— А ты знаешь, что случилось, когда римский флот напал на Помпеи? Мы были там и чуть не попали им в лапы.
— Ничего хорошего не случилось, по крайней мере, насколько я слышал, — ответил кротонец.
Несколько моряков хлопнули в ладоши с мрачным удовлетворением.
— Моряки и воины с судов рассыпались по округе, чтобы заняться грабежом, — продолжал рабочий, — а народ из всех ближайших городов — не только из Помпей, но и из Нолы, Новкерии и Акхеррхая — собрался и отогнал их обратно к кораблям. Римляне понесли большие потери.
Моряки снова захлопали в ладоши, некоторые издали радостные возгласы.
— Кое-кто говорит, — добавил местный, — что один римский корабль был покорежен торговым судном, но на эту байку меня не купишь.
— На твоем месте я бы тоже на такое не купился, — ответил Менедем серьезно.
Моряки «Афродиты» издевательски заухмылялись и прикрыли рты руками, чтобы не рассмеяться в открытую.
Рабочий с любопытством на них посмотрел, но поскольку никто из них не сказал ни слова, он пожал плечами и уже развернулся, чтобы уйти.
Однако в этот момент Соклей спросил:
— А случаем не знаешь, как почтеннейшему Гиппаринию понравились птенцы павлина?
— Так вы — те самые парни! — Кротонец возбужденно щелкнул пальцами. — Я так и думал, что это вы, но не был уверен. Вы знаете, что тут случилось? Знаете?
— Если бы мы знали, разве мы бы спрашивали? — Менедем был просто олицетворением благоразумия.
— И верно, откуда вам знать? Вы просто шайка грязных иноземцев, — выпалил кротонец.
Лицо Менедема вспыхнуло от гнева. Но не успел он высказаться, как местный продолжал:
— У Гиппариния была гончая — представляете, ее привезли сюда аж из самой Спарты, — и он гордился псом, словно родным сыном. Наверное, даже больше, потому что все его сыновья только и знают, что пить вино и трахаться. — Он помедлил. — О чем это я говорил?
— О птенцах павлина, — одновременно напомнили ему Менедем и Соклей.
— Ах, да! — Рабочий снова щелкнул пальцами. — Так вот, как я уже сказал, у него была гончая, славный пес по кличке Порыв.
«Гиппаринию, — подумал Менедем, — больше пристало бы иметь собаку по кличке Порядок».
— И этот Порыв, — продолжал кротонец, — как только увидел птенцов — так сразу и слопал одного, никто даже не успел крикнуть ему «фу!» или схватить пса. Вопли старого Гиппариния разносились по всему Кротону — от агоры до сторожевых башен на городской стене.
— Могу себе представить, — сказал Менедем. — Ничего страшного, его драгоценная гончая теперь стала еще драгоценней — она съела полторы мины серебра в один присест.
— Полторы мины? И только-то? — спросил местный.
— «И только-то»? — эхом отозвался Соклей, как будто не мог поверить своим ушам. — Ты шутишь?
— Да какие уж тут шутки, — ответил кротонец. — Гиппариний говорил, будто та несчастная маленькая птица стоила пять мин.
Менедем уже хотел рассказать парню, как Гиппариний попытался одурачить их при покупке птенцов, но тут Соклеем овладел приступ кашля, и он передумал.
Когда кротонец пренебрежительно отзывается о своем богатом соотечественнике — это одно дело, но чужеземцам лучше не ругать уважаемых граждан.
Еще немного поболтав, рабочий наконец ушел.
Соклей поспешил обратно на корму и взошел на ют.
— По-моему, нам нет никакого резона тут оставаться, — сказал он. — Гиппариний не был с нами особенно вежлив, когда мы виделись в последний раз. Теперь же благодаря проклятой собаке мы понравимся ему еще меньше.
— Да вдобавок мы еще выдали, сколько он на самом деле заплатил за птиц, — заметил Менедем.
— Да, и это тоже, — согласился Соклей. — Кроме того, мы уже продали тут все, что могли, еще в прошлый раз. Думаю, нам лучше завтра утром двинуться прямо к Каллиполю.
— Наверное, ты прав, — вздохнул Менедем. — Вот только ветер северный. Значит, придется лавировать или грести. В любом случае путь до залива займет два дня.
— Все было бы куда проще, если бы мы могли остановиться в Таренте, — заметил Соклей.
Менедем гневно посмотрел на него.
— Все было бы куда проще, если бы ты держал рот на замке. Мне уже осточертело об этом слышать!
Если бы Соклей продолжил развивать эту тему, Менедем задал бы ему по первое число, а потом бы догнал и еще добавил, но его брат только пожал плечами и сказал:
— Когда мы вернемся на Родос, мы оба будем рады отдохнуть друг друга некоторое время. — Он указал на север. — Ты можешь разобраться в тех облаках?
Рассмотрев облака, Менедем пожал плечами.
— Кто их знает. Сомневаюсь, что они грозят бедой. А ты как думаешь?
— Так же, — ответил Соклей. — Но я знаю, что у тебя нюх на погоду лучше.
Так оно и было, но на месте Соклея Менедем не признался бы в этом так небрежно, как и в некоторых других вещах. Он присмотрелся к ветру, пытаясь выведать его секреты.
— Думаю, мы попадем в дождь, если ветер не переменится. Но это будет всего лишь моросилка. До равноденствия штормов быть не должно.
— Вот и хорошо, — сказал Соклей. — Я надеялся услышать что-нибудь в этом роде. Теперь я спокоен, ты ведь у нас крупный специалист по погоде.
Менедем почувствовал гордость и гордился собой до тех пор, пока не вспомнил, как любит иронизировать его двоюродный брат.
Соклей проснулся перед рассветом. Небо на востоке только-только начало изменять цвет с серого на розовый, но не на ярко-красный.
Соклей слегка успокоился: ярко-красный рассвет стал бы предзнаменованием