— Я его не знаю, — сказал мсье Пиккар.
— Конечно, что вы о нас, о русских, знаете! — саркастически улыбнулась Мария.
Возникла неловкая пауза.
— Ой, смотрите, журавли летят! — восторженно воскликнула Уля по-русски.
Высоко в светлом небе возник журавлиный клин.
— Наши, родные! — сказала Мария тоже по-русски.
Мсье Пиккар поднял голову к невысокому, но чистому осеннему небу, на котором все отчетливее вырисовывалась перелетная стая.
— Летят с севера, может быть, из вашей России, — сказал мсье Пиккар по-французски.
— Вы угадали, мсье, — ответила Мария, — из России, у меня такое чувство, что я даже узнаю вожака.
Пока Ульяна и Мария провожали долгим взглядом привет из России, мсье Пиккар осматривался на площадке. Наконец журавли скрылись из виду, и только тогда мсье Пиккар счел возможным нарушить паузу.
— По-моему, площадка под дом выбрана удачно, но… — И тут мсье дал тот десяток полезных советов, которые, как правило, давали все.
— Мадемуазель Мари, скальный грунт надо сбить хотя бы на полметра, очистить его от тех, кто сейчас поселился в расселинах, порах и прочая.
— Спасибо! — горячо поблагодарила Мария. — А мы как-то не подумали об этом. — Всем, кто давал советы, она обычно говорила, что они 'как-то не подумали об этом', и всех благодарила.
— Зачем ты валяешь дурака? — удивленно спросила Уля, когда ушел мсье Пиккар. — Ты ведь еще вчера распорядилась, чтобы скололи камень на семьдесят сантиметров.
— Как тебе сказать… — Мария замялась. — Я человек суеверный, Улька, и не хочу никого раздражать. Наш с тобой дом должен зачинаться в благодати, во всеобщем благорасположении, а ничто не смягчает человека так, как воспринятый от души его совет.
— Может быть, — сказала Уля, — тебе видней. Ух, и хитрюга ты! — Она обняла Марию за плечи и прижала к себе.
— Да, я по рождению графиня, а ты крестьянка, но здесь, на чужой стороне, мы обе никому не нужны, как говорит о себе Николь: 'Мы дворняжки'.
— Она же губернаторша!
— Это сейчас. А родилась и выросла в бедности.
— Да ты что? — удивилась Уля. — Вот это да!
— Точно так же она отозвалась и о тебе: 'Вот это да!' Только по-французски.
— Чудно как-то, — сказала Уля, потирая высокий чистый лоб, — чудно… Какая жизнь крученая!
— Это уж точно: что крученая, то крученая, только и гляди, поворачивайся! — весело начала Мария. — Крутись, сестренка, не робей! — И вдруг закончила очень грустно, почти печально: — Знал бы, где упадешь, соломки подстелил…
IV
Когда-то, как казалось теперь, давным-давно, в какой-то другой жизни, адмирал дядя Паша любил повторять китайскую пословицу: 'Если до цели десять шагов, а сделано девять, считай, ты на полпути'.
Жизненный опыт неоднократно подтверждал Марии, что не следует праздновать победу раньше времени. Не зря ее учила любимая мамочка: 'Не говори гоп, пока не перепрыгнешь'.
Мария не раз задумывалась над тем, как много общего в пословицах, поговорках, присказках разных народов, а значит, и много у всех общечеловеческого, независимо от рас, вероисповеданий, укладов жизни; вместе с тем сколь много перегородок возвели между собою сами люди. И нужны ли эти перегородки? Вопрос, хотя и праздный, но очень непростой. Вживаясь в тунизийскую действительность, Мария не могла не чувствовать, что при всей теплоте ее отношений и с французскими, и с арабскими друзьями она все равно для них «чужая» и преодолеть этот барьер, наверное, нельзя…
Мария думала, что нельзя, а Ульяна, кажется, преодолела… но, впрочем, об этом позже… А пока Николь все-таки заполучила Улю к себе на целый месяц.
Раз в неделю Мария приезжала во дворец, чтобы навестить своих названных сестер и переговорить с генералом Шарлем о его приватных коммерческих делах. В один из таких приездов Мария неожиданно посоветовала губернатору размещать его средства не во Франции, а в Америке или Швейцарии.
— Почему вы так считаете? — озадаченно спросил Шарль. — Швейцария — еще ладно, но Америка так далеко.
— Дальше положишь — ближе возьмешь, — буднично отвечала Мария. — Я перевожу свои активы в Штаты. Я веду ваши дела, а значит, обязана думать о вашей безопасности.
— Но почему такое беспокойство? — Губернатор взглянул на Марию с недоверием и недоумением.
— Потому что война на носу! — грубовато отвечала Мария, которую неприятно уколол взгляд стоячих волчьих губернаторских глаз.
— Вы что, провидица? — В глуховатом голосе губернатора прозвучала явная насмешка.
— Бог с вами, Шарль, я обыкновенная карточная гадалка, — мгновенно парировала Мария. Она не прощала подколок вышестоящим и немедленно ухитрялась поставить себя на одну доску с ними.
Мария впервые назвала его по имени. Губернатор вздрогнул от неожиданности, а потом его обветренное скуластое лицо осветила радостная, почти детская улыбка — настоящая, без подделки, даже холодные волчьи глаза на какой-то миг потеплели.
— Мне очень приятно, что вы обратились ко мне по имени… Давайте всегда так: я — Шарль, вы — Мари. Никто, кроме Николь, уже давно не вызывал у меня такого доверия…
Губернатор смутился, ему вдруг показалось, что Мария может истолковать его слова превратно…
Мария опустила глаза и в свою очередь тоже подумала, что, кажется, губернатор Шарль понял ее неправильно, а она ведь не вкладывала ни в свои слова, ни в интонации никаких амурных ноток, просто ее задела его насмешка и все получилось само собой.
— Так что делать с деньгами? — подчеркнуто холодно спросила Мария.
— Поступайте так, как считаете нужным, я все подпишу. — У губернатора отлегло от сердца. — Я все подпишу. И когда же война? — закончил он вполне миролюбиво.
— Наверное, не позже сорокового года.
— А карты не врут? — дружески улыбнулся губернатор.
— И карты не врут, и общее положение в мире подтверждает. Вы ведь знаете, что теперь я пользуюсь всей вашей прессой, а вам ее шлют отовсюду.
— В газетах одна чепуха, Мари, разве по ним можно делать выводы! — Шарль оживился, и по всему было видно, что он говорит с Марией на равных.
— Пишут и чепуху — это правда, но если читать между строк и сравнивать…
— Вы аналитик?
— Я математик, Шарль, меня учили анализировать… Девять десятых информации — в открытых источниках, только надо уметь ее увидеть…
— И, как всегда, вы опять подозреваете немцев? Но они не готовы — это очевидно!
— Ничего, подготовятся. Немцы — народ работящий, они обожают орднунг. И главное — у них есть чувство единой нации, они способны к стремительному сплочению.
— А французы, по-вашему, уже не способны? — с горькой усмешкой спросил Шарль, и его седеющие короткие усики покривились.
— Все народы в какой-то мере способны. Но сегодня Франция… Что я вам рассказываю, вы знаете все лучше меня!
