освободителей, потому что Черных осталось совсем немного. Дети появлялись на свет крайне редко, и число смертей — от рук убийц или на дуэли с себе подобными — давно превзошло число рождений.
Отношения между Черными правильнее всего было бы охарактеризовать как непрочное перемирие, они постоянно ссорились из-за каких-то капризов или оскорблений, суть которых была выше понимания гортиан. Постоянный страх преследовал их, являлся к ним ночными кошмарами, и не было от него спасения, даже на полях выигранных сражений или в выжженных дотла замках. И все же, если возникал хотя бы слабый намек на восстание коренных жителей — а поначалу, как утверждал Капал, такое бывало часто, — пришельцы отбрасывали взаимное недоверие и зависть, объединяя свои силы, чтобы покарать повстанцев. В последние годы искры сопротивления тлели только в Пустынных Землях, и пришлые правители спокойно и методично затаптывали их, словно давя подошвами тяжелых сапог беспомощно копошащихся в дорожной пыли насекомых.
Цим ровно бежал своей лучшей дорожной рысью. Здесь, на широких заснеженных лугах, передвигаться было куда приятней, чем карабкаться по крутым горным тропам. К середине дня горы уже едва обозначались пурпурной линией где-то у самого горизонта. По-прежнему дул теплый ветер, и снег начал подтаивать, обнажая местами клочки желтой прошлогодней травы.
Ларнг, однако, был чем-то обеспокоен. Он все пытался поднять голову повыше, время от времени пофыркивая, и дважды прибавлял рыси без всякого приказания. На вершине небольшого холма они остановились передохнуть, и тут Цим протяжно заревел. Где-то вдали двигались неясные тени, и Кинкар схватился за рукоять меча. Не в первый раз юноша пожалел, что новый прекрасный лук пришлось оставить в замке. Но то, что виднелось где-то вдалеке, оказалось всего лишь стадом диких ларнгов. Отличная будет охота летом. Надо выпустить Цима и еще парочку обученных ларнгов, и они сами приведут все стадо в загон. Да этак можно будет дать по второму ларнгу каждому обитателю замка!
Но неужели они так до самого лета и не выберутся отсюда? Эта мысль убила в нем весь энтузиазм охотника. Как-то в последнее время поутихли разговоры о новых вратах, о переходе на другие Горты, в особенности после того, как обнаружились несовершенства этого мира. Он был уверен, что Властители Неба приняли решение не вступать на радужный мост, ведущий в другие миры, пока этот, отчасти по их вине, остается столь несправедливым. И это означало, что не суждено им будет всласть поохотиться на ларнгов.
Кинкар дернул заушники, и Цим вновь принялся мерить равнину своей спокойной, ровной рысью. На юго-западе показалась темная линия, обозначавшая, как считал Кинкар, границу лесов. Могли бы и пораньше добраться, подумал всадник, потому что ветер уже стал горячим, словно шел из гигантского отопительного ящика Властителей. Снежных пятен осталось уже совсем мало, да и те стремительно таяли.
И вот на розовом небе заклубились облака, принесенные этим обманчиво ласковым ветром. Облака несли дождь, бока их были раздуты, словно мешки, в каких запасают воду путешественники, направляющиеся в пустыню.
Первые тяжелые капли упали на плечи юноши, стекли по длинной зимней шерсти Цима. Кинкар обернул вокруг себя развевающиеся полы плаща, укутал ими голову, сожалея, что он не ящерица и потому не может совершенно втянуть ее в плечи. Цим тряс головой, с отвращением фыркая, а потом вдруг резко ускорил бег, превратившись в стрелу, устремленную к далекому укрытию.
Они успели сильно вымокнуть, прежде чем достигли лесной чащи. Будь это летом, густая листва хорошо защитила бы Кинкара и его ларнга от ливня. Но сейчас струи дождя секли путников, легко проникая сквозь переплетение голых веток. Стало холодать; дождь незаметно переходил в снег. Стекавшие по стволам ручейки замерзали прежде, чем достигнуть земли, образуя вокруг деревьев прозрачный ледяной футляр.
Надо было как можно скорее найти убежище. Раздражение Кинкара сменилось вполне обоснованным беспокойством. Черные тучи заволакивали все небо, среди бела дня становилось темно, как ночью. Ехать вперед наугад было опасно — можно оказаться в таком месте, которое не показано на карте. Но и останавливаться под ледяным дождем тоже нельзя — замерзнешь.
