Находясь в последние месяцы войны в Саарбрюкене, Барт явился в штаб американской воинской части, вошедшей в город, и заявил, что он советский разведчик. При первой возможности американцы передали Барта представителям Красной Армии.
25 июня 1945 года Роберт Барт был арестован. На следствии он упорно повторял, что передал сигнал, означающий, что работает под контролем, потому был уверен, что в Центре правильно воспримут его передачи как дезинформацию гитлеровских спецслужб. Надо полагать, что «Бек» говорил правду, иначе невозможно объяснить, зачем он добровольно пришел к союзникам, сообщил, кто он такой, что и определило его передачу советским властям. Ведь мог же остаться…
Убедить скорое следствие Барту-«Беку» не удалось.
12 ноября 1945 года Особое совещание при НКВД СССР (при НКГБ СССР Особого совещания не было) приговорило Роберта Барта к расстрелу. 23 ноября того же года приговор был приведен в исполнение.
12 февраля 1996 года решение Главной военной прокуратуры Роберт Барт был реабилитирован…
Но вернемся в 1942 год. На Принц-Альбрехтштрассе целая команда следователей непрерывно вела допросы арестованных. Многих допрашивали с «пристрастием», особенно Шульце-Бойзена, Харнака, Куммерова, Шумахера[116].
Чтобы избежать попыток, двое арестованных — Иоганн Зиг и Зерберт Грассе — покончили жизнь самоубийством. Необычайно сильный физически слесарь-механик Вальтер Хуземан схватил допрашивающего его Фридриха Панцингера и едва не выбросился вместе с ним в открытое окно, эсэсовцы сумели удержать его буквально в последнюю секунду.
Гестаповцы установили, что Куммеров передал русским схему новейшей системы наведения истребителей на цель в ночное время и чертежи авиабомбы последнего образца, а также, что он выводил на своем предприятии из строя приборы для радиопеленгации. Поэтому его подвергали особенно изощренным мучениям, вплоть до того, что на его глазах казнили на гильотине жену Ингеборг. Куммеров трижды пытался покончить с собой — один раз вскрыл вены стеклами разбитых очков, а затем проглотил осколки. В тюремном госпитале хорошие немецкие врачи из системы СССР спасли ему жизнь. Через несколько недель его обезглавили на гильотине…
Жестоко пытали также Ильзу Штебе и Рудольфа фон Шелиа, с организациями «Старшины», «Корсиканца» и «Старика» не связанными (если не считать, что Курт Шульце помогал Гансу Коппи ремонтировать рации), но арестованных вместе с ними. Молчание «Альты» спасло жизнь по меньшей мере трем ее товарищам, в том числе Герхарду Кегелю.
19 декабря 1942 года в задании имперского военного суда на Вицлебенштрассе, 4-10 состоялся суд над первой группой арестованных по делу «Красной капеллы». Обвинение поддерживал назначенный по настоянию Геринга главный прокурор военно-воздушных сил оберсткригсгерихтрат[117] доктор Манфред Редер.
К смертной казни были приговорены Харро и Либертас Шульце-Бойзен, Арвид Харнак, Курт и Элизабет Шумахер, Хорст Хайльман, обер-лейтенант Герман Гольнов, Ганс Коппи и Джон (Иоганнес) Грауденц. Графиня Эрика фон Брокдорф была осуждена на 10 и Милдред Харнак на 6 лет заключения.
Двумя днями раньше в этой же палате имперского военного суда были приговорены к смертной казни Ильза Штебе и Рудольф фон Шелиа.
Приговоры подали на утверждение Гитлеру. Фюррер приказал казнь в отношении Шульце-Бойзена, Харнака, Шумахера, Грауденца и фон Шелиа осуществить через повешение. Остальным — через обезглавливание на гильотине. Исполнение приговора в отношении Гольнова фюрер по каким-то соображениям временно отложил[118]. Прочитав же раздел о мере наказания Милдред Харнак и Эрике фон Брокдорф, он пришел в ярость и приговор отменил. Их судили повторно через две недели, на этот раз судьи послушно выполнили волю фюрера и приговорили обеих женщин к казни.
