Мука сделалась невыносимой, Ник ничего, кроме нее, не осознавал. И он уже был близок к обмороку, когда увидел, как в тумане, что люди у костров выронили оружие, даже монах бросил свой шест с крестом. Они зажимали ладонями уши, лица исказились от боли; шатаясь, они поднялись и побрели. Не навстречу существу с совиной головой — оно уже исчезло. Нет, спотыкаясь и пошатываясь, они скрылись в кустах, влекомые некой силой, которой не могли противиться. Латники, за ними женщина, путаясь в подметавшей землю юбке, наконец, монах с застывшим в страдальческой гримасе лицом брели в кишащую призраками тьму.
Ник тоже чувствовал эту силу и бился в своих путах, чтобы подчиниться пронзительному зову, но веревки лишь глубже впивались в тело. Он отчаянно рванулся, чтобы идти на зов, — иначе от боли нет спасения, он должен идти! И не мог. Наконец, сломленный, совсем обессиленный, он затих, и лишь терзающие плоть ремни удерживали его на ногах.
Бродяги исчезли, а тощая кляча и понурый мул остались на поляне, пощипывая траву как ни в чем не бывало. Голова у Ника уже не разламывалась от боли, хотя издалека до него еще доносился, постепенно стихая, мучительный звук.
Что будет с теми, кто подчинился зову? Ник этого не знал, но был уверен, что они не вернутся освободить или прикончить своего пленника. Еще не совсем придя в себя после пытки, которой подвергся его слух, Ник тем не менее начал понимать, что по-прежнему крепко привязан к дереву.
В свете костров ярко блестели брошенные кинжалы — но были для него так же недосягаемы, как если бы находились в его родном мире.
Тут сверху донесся какой-то звук, и Ник задрал голову, пытаясь увидеть, что там такое. Уж не летающее ли чудовище?
Что-то лишь мелькнуло перед глазами, но Ник был уверен, что не ошибся. В том направлении, куда ушли бродяги, пронеслась летающая тарелка.
Не для того ли предназначался этот зов, чтобы скрывающиеся в зарослях покинули свое убежище и вышли на открытое пространство, где их легко переловить?
Те чудища — бродяги, похоже, могли их опознать, Ник вспомнил, что монах называл имя существа с совиной головой, — какое они имеют отношение к летающим тарелкам? Впрочем, их могли использовать, чтобы обезоружить и сломить намеченные жертвы.
Но если охотники захватят бродяг, то узнают о Нике! Возможно, уже знают и полагают, что Ник никуда не денется. Бежать отсюда, во что бы то ни стало бежать! В эту минуту летающие охотники казались страшнее любого из чудовищ, которых Ник видел сегодня на поляне, — чудовища могут быть иллюзиями, а тарелки уж точно настоящие.
Бежать, но каким образом? Кинжалы… У него не больше шансов до них дотянуться, чем позвать на помощь Страуда, Крокера или викария. Или встретиться с Герольдом.
Герольд!
Ник сосредоточился, вспоминая, каким увидел Герольда, выбравшись из пещеры, ясно представил себе его сверкающий камзол. Страх понемногу улегся. Волны зла, нахлынувшие с темнотой, рассеялись, и Ник почувствовал на влажном от пота лице свежее, ароматное дыхание леса.
Да, но летающая тарелка! Освободиться прежде, чем ее экипаж окажется здесь! Ник был слишком измучен, чтобы бороться с путами, которые затягивались все туже при каждом движении, руки и ноги стали пугающе бесчувственными.
Герольд… Вместо того, чтобы думать, как спастись, Ник продолжал вспоминать — и Авалон стоял перед его внутренним взором.
— Авалон!
Что побудило его произнести это имя? Лошадь вздернула голову, заржала, и ей отозвался мул. Животные перестали щипать траву и стояли, глядя на дерево, к которому был привязан Ник.
Затем появился
Еще один призрак? Если так, то выглядел он чрезвычайно реально.
— Авалон? — Ник произнес это как вопрос. Захочет ли Герольд его спасти? Или оставит на милость летающих охотников, раз Ник не принял его предложение?
— Я Авалон, — услышал он в ответ.
— Вы можете… вы меня освободите? — Ник перешел сразу к делу. Пусть Герольд скажет «да» или «нет», и покончим с этим.
— Каждый должен освободить себя сам. Свобода возможна для всех, но ты должен сделать выбор сам.
— Но… я не могу пошевелиться… даже чтобы взять это ваше бесценное яблоко, если захочу!
Как и прежде, лицо Герольда ничего не выражало; вокруг него разливалось сияние.
— Существует три вида свободы. — Авалон не извлек яблоко. — Есть свобода тела, есть свобода мысли, и есть свобода духа. Дабы стать воистину свободным, человек должен обрести все три…
У Ника в душе закипел гнев. Сейчас время — его злейший враг, и он вовсе не желал тратить его на философские споры.
— Мне от этого не легче.
— Свобода — в тебе самом, — отвечал Авалон, — равно как и во всех живых существах…
Он чуть повернулся и перевел невозмутимый взгляд с Ника на лошадь и мула. За время, что он на них смотрел, Ник успел несколько раз вздохнуть. Затем животные замотали головами с такой энергией, которую до сих пор эти заморенные существа ни разу не проявляли.
Они подошли к зарослям кустарника, сунули глубоко в листву морды и принялись фс какой-то явно разумной целью поворачивать головы и выгибать шеи. Веревки с кусочками металла, которые латники намотали им на шеи, зацепились за ветки. Затем каждый из них наклонил голову, дернулся назад — веревки соскользнули и остались висеть на кустах.
Освобожденные лошадь и мул тотчас же подошли к Герольду и склонили перед ним головы. Он протянул руку к сбруям, но не коснулся — упряжи упали на землю, освободив животных от всего, чем их опутал человек.
Однако они по-прежнему стояли и глядели на Герольда, а он на них — словно вели безмолвную беседу. Потом лошадь негромко заржала, мул заревел. Они развернулись и потрусили во тьму.
— Если вы в состоянии освободить их, — запальчиво проговорил Ник, — то можете то же самое сделать и для меня.
— Свобода в твоих руках, лишь ты сам можешь ее обрести.
Ник понял, что Герольд говорит это с какой-то целью, а не из желания ему досадить. Лошадь и мул избавились от своих «оков», но все попытки Ника только вконец обессилили его. Ему не освободиться без посторонней помощи — это просто невозможно.
— Как? — спросил он.
Ответа не последовало.
— Вы же объяснили животным! — сердито настаивал Ник.
Герольд хранил молчание.
Свобода, которую лишь он сам может обрести? Возможно, из-за того, что он не принял золотого яблока, Герольд не может или не желает ему помочь чем-либо еще, кроме этого туманного утверждения? Ник оперся на ствол дерева и постарался спокойно подумать. Несомненно, способ есть. Вряд ли Авалон по какой-то неясной причине нарочно его мучает. А если такой способ есть, то у него должно хватить воли, терпения и ума, чтобы его найти.
Тщетные попытки вырваться ничего не дали. Лежащие на земле кинжалы — вот мука! — он видел, но достать не мог.
Итак — что же остается?
Тело было не свободно. Свобода мысли, свобода духа — может ли он воспользоваться ими? Телепатия… Предвидение… Человеческий мозг таит в себе различные силы… Паранормальные способности. Но подобным даром обладают немногие, и Ник к их числу не принадлежит.
Кинжалы… он их видит… свобода мысли…
Авалон ждал. Он больше ничем не поможет. Ник был уверен, что остается рассчитывать только на себя, на свою волю и силы.
