прежде чем топоры саксонцев отправили их в лимбу.[1] А до римлян там были другие, много, много других… А кое-кто владел странными познаниями. Вы доставите мне весьма большое удовольствие, Трегарт… — тут он замолк, словно ожидая ответа, но Саймон молчал, и он продолжил: — Трегарт, я познакомлю вас с одной/ из традиций земли ваших предков. Весьма интересный эксперимент. Ну, приехали наконец!
Машина остановилась перед узким проулком. Петрониус открыл дверцу.
— Перед вами единственный недочет в моих владениях. Проезд здесь слишком узок для машины, придется пройти пешком.
Перед открывшейся взору Саймона черной щелью в его голове на мгновение мелькнула мысль: что если доктор просто привез его к назначенному месту убийства. Быть может, Сэмми уже поджидает его? Но шедший впереди Петрониус призывно посвечивал фонариком.
— Буквально ярд или два, следуйте за мной.
Улочка действительно оказалась короткой, и они вышли на обрамленную домами площадку. Меж окружающих громадин ютился домишко.
— Совершенный анахронизм, Трегарт, — доктор вставил ключ в замок, — деревенский дом конца семнадцатого столетия посреди города двадцатого века. И поскольку в его древности сомневаются, в этом столетии он существует как материальный призрак былого. Входите, прошу вас.
Потом уже, дымясь перед очагом, крепко стиснув стакан с какой-то смесью, что сунул ему в руку хозяин, Саймон подумал, что именно призрачным в сущности и следовало бы назвать этот дом. Остроконечную шляпу на голову доктору да меч к его собственному бедру — и иллюзия того, что он переступил из века в век, стала бы полной.
— Так куда же и когда я уйду отсюда? — спросил он. Петрониус поворошил дрова кочергой. — Вы, полковник, уйдете отсюда на рассвете, уйдете на волю и без «хвоста» — это я вам обещаю, а вот куда, — он улыбнулся, — куда, это мы посмотрим.
— Зачем ждать до рассвета?
Неохотно, словно против воли, Петрониус положил кочергу и долго вытирал руки платком, прежде чем глянуть клиенту в глаза.
— Потому что ваша дверь откроется лишь на рассвете… Та дверь, что пригодна только для вас. Есть такая вещь, Трегарт… быть может, вы будете смеяться, пока сами не увидите доказательства. Что вы знаете о менгирах?
С нелепым удовлетворением от того, что
— Это камни… Древние люди ставили их кругами… как в Стоунхедже…
— Да, иногда и кругами. Но использовали их и иначе. — Теперь в голосе Петрониуса чувствовалась глубокая убежденность, требующая серьезного внимания от слушателя. — В старых легендах упоминалось о камнях, обладавших великой силой. Например, Лиа Файл ирландских Туата Де Дананн. Когда на камень наступал законный король, тот громким голосом славил владыку. Он был коронационным камнем этого народа, одним из трех великих его сокровищ. А разве короли Англии не поклоняются до сих пор Сконскому камню, на котором стоит их престол?
— Но в Корнуолле был и еще один исполненный могущества камень… Сиденье Погибельное. Рассказывали, что оно умело судить человека и, взвесив его достоинства, потом предоставляло судьбе. Силу этого камня с помощью ясновидца Мерлина обнаружил Артур и поставил его сиденьем у Круглого стола. Шестеро его рыцарей дерзнули сесть на это сиденье. Попробовали… и исчезли. А потом явились двое, что знали его секрет, и остались: Персеваль и Галахад.
— Ну, — в голосе Саймона слышалось разочарование, тем более горькое теперь, когда вновь забрезжил огонек надежды, — Артур и Круглый стол — это же детские сказки… Вы говорите так, словно это…
— …Словно это истинная история, — перебил его Петрониус. — Ах, разве можно быть уверенным, где история, а где сказки? Любое слово, донесшееся к нам из прошлого, искажено… Познания, предрассудки, да, наконец, физическое состояние историка, записавшего это слово для последующих поколений. Традиция — вот мать истории. А что есть традиция? — Произнесенное слово. Ведь даже за одно поколение можно переврать абсолютно все. Вот ведь и вас, да и всю вашу жизнь изменил несправедливый приговор. И этот приговор уже вписан в анналы, стал историей… при всей его ошибочности. Так разве можно сказать: вот это легенда, а вот это факт, и быть уверенным в справедливости своих слов? Историю пишут люди… и этот длинный свиток заляпан пятнами всех ошибок, свойственных людскому роду. И в легендах есть крупицы истины, а в общепринятой истерии довольно лжи. Я знаю это… Ведь Сиденье Погибельное существует!
