Хроника пикирующей России. 1992-1994

означает качественный скачок — бедняки потеряют жилье. Будут рассказывать, как в былинах, о тех временах, когда считалось безобразием, что 5,8% населения живет в коммунальных квартирах — какой ужас, как мы это терпели! Б.Ельцин обещал, что Россия финансирует устройство ночлежек (он их мягко назвал «ночными пансионатами»). Из этого следует, что быстрое обнищание с потерей жилища предусмотрено.

О покупке чьих квартир взывает телевидение и тысячи расклеенных по Москве объявлений? Квартир обедневших людей, которые «уплотняются», чтобы совместно проесть жилплощадь родственника или друга. А потом? Заболел ребенок, надо денег на врача да на лекарства — и продаст мать квартиру, переедет в барак, а там и в картонный ящик. Это все известно по Чикаго да по Риму. На какую же жизнь решились обречь свой народ «реформаторы»? В 1-м квартале 1993 г. построено 4,5 квартиры на 10 тыс. населения (это при строительном буме среди богачей!) — а в 1975 году за квартал сдавалось 22 квартиры. В пять раз! А ведь это пока достраиваются дома, заложенные при советской власти.

Это самый первый слой последствий отказа России от уравнительного проекта. И не должно быть иллюзий — убийственный спад потребления массы людей организуется искусственно, из чисто политических и идеологических целей. Уровень имеющихся у страны ресурсов это никак не оправдывает. Пусть также знают сторонники «реформ», что это искусственное обеднение — эксперимент, проводимый впервые в мире. Всегда и везде в моменты острого кризиса уязвимая часть населения защищалась — субсидиями на продукты питания или карточной системой. Россия опять отдана как полигон. И удивляют не политики, они — ландскнехты. Удивляет «совесть нации», интеллигенты вроде академика Лихачева, которые приветствовали все это и использовали свой авторитет, чтобы уговорить сограждан — ввели их в соблазн.

1993

Размышления новообращенного демократа (перевод с испанского)

Ключевые слова, которые вбиваются сегодня, как молотком, в голову беззащитного «среднего человека», это цивилизация и демократия. Оба эти слова прекрасны и привлекательны, и лишь немногие чудаки нарушают согласный хор, спрашивая, хоть и шепотом: а что это такое?

Очаровательные уста Горбачева объяснили мне, что я сам, мои родители и деды жили и думали неправильно и поэтому должны немедленно «вернуться в цивилизацию», чтобы жить, как полагается, в «нашем общем европейском доме». На случай, если я не подчинюсь, Ельцин, трезвый и в дурном настроении, погрозил мне кулаком. И влачусь я, смирный, к свету Демократии, оставив позади стариков моего народа умирать от тоски (и, простите вульгарность, от недоедания). Затыкаю уши, защищая мою веру от рыданий армянских, азербайджанских и прочих матерей над детьми, размозженными бомбами и ракетами. Успокаиваю себя словами лауреата Нобелевской премии мира, что «ценности цивилизации и демократии даром не даются». С трудом ухожу от соблазна, от голоса, который меня испытывает: «Как сумела эта цивилизация устроиться таким образом, что ее ценности оплачиваются жизнями как раз тех, кто их не способен оценить? Почему должны были во всех концах земли исчезнуть целые культуры и племена, которые единственно, что просили, это чтобы цивилизованный человек не утруждал себя, неся им этот Свет, в то время как благородный распространитель ценностей не только не жертвовал собой, но всегда оказывался с прибылью?» Наверное, думаю, это не присущее цивилизации свойство, а какие-то постоянные сбои в реализации программы. А если я ошибаюсь, какие битвы ждут нас в будущем? Всегда ли будут согласны исчезать эти племена и всегда ли окажутся лишенными средств отмщения?

Продолжаю путь и, какая удача, имею возможность пожить на Западе и погрузиться в свежие воды свободной, демократической прессы. Какое разнообразие мнений, интеллектуальных оттенков! Так, значит, принц Уэльский действительно наговорил неприличностей своей любовнице по телефону. А мы и не знали! Вот это гласность. Наконец-то могу освоить язык Демократии и освободиться от примитивных крестьянских понятий, которыми мыслил всю жизнь, вроде понятий хлеб и любовь, жизнь и смерть, справедливость и стыд. Насколько проникновеннее звучит: международное право или резолюция ООН! Что значат смерть или голод по сравнению с этими понятиями!

