изменения в теле человека, которые происходят, когда человек о чем-либо думает. Мессинг непосредственно ощущает двигательные импульсы, поступающие из мозга в мускулатуру, когда испытуемый мысленно дает Мессингу задание.
Если задание очень сложное, Мессинг последовательно ощущает целую серию происходящих в мышцах изменений. Для того чтобы осуществить это, Мессинг должен до предела напрячь свою нервную систему, отвлечься от множества посторонних раздражителей, выбрать только те сигналы, которые указывают правильный путь. Поэтому внешнее поведение Мессинга зачастую необычно. Для решения задачи он должен приложить немалые усилия.
Таким образом, совершенно неправильно было бы думать, что опыты Мессинга доказывают возможность передачи мысли из одного мозга в другой. Мысль неотделима от мозга. Если Мессинг отгадывает ее, то только потому, что мысль влияет на состояние органов движений и всего тела, и потому, что сам Мессинг обладает способностью непосредственно ощущать это состояние.
Наблюдая опыты Мессинга, мы еще раз убеждаемся в том, что нет такого явления, которое не находило бы исчерпывающего научного объяснения с позиций диалектико-материалистической теории.'
До сих пор все мои выступления сопровождает этот текст.
Я много уже говорил на этих страницах о своих способностях, не конкретизируя и не объясняя, что за этим словом скрывается. Настало время рассказать все, что я знаю об этом.
Итак, что же я умею делать?
ГЛАВА III
ЧТО Я МОГУ? ТЕЛЕПАТИЯ
Это стихотворение — я процитировал только часть его — написал молодой Роберт Рождественский. Он показал в нем телепата. Об этом и пойдет речь в третьей главе.
Мой друг писатель Михаил Васильев, научный популяризатор, много раз задавал мне вопрос: 'Скажите, Вольф Григорьевич, как это у Вас получается? Как Вы это делаете?'
Я знал, что его мучит не праздное любопытство, что ему надо знать ответ на этот вопрос. Ведь он собирал тогда материалы для последнего тома своей серии книг 'Человек и вселенная'. Этот том назывался 'Человек наедине сам с собой'. Но что я мог ответить на его вопрос? По существу ничего. Ибо я сам не понимаю, как это делается.
Только не подумайте, пожалуйста, что я хочу представить мои способности в этой области чем-то непознаваемым, сверхъестественным, таинственным. Ничего ни сверхъестественного, ни непознаваемого в них нет. Во всяком случае не больше, чем в любых других способностях человека.
Приведу простой пример. Представьте себе, что Вы очутились в стране слепых. Ну, скажем, в той, которую нарисовал в одном из своих рассказов Герберт Уэллс, или в той, в которую перенес действие маленькой драмы Морис Метерлинк.
Итак, в этом мире слепых, где и не подозревают, что такое зрение, Вы — единственный зрячий.
И дотошный слепой научный писатель, которому это действительно нужно знать для его работы, настойчиво допрашивает Вас:
— Неужели Вы можете видеть предметы, удаленные от Вас на десятки, сотни и тысячи метров?
Невероятно! Ну, расскажите, как это у Вас получается?
Как это Вы делаете?
А теперь оторвитесь от этих страниц. Закройте глаза.
Откройте их. И попытайтесь объяснить этому дотошному писателю, как это Вам удается видеть.
Вот в таком же положении оказался и я перед вопросом моего друга.
Но Вы, в приведенном мною примере, все-таки будете в лучшем положении, чем я.
Вы сможете объяснить физическую сущность видимых лучей, рассказать о том, как работает глаз с его линзой — хрусталиком и дном, на которое проецируется изображение, поведать о нервных окончаниях — палочках и колбочках, воспринимающих разницу в силе освещенности и в длине волны. То есть Вы сможете сообщить все, что ряд поколений ученых на основе тысяч опытов в нашем зрячем мире установил как объективную истину. Ну, а если Вы уроженец этой страны слепых, где никаких научных опытов в области зрения не ставилось, то Вы ничего объяснить не сумеете. И окажетесь именно в том положении, в котором оказался я.
Обращаются ко мне и с другим вопросом:
— Научите, Вольф Григорьевич!
Я обычно только пожимаю плечами. Видимо, развить эту способность, как и всякую другую, ну, скажем, способность к живописи, можно. Не зря же существуют разнообразнейшие художественные училища. Но если у человека нет таланта художника, великих картин он не напишет, сколько бы его ни учили. Ну, простите, несколько грубое сравнение: не доводилось ли Вам в детстве завидовать товарищу, который умеет шевелить ушами? И не пытались ли Вы научиться этому искусству? Я завидовал и пробовал. Но до сих пор не умею.
Я вспоминаю бесчисленные встречи с самыми различными телепатами — от тех, что действительно в той или иной степени могли воспринимать чувство, образ, мысль, до ловких или неловких мошенников, делавших вид, что они обладают способностью телепатического восприятия. Кстати, демонстрировать 'чтение мыслей', имея одного-двух ловких помощников и немного потренировавшись, ничего не стоит. Не раз мне приходилось видеть такое представление.
На сцену выходят двое, скажем, мужчина и женщина. Мужчина плотно завязывает глаза черным платком. Делегаты из публики поднимаются на сцену и проверяют: да, повязка такова, что увидеть через нее что-либо невозможно. Тогда женщина спускается в зал. Сеанс начинается.
Женщина останавливается около восьмого ряда. В крайнем кресле сидит полковник с четырьмя рядами орденских ленточек и золотой звездой Героя Советского Союза на груди. Волевое обветренное лицо. В глазах — живой интерес к происходящему. Женщина отчетливо, чтобы слышал весь зал,