Задолго до войны Герман Геринг восстановил в Германии средневековый способ казни: палач отрубал осужденному голову огромным топором-секирой на плахе. С ростом числа смертных приговоров этот способ оказался малопроизводительным. Тогда вспомнили об изобретенной в XVIII веке гильотине. В тюрьмах Германии было сооружено 19 гильотин, в том числе в берлинской тюрьме Плетцензее. С их помощью приведение в исполнение смертных приговоров было поставлено на поток. Сама казнь занимала всего 11 секунд! Из сохранившихся документов, к примеру, известно, что в тюрьме Плетцензее палач Реттгер в марте 1943 года казнил 114 человек, в мае — 124 человека, в сентябре — 324, в мае следующего, 1944 года, 115 человек, в июле 99 человек… Тюремные власти были по-немецки экономны. Большинство гробов они заказывали на тридцать сантиметров короче обычных, поскольку останки обезглавленных занимали меньше места, чем тела умерших или повешенных.
22 декабря 1942 года в специально оборудованном «доме смерти» тюрьмы Плетцензее, где имелись и виселицы, и гильотина, были повешены Шульце-Бойзен, Харнак, Шумахер, Грауденц, фон Шелиа и обезглавлены другие осужденные.
Жена Ганса Коппи Хильде на момент ареста была беременна. Ей позволили 27 ноября 1942 года родить в женской тюрьме на Барнимштрассе, 10 сына, названного в честь отца Гансом[119]. Хильду Коппи судили 20 января 1943 года и казнили 5 августа 1943 года вместе с Гансом Куммеровым, Адамом Кукховом, Одой Шотмюллер и другими.
Тюремным священником в Плетцензее был Геральд Пельхау. В 1963 году в Западном Берлине вышла его книга воспоминаний «Порядки в среде преследуемых». Вот что он писал:
«Когда день казни был определен, осужденного за сутки или за несколько суток помещали в особую камеру: камеру смертников. В тюрьмах Плетцензее и Бранденбург внизу находились камеры, превращенные в камеры смертников. Уже сам факт перевода в эту камеру давал знать осужденному еще до официального уведомления, что его час пробил.
Камеры смертников в Плетцензее были маленькие и холодные, ибо батареи замуровали в стену. Это должно было предотвратить попытки самоубийства… Освещение было тусклое. Лампа находилась в отверстии для вентиляции над дверью и еле-еле светила. Свет не гасили никогда, чтобы можно было наблюдать за заключенными все время…
В Плетцензее гильотина стояла в специальном бараке[120] для казней, который находился во дворике для прогулок в середине общего комплекса тюремных зданий. Барак представлял собой помещение без окон площадью примерно восемь на десять метров, стены барака были кирпичные, пол — цементный. Из него вела дверь в морг, расположенный в конце барака. В морге лежали штабелями деревянные ящики для трупов…
Барак был разделен на две части черным занавесом, который при помощи специального приспособления быстро раздвигался и задвигался. В заднем, меньшем, помещении стояла гильотина, скрытая занавесом. В передней, большей, части барака находился стол судьи.
В последние полчаса перед казнью приговоренным в камерах заламывали руки за спину и заковывали в наручники, затем раздевали до пояса. На казнь узник шел в деревянных сандалиях. Женщин стригли наголо, чтобы шея у них была открыта…
Осужденного, закованного в наручники, с обнаженным торсом вели в барак. После прочтения приговора в присутствии свидетелей прокурор, повернувшись к палачу, произносил сакраментальную фразу: «Палач, приступайте к выполнению своих обязанностей».
Только тогда резким движением палач отдергивал занавес. Никогда не забуду этот скрежущий звук. В ярком электрическом свете стояла гильотина.
Осужденному следовало встать рядом с вертикально стоящей доской с выдолбленной на уровне головы впадиной. В ту же секунду помощники палача опрокидывали его вместе с доской, которая была прикреплена на шарнирах, и сразу же поворачивалась на девяносто градусов. Таким образом, осужденный молниеносно оказывался в таком положении, когда его голова попадала прямо под нож гильотины. «Искусство» помощников палача заключалось в том, чтобы заранее определить рост жертвы. Палач нажимал на кнопку. Нож со свитом опускался, голова осужденного падала в подставленную корзину. И палач с такой же торопливостью задергивал занавес, страшная картина исчезала. И опять от скрежущего звука мороз продирал по коже. Став по стойке «смирно», палач выкрикивал: «Господин верховный прокурор, приговор приведен в исполнение!»
Казни проходили с интервалами в три минуты и обставлялись с мрачной торжественностью. Палач был
