— Это как посмотреть. Ощущения и ожидания. Еще не забыл?
Нет, он не забыл. Он потянул на себя дверь, и она открылась. Внутри витали прежние запахи, но теперь к ним примешивался приятный сосновый аромат освежителя воздуха. Сцена опустела, и табуретки в баре уже стояли на стойке ножками вверх, но красно-бело-синие контуры Виндриверского ранчо под потолком продолжали все так же ярко светиться — то ли по прихоти владельцев, то ли по их с Уиллой желанию. Скорее, второе. Отраженная в зеркалах площадка для танцев, и без того огромная, сделалась просто необъятной. Навощенный паркет казался водной гладью, в глубине которой плавали перевернутые неоновые горы.
Уилла потянула носом.
— Пахнет пивом и духами, — объявила она. — Гремучая смесь. Мне нравится.
— Мне нравишься ты, — сказал Дэвид.
Она повернулась к нему.
— Тогда поцелуй меня, ковбой.
Он поцеловал ее у самой танцплощадки, и, судя по некоторым признакам, любовная развязка этого затянувшегося вечера выглядела в этот момент очень даже реальной. Более чем.
Она ответила на его поцелуй и, слегка отстранившись, спросила:
— Бросишь монетку в музыкальный автомат? Я хочу потанцевать.
Дэвид подошел к автомату, бросил в щель четвертак и запустил песню под номером D19. — «Растраченные дни и ночи» в исполнении Фредди Фендера.
На стоянке водитель-дальнобойщик, решивший соснуть часа четыре в машине, чтобы поутру продолжить путь в Сиэтл вместе с большой партией электроники, приподнял голову с подушки: музыка? Но потом решил, что это ему приснилось, и тут же снова провалился.
Они двигались в медленном танце по пустой площадке, то отражаясь, то не отражаясь в огромном зеркале во всю стену.
— Уилла…
— Шшш. Девочка еще не натанцевалась.
Дэвид зарылся носом в ее волосы и отдался музыкальной волне. Он подумал о том, что они останутся здесь насовсем. Иногда, Бог даст, люди даже смогут их увидеть. Может, «26» даже прославится как место с привидениями, хотя вряд ли; когда люди пьют, им как-то не до привидений, если, конечно, они не пьют в одиночку. После закрытия бармен и старшая официантка (та, что отвечает за распределение чаевых) временами будут испытывать неприятное чувство, будто за ними кто-то наблюдает. Временами они будут слышать музыку, притом что никто не приближался к автомату, или на короткий миг ловить в зеркале отражение танцующей пары. Обычно краешком глаза. Дэвид подумал о том, что, наверно, есть места и получше, но, в принципе, «26» тоже неплохо. Вон сколько людей допоздна. И музыка играет.
Он задавался вопросом, что станется с остальными, когда чугунное ядро вдребезги разобьет их иллюзию, а это случится очень скоро. Он подумал о том, как Фил Палмер будет пытаться прикрыть свою насмерть перепуганную, вопящую жену от падающих обломков, которые не могут причинить ей никакого вреда, потому что, строго говоря, ее там нет. Он подумал о маленькой Памми Андерсон, прижимающейся к своей заполошной мамаше. О тишайшем Раттнере, чьи слова «все хорошо» тонут в реве огромных желтых машин. О колченогом Биггерсе, который побежит вприпрыжку к выходу и, споткнувшись об обломки, упадет, а тем временем чугунное ядро и рычащие бульдозеры довершат свое разрушительное дело.
Ему хотелось думать, что еще до наступления конца света придет поезд, которого они все так ждали, что их совместный призыв в конце концов заставит его прийти, но верилось в это с трудом. У него даже появилась мысль, что такое потрясение может лишить их последних сил, и они просто угаснут, как свеча от сильного порыва ветра, но по большому счету в это он тоже не верил. Зато он ясно себе представлял, как после отъезда бульдозеров и доверху груженных самосвалов они все стоят под луной, глядя на ржавые рельсы, по которым давно никто не ездит, а ветер с гор воет в пустом пространстве и приминает сухую траву. Да, он без труда мысленно видел их, сбившихся в кучу под звездным небом в ожидании поезда.
— Тебе холодно? — спросила Уилла.
— Нет, а что?
— Ты задрожал.
— Гусь по могиле прошелся.
Он закрыл глаза, и их одинокий танец продолжался. Иногда они отражались в зеркале, а когда пропадали, оставалась только песня в стиле «кантри», которая звучала в пустом зале при свете неоновых гор.