Обучение трудно. Каждое табу, сегодня смешное, которое ограничивало мою свободу мысли, я вырываю с болью. Ведь все эти табу были заложены в меня любимыми людьми моего детства, трудными временами моей страны, Достоевским и Сервантесом. Всю жизнь я считал, что эти нормы — важная часть культуры, что на их уровне «нет эллина ни иудея». И уже первый урок усвоить было трудно.

Во время кризиса в Персидском Заливе я не отрывался от телевизора. Каков бандит этот Саддам Хусейн! Как прост этот искренний мистер Буш, который его вооружал, точь-в-точь как раньше другого своего друга Норьегу, который тоже его обманул и оказался плохим. О Хусейне и говорить не хочется (да это было бы так же смешно, как дать высказаться в западной прессе какому-нибудь сельскому учителю из Ирака). Но что я слышу? Один за другим политики и интеллектуалы с безукоризненными галстуками и вдумчивыми глазами, озабоченными судьбой человечества, повторяют: «Кувейт должен быть освобожден любой ценой». Как так любой ценой? Кто ее будет платить? Это ведь касается уже меня, а не только проклятого Хусейна. Задавать вопросов я не могу — телевидение, как воплощение самой Демократии, основано на принципе полупроводника: я могу лишь получать сигнал. Но в моей голове, еще не полностью исправленной, еще могут возникать сомнения. Итак, любой ценой. Скажем, ценой уничтожения человечества? Это благородно. Это, действительно, «ноша белого человека» (как сказал Киплинг) — принимать такое решение, никого не спросив. Думаю, что и сами кувейтцы, не такие уж поклонники «международного права», не согласились бы на эту цену. Да кто их будет спрашивать! Так или иначе, слыша, как лидеры мировой Демократии наперебой повторяют эту фразу о «любой цене», отмечаю про себя: Демократия означает полный тоталитаризм в столь важных вопросах, как жизнь или смерть. Торг тут не допускается.

Спросил опытных друзей. Они посмеялись: это, насчет любой цены, метафора. Цену заранее подсчитали, скоро сам увидишь. Правда, вскоре увидел. Объявили блокаду Ирака, начали умирать люди от нехватки лекарств и продуктов. Я снова оказался в недоумении. Ирак — не Дания и даже не Греция. Говорилось, что Хусейн — диктатор, и иракский народ не имеет ни прав, ни механизмов, ни навыков чтобы повлиять на политику Багдада. Раз так, жители Ирака не несут ответственности за действия Хусейна. Значит, согласно самым строгим определениям, наказывать иракского крестьянина, убивая его младенца голодом, означает брать семью этого крестьянина в заложники и казнить для того, чтобы оказать давление на противника (Хусейна).

Во времена моего детства это делали немцы на Украине и в Белоруссии, чтобы подавить партизан. Тогда это называлось военное преступление, и те, кто это приказал, пошли на виселицу. Выходит, времена изменились — сегодня это «механизм международного права», установленный Демократией. По сообщению комиссии медиков из Гарвардского университета от сентября 1991 г., смертность детей в возрасте до 5 лет в Ираке возросла на 380%, и более 100 тыс. детей должны были умереть от недоедания в последующие за обследованием месяцы. Вижу, что меня тоже заставили заплатить мою цену, ибо я, как «подданный Демократии», стал соучастником этих узаконенных убийств. Или у меня есть оправдание в виде «резолюции ООН»? Утешение сомнительное, но отмечаю: Демократия освобождает от персональной ответственности. Но если так, я оказываюсь лишен и свободной воли. Моя свобода заложена в какую-то разновидность Всемирного Банка.

Прошло несколько месяцев, и дело прояснилось еще больше. Состоялась «Буря в пустыне», открытая война, в которой каждая сторона подставляет свое тело под пули противника. Это чище, чем убивать мирное население голодом. Цивилизация обнажила свою лучшую технологию и раздавила противника, нанеся ему урон, как говорят, в 300 тыс. убитых (и, мимоходом, разрушив все мосты, электростанции, системы ирригации и водоснабжения и т.д. и т.п.). Согласно медикам из Гарварда, в результате разрушения инфраструктуры уже после войны (то есть за 8 месяцев) умерло около 170 тыс. детей. Комиссия ООН с чувством удовлетворения от хорошо выполненной миссии доложила своему Генеральному Секретарю: «Ирак на долгое время отброшен в доиндустриальную эру, но со всеми проблемами постиндустриального