— Иные из исторических теорий полностью отрицают историю, которая известна нам со школы. Вы слыхали когда-нибудь об альтернативных мирах, ветвящихся в зависимости от секундных решений, принимаемых нами. В одном из таких миров, полковник Трегарт, вы, быть может, были внимательнее тогда, там в Берлине, а в каком-то другом мы с вами не встретились час назад, и там вас уже поджидает Сэмми!
Доктор раскачивался, переступая с носков на пятки, словно убежденность в своей правоте кипела в нем. И несмотря на сомнения, Саймон почувствовал, что и его захватывает эта пламенная уверенность.
— А какую же из этих теорий вы используете для разрешения моей проблемы?
Петрониус вновь с облегчением расхохотался:
— Давайте-ка просто выслушайте меня… Не надо считать меня сумасшедшим… и вы все поймете. — Переведя взгляд с запястья на настенные часы за спиной, он заметил: — Несколько часов у нас еще есть…
Пока этот коротышка выкладывал свою дикую дребедень, Саймон покорно слушал. Тепло, выпивка и отдых — вот что было главным сейчас. А потом — придется встретиться лицом к лицу с Сэмми, но это будет потом, а пока он старался сосредоточить все мысли на словах Петрониуса.
Когда доктор наконец окончил свою речь, древние часы пробили три раза. Трегарт вздохнул, быть может, просто устав от долгих речей. Но если в них была истина… Кроме того, у Петрониуса было имя. Саймон расстегнул рубашку и вытянул из-под нее пояс с деньгами.
— Я знаю, что с тех пор как Сакарси и Вальверштейн обратились к вам, о них более никто не слышал, — заключил он.
— Конечно, ведь оба они прошли через открывшиеся им двери в те миры, которые неосознанно искали. Все происходит именно так, как я уже говорил. Надо сесть на сиденье, и перед тобой открывается мир, где твой дух, ум — душа, если хотите, — обретают свой дом. А потом — вы свободны, идите, ищите свое счастье.
— А почему вы сами не испробовали этот путь? — С точки зрения Саймона, здесь крылась слабость в рассказе доктора. Если у Петрониуса был ключ к подобной двери, почему же он еще не воспользовался им сам?
— Почему? — доктор глянул на покоящиеся на коленях пухлые ладони. — Потому что оттуда нет возврата, только окончательно отчаявшийся выберет неотвратимое будущее. В нашем мире мы привыкли считать, что сами решаем свою судьбу и самостоятельно принимаем решения. А этот выбор изменить нельзя. То, что вы слышали, — это слова, много слов, и сейчас я не могу подобрать нужных… Хранителей сиденья было много, но лишь немногие сами воспользовались им. Быть может… когда-нибудь… но пока у меня не хватает смелости.
— Итак, вы предлагаете свои услуги гонимым? Ну что же, зарабатывать на жизнь можно и так, интересно было бы ознакомиться со списком ваших клиентов.
— Совершенно верно! Моей помощи искали весьма знаменитые люди. Особенно перед концом войны. Вы даже не поверите, если я назову тех, что обращались ко мне, когда колесо фортуны закрутилось для них в обратную сторону.
Саймон кивнул.
— Да, в списке военных преступников оказались значительные пробелы, — заметил он, — и должно быть, ваш камень послал их в довольно страшные миры. — Он встал и потянулся. Потом подошел к столу и отсчитал деньги, извлеченные им из пояса. Купюры были в основном не новые, замусоленные, словно бы грязь, за которую были они получены, испачкала и сами деньги. А потом в его руке осталась последняя
