то измятым. Возможно, он не спал несколько суток.
– Я бы на вашем месте не рисковал, – сказал я. – Вдруг это все-таки вирус.
– Никакой это не вирус, – отмахнулся он. – Не бациллы, не бактерии, не излучение. Это мы давно бы засекли.
– Что же тогда?
– Пока никто не знает. Возникло внезапно и ниоткуда. Уже все проверили на десять кругов. Ни у нас, ни за рекой, у соседей, – никаких утечек чего-либо, никаких предварительных признаков. Первые сообщения стали поступать три недели как. Из Пионерска. И то не из самого, а из окрестностей. И сразу пошло-поехало… Пока не остановилось… здесь. И вообще повсюду. Как на стену наткнулось. Но стены-то никакой нет. – Он вдруг прервал сам себя. – Об этом потом. Что ты намерен делать?
Я пожал плечами:
– А какой у меня выбор? Пойду с вами на блокпост, а дальше видно будет.
– После блокпоста не много ты увидишь. Закроют в санлагере, как всех, и сколько будут держать, никто тебе не скажет.
– В концлагерь я не тороплюсь. Он покосился на меня.
– Ну не надо путать с гестапо. Хоть хорошего, конечно, мало.
– Что-то я вас не пойму, – сказал я. – Вы мне что-то предложить хотите?
Он помолчал.
– Именно так.
– И что же?
Он снова выдержал паузу, будто присматриваясь ко мне. Так оно на самом деле и было. Требовалось ему понять, не съехал ли я с катушек от горя, от всего пережитого и увиденного. Я, конечно, был не в лучшей форма, но однозначно в своем уме. Я умел владеть собой – служба научила.
Выставлять горе напоказ и упиваться им не в моих правилах.
Кажется, он удовлетворился своими наблюдениями.
– Видишь ли, – сказал он. – Сейчас кругом хаос. Наши закордонные соседи за рекой – их тоже основательно зацепило – сгоряча решили сбросить на зараженную территорию бомбу. Но бомбу-то они бросят у себя, а накроет нашу землю – бок о бок ведь живем. На уровне правительств такая драчка началась. Они бомбу непременно бросили бы, если б распространение заразы не прекратилось. Сейчас этот вариант не рассматривается. И мы, и они по всему периметру устанавливаем карантин, полосу отчуждения шириной в километр, ограждение. Устраиваем пропускные пункты. Там ведь, – он ткнул пальцем в ту сторону, откуда я приехал, – народ еще остался. Сперва валом валили от заразы, мы едва успевали принимать. А потом распространился слух про эти чертовы санлагеря. И беженцев сразу поубавилось. Нормальные люди все равно рано или поздно из Зоны сбегут. Но всякая шваль может осесть надолго. По нашим подсчетам, выжило несколько тысяч человек. А может быть, и несколько десятков тысяч. На зараженную территорию нашим сотрудникам, сам понимаешь, хода нет – верная гибель. Мы обзвонили тех, кто еще на территории – никого не нашли, ты единственный.
– И что же вы от меня хотите? – спросил я, уже понимая, к чему клонится разговор.
– Нам нужны там свои глаза и уши. А могут понадобиться и руки. В городе ты прожил меньше года. Кто ты такой, мало кто знает. Но на сегодняшний день ты единственный полноценный, всесторонне подготовленный потенциальный агент, который может жить и действовать внутри периметра.
Со спутника много не увидишь. Вертолеты тоже не годятся: на большой высоте от них пользы нет, а на малой… До малой зараза достает. Мы уже потеря 3637 ли четыре экипажа. Нам нужен по-настоящему свой человек, способный выполнить поставленные задачи.
– Какие, если не секрет?
– Пока говорить рано. В городе всего навалом: провизии, выпивки, транспорта, бензина, оружия, боеприпасов. Там в ювелирных магазинах полно драгоценностей, в банках – денег, и наших, и инвалюты. В зоне заражения деньги и драгоценности вскоре ничего не будут стоить. Но те, у кого они окажутся, станут искать контакты с внешним миром.
– А во внешнем мире эти ценности в руки брать не побоятся?
– Пройдет время – те, кому надо, поймут, что заразы никакой нет, что неизвестный фактор действует только в Зоне. И вынесенные оттуда предметы никакого вируса в себе не содержат. Ученые будут спорить, власти на десять кругов перестраховываться. А тот, кто ищет барыша, разберется первым и рискнет. И убедится, что не ошибся. Так всегда было. Со времен пиратства и великих географических открытий, что в сущности неразделимо. То, что сейчас происходит на территории, – очень благодатная почва для формирования всяких криминальных сообществ. Я полагаю, те, кто не выйдет на Большую землю, собьются в стаи. А стаи – это соперничество, грызня и все такое прочее. Мы должны знать, что там творится, и иметь возможность влиять.
– Через меня…
– Ну если ты согласишься.
– А если нет? Он усмехнулся:
– Я читал твое личное дело. Отличная спецподготовка и четыре боевые командировки в горячие точки. Шесть государственных наград, включая боевой орден. Тебе тридцать два года, не начнись эта кутерьма, через пару месяцев получил бы подполковника. И ты предпочтешь неопределенный срок гнить в санлагере?!
– Я буду поддерживать контакты с другими агентами?
– С чего ты взял… – Он запнулся и махнул рукой. – Ну ладно. Убеждать тебя, что других агентов у нас не будет, бессмысленно. Ты профессионал. Но говорю честно: пока ты первый и единственный… Нет. Каждый будет работать сам по себе. Причина, надеюсь, понятна. Я кивнул.
– Мы пока ни черта не знаем, что там у вас творится. Но должны знать. Есть что рассказать?
Я рассказал ему то, что смог. И что, как оказалось, он знал и без меня.
Три недели назад в больницы Пионерска поступили первые заболевшие со странными симптомами: жар, сухая, воспаленная кожа, общее обезвоживание организма. Они сгорали прямо на глазах. Но самое странное и пугающее случалось после смерти. Труп за несколько часов безо всяких видимых причин окончательно иссыхал, а потом рассыпался желтой пылью. Оставался только скелет, но и тот становился до того хрупок, что разваливался, если его, к примеру, пытались поднять и перенести в другое место.
Врачи впали в шок и толком ничего предпринять не могли. События развивались так быстро, вспыхнувшая эпидемия так стремительно перерастала в пандемию, что никто из специалистов не успел всерьез заняться природой этого явления. Специалисты, за исключением единиц, сами перемерли.
Началась паника, грабежи и какая-то беспорядочная стрельба. Милиция и военные, призванные поддерживать порядок, гибли наравне с остальными.
Люди устремились кто куда, лишь бы подальше от зараженных районов. Но повсюду уже стояли кордоны и блокпосты, фильтрующие беженцев.
С первых же дней выяснилось и другое. Какая-то малая часть населения имела иммунитет против неведомой заразы. Это не зависело ни от возраста, ни от пола. Черт знает вообще, от чего это зависело. Сколько людей уцелело, никто толком пока не знал. Я, как выяснилось, относился к этой категории счастливчиков. (Но лучше бы я умер вместе с Катей и Андрюшкой.)
Сейчас в городе поутихло. Остались какие-то люди, но кто они и что намерены предпринять, неизвестно. Нет ни электричества, ни водоснабжения.
