишет письма, обивает пороги посольств… И вдруг узнает, что из-за вводимого в стране «режима экономии» экспедиция откладывается на неопределенный срок.
Он обращается к Н. П Горбунову:
«Посылаю Вам краткую Докладную записку, которая, может быть, понадобится Вам при переговорах, как материал, объясняющий, что именно в силу „режима экономии“ необходимо осуществить данную поездку.
Я глубоко убежден в полной практической целесообразности этой поездки, которая одобрена несколькими селекционными съездами, Наркомземом, Пленумом и Малым Совнаркомом, не говоря уже о том, что затрачено очень много энергии на то, чтобы осуществить ее, на то, чтобы получить согласие Англии, Франции на разрешение поездки. Внутренняя убежденность в правоте этого дела позволяет просить Вас помочь институту в нем»*.
Дело быстро улаживается. Письмо Н. П. Горбунову датировано 4 апреля 1926 года. А уже 16 апреля Вавилов, возобновивший «выколачивание» виз, сообщает Г. С. Зайцеву:
«В Сирию, Марокко в визах уже определенно отказано французским правительством. Вообще путешествие в колониальные страны сопряжено с большими трудностями: в метрополию пускают, а колонии остаются недоступными, особенно имеющим советский паспорт»*.
17 мая. М. Г. Попову;
«Я добился на днях снятия „вето“ на поездку у нас, но возникли новые неожиданные препятствия, ибо оказалось, что в колонии с советским паспортом не пускают. До сих пор такого случая не было. В Марокко и
