если так, то он, Хью Кендал, не желает, чтобы обе его падчерицы продолжали знакомство с подобным человеком. Потому что быть соглядатаем, шпионом — так считал лорд Хью — дело малодостойное.
Печально, продолжал он размышлять, и то, что его сын Робин уже окунулся в эту грязь. Ну, не грязь, так, во всяком случае, слякоть, хлябь… Лорд Хью имел в виду вовлечение Робина в замыслы герцога Нортумберленда. Герцог — опасный тип, полностью подчинивший себе юного и больного короля, который стал его марионеткой… Да, когда так много власти попадает в руки одного человека, то, как правило, это ничего хорошего не сулит для бедной старой Англии.
Однако лорд Хью не будет вмешиваться в дела сына и указывать, кому тот должен служить. Робин — взрослый муж чина и сам делает свой выбор. Но обязанность отца — наблюдать за развитием событий и, если потребуется, вовремя прийти на помощь. Нельзя забывать и то, что принцесса Мария — законна:; наследница престола. Правда, до сей поры никто этого не отрицал и не бросал ей открытого вызова, но лорд Хью чуял: герцоги Нортумберленд и Суффолк что‑то замыслили, у пик что‑то припрятано за душой. И действуют они через всецело подчиненного им тяжелобольного мальчика‑короля. Если в их планах заговор, измена, то Робин, идущий с ними по одной тропе, может оказаться в той же связке — предателей. И значит, его отец должен все‑таки что‑то делать, что‑то решать, не стоять в стороне…
Поэтому нелишним будет побольше узнать про этого шевалье, который волею судеб оказался связан с Пен. Да, подумал лорд Хью со вздохом, обязанности отца семейства велики и многообразны, и он отнюдь не отказывается от них. Он обожает всех своих четверых детей, и собственных, и приемных, и не делает между ними никакого различия.
— Ну, как идет охота, Оуэн? — спросил Антуан де Ноэль. — Собаки взяли след?
Он оправил камзол и, глядя в настольное зеркало, прикрепил брошь с драгоценным камнем к кружевному воротнику.
Оуэн стоял в стороне от освещенного стола, в полутьме большой комнаты, за окном серел свет ненастного дня. В одной руке он держал перчатки, другая лежала на эфесе шпаги. Форма вопроса показалась ему немного вульгарной, он пожал плечами и сухо ответил:
— Начало обещающее. Обстоятельства складываются в мою пользу.
Ноэль повернул голову от зеркала.
— В самом деле? Расскажите.
Оуэн усмехнулся:
— Оставьте мне мои дела, Антуан, а я вам оставлю ваши. Так мы дольше сохраним хорошие отношения.
Посланник недовольно хмыкнул:
— По крайней мере скажите, могу ли я считать, что на этом направлении мы добьемся каких‑то успехов?
Оуэн ответил не сразу. Он взглянул в окно, где голая ветка с раздражающей настойчивостью пыталась оцарапать оконную раму. Не меньше его раздражали вопросы посланника. Что тот пытается узнать? Уложил ли Оуэн к себе в постель эту женщину или еще нет? И когда собирается?
К собственному удивлению, он понял вдруг, что сам потерял к этому всякий интерес. Вернее, поправил он себя, ему совершенно не хочется пускаться ради этого на какие‑то авантюры… И опять неточно: он не желает, чтобы целью этого было что‑то, кроме естественной — наслаждения. Планы и намерения французского правительства не должны иметь к этому никакого отношения. Но у него было задание, которое он обязан выполнить. И он выполнит его, черт возьми, но только другими средствами. Они у него всегда имеются в запасе.
— Полагаю, — медленно заговорил он, чувствуя, что молчание непозволительно затянулось и посланник смотрит на него с раздраженным недоумением, — полагаю, вы можете на меня положиться.
Ноэль с некоторым облегчением вздохнул и с завидным упорством повторил свои предыдущие вопросы, но в несколько иной форме:
— А какова она, эта дама? Не обманула ваши ожидания? Натягивая перчатки, Оуэн не без ехидности ответил:
— Если помните, вы сами обрисовали ее как достаточно интересную, но сдержанную и трудно поддающуюся описанию. Что я могу добавить к этому точному определению?
С этими словами он приветственно поднял руку и удалился неслышными шагами.
Оуэн вышел из дома посланника, Седрик шел за ним. Серые тучи, нависшие над городом, разразились снегом, который тут же превращался в грязное месиво. На открытых местах, под ледяным ветром, грязь начинала подмерзать.
Он поднял воротник плаща.
— Проклятый климат, — пробормотал он.
Порой ему хотелось полностью согласиться с господином посланником, который пользовался любым случаем, чтобы сказать про Англию — «мерзкий остров».
В его родном Уэльсе, насколько он помнил, склоны холмов в любое время года оставались зелеными — такими приятными для глаза и души. Уже три года как он не был на родине матери. Три года — с тех пор, как отвез к ней Эндрю и Люси.
Он ускорил шаг. Седрик почти бежал за ним.
— Куда мы направляемся, сэр?
Оуэн обернулся, и по взгляду его темных холодных глаз Седрик понял, что спрашивать не стоило: не то он прервал какие‑то тяжелые мысли хозяина, не то вообще тот не был расположен к разговору.
Когда до него донесся ответ, паж удивился спокойному тону:
— Мы едем в Бейнардз‑Касл, Седрик. Нанесем визит принцессе Марии.
На дальнейшие расспросы мальчик не решился, в молчании они подошли к берегу реки, спустились по каменным ступенькам к воде.
— Свистни, Седрик, — сказал хозяин.
Послушно засунув два пальца в рот, тот свистнул. Тотчас же две лодки, стараясь перегнать одна другую, ринулись на зов. Лодочники в битве за клиента бранились и отталкивали друг друга веслами.
Видимо, это взбесило Оуэна, потому что он выхватил вдруг шпагу, указал ею на одну из лодок и крикнул:
— Ты!
И сразу на реке воцарилось спокойствие, поле битвы осталось за счастливчиком, а проигравший на удивление молчаливо удалился.
Седрик ловко поймал брошенную лодочником веревку, подтянул лодку, Оуэн первым ступил в нее и приказал:
— Бейнардз‑Касл.
У лодочника был такой испуганный вид, словно ему предстояло перевозить самого дьявола. Его пугал этот мрачный человек в черном, погруженный в свои непонятные думы.
Плеск воды; тяжелое низкое небо, пронизывающий ветер, заставлявший погружать лицо в воротник, — все потворствовало тягостному настроению, которое охватило Оуэна с самого утра.
Перед ним возникло лицо Пен, трагическое, страстное, когда она говорила о потерянном ребенке. Ему были близки ее чувства. Наверное, именно эти чувства в первую очередь и привлекли его к ней. И еще ее несомненная душевная сила. И смелость.
Если бы он решился действовать по отношению к ней своим испытанным способом, он уверен, она повела бы себя совсем не так, как другие женщины. Ее ум, ироничность заставили бы его переменить тактику.
И значит, он сразу поступит по‑другому. Использует ее честный, прямодушный характер, ее, ум и рассудительность, в которых он уверен; расскажет о себе и предложит такую сделку, от которой она не сможет отказаться. Не исключена вероятность, что она возненавидит его, но по крайней мере все будет в открытую, он не станет играть с ней, как кошка с мышью.
Он даже слегка улыбнулся при мысли, что, поступив именно так, выбьет оружие из рук ее сводного