Петляя между деревьями, Кинкар пытался придерживаться юго-западного направления, надеясь, что так он доберется до реки. Останавливаться нельзя ни в коем случае. Теперь он шел пешком, намотав на руку заушники, выискивая промежутки между стволами. И вдруг он обнаружил у себя под ногами следы давней человеческой деятельности. Он и не заметил, как вышел на какую-то древнюю дорогу. Большие деревья расступились, на зараставшей просеке видны были лишь побеги толщиной не более пальца да кустарник. Вдруг все вокруг озарилось бело-голубым светом. При свете молнии Кинкар успел разглядеть, что дорога вымощена обтесанными булыжниками. Сейчас, конечно, они выглядели как набросанные вкривь и вкось камни, но все же это была мостовая!
Дорога была прямая, и Кинкар решил поехать по ней, поскольку продолжать блуждания в поисках реки было опасно. Уж куда-нибудь она да ведет, и если придерживаться ее, то можно хотя бы избежать опасности разделить участь заблудившихся путников, бродящих кругами на одном и том же месте. Наиболее логичным представлялось предположение, что эта дорога некогда связывала горную область с морским побережьем. Если идти по ней, то, быть может, удастся обойти несколько пограничных постов. Эта мысль показалась Кинкару привлекательной, и он начал продираться сквозь обдававшие его ледяным душем кусты, увлекая за собой слегка упирающегося Цима.
Но, как вскоре стало совершенно очевидно, выйти на древнюю дорогу — это только полдела. Буря не утихала, надо было как можно скорее найти какое-нибудь укрытие, чтобы обогреться и обсушиться. Кинкар начал вглядываться во тьму, пытаясь увидеть в темноте очертания хотя бы поваленного дерева, около которого можно построить охотничий шалаш.
Конец этому мучению положил Цим. Ларнг пронзительно взвизгнул, дернул головой, выворачивая руку Кинкару, не выпускавшему заушников. Потом Цим прянул назад, угрожая Кинкару когтями передних лап — так, как его учили нападать на пехотинцев во время боя. Застигнутый врасплох, Кинкар отпустил заушники, пытаясь увернуться от удара.
Почуяв свободу, Цим побежал вперед, едва заметный в сгущавшейся тьме. Он вдруг резко забрал вправо, протискиваясь между двумя деревьями, и ушел в чащу, не давая себя поймать. Задыхаясь, путаясь ногами в зарослях, Кинкар бежал следом, пытаясь не упустить ларнга из виду. Время от времени ему еще удавалось заметить мелькавший между стволов светлый силуэт животного.
И вдруг Цим совершенно пропал. Чуть не плача от досады и ярости, Кинкар побрел наугад в том направлении, где он в последний раз видел своего скакуна, но внезапно наткнулся на какую-то преграду. От неожиданности он отпрянул назад, обдираясь о колючки кустарников.
Его вытянутые вперед руки скользнули по каким-то камням, покрытым тонкой ледяной коркой. Стена! Здание! Потом руки провалились в пустоту, и это значило, что в стене обнаружилась дверь. Он рванулся вперед и оказался в сухом месте, вне досягаемости дождя, барабанившего где-то наверху по невидимой в темноте крыше. Рядом ворчал Цим, нашедший это укрытие раньше своего хозяина.
Под ногами шуршали вороха сухих листьев, потрескивали, ломаясь, тонкие веточки. Сбросив пропитавшийся водой плащ, Кинкар сгреб все это в кучу и поднес уголек в глиняной коробочке людей межгорья. Он долго возился с костром, не замечая, в какое сооружение привел его Цим. Когда пламя, наконец, занялось, он огляделся в поисках дров и обнаружил, что их до огорчительности мало. Груды листьев, ветки, несколько небольших гнилых сучьев. Он собрал все до последней веточки и тут обнаружил в стене дверь, ведшую во внутреннее помещение.
Не питая особой надежды найти еще хоть немного дров, Кинкар все же решил заглянуть во вторую комнату. Он обошел вокруг Цима и шагнул в дверной проем. Свет костра не проникал за порог, но не тьма и не обнаружившаяся вторая дверь заставили юношу замяться у входа.
Когда Кинкар проходил сквозь чуждые Горту врата людей с Неба, покоившийся у него на груди талисман, воспламененный их энергией, превратился в уголь, жегший его плоть. Сейчас он испытывал нечто совсем другое.
Камень чуть потеплел, не раскаляясь до обжигающего жара. И одновременно пришло трепетное, возвышенное чувство жизни, нового накала чувств, новой глубины понимания действительности. И вместе с этим — ощущение правильности избранного пути…
Сколько времени простоял он на пороге, всецело отдавшись охватившей его с ног до головы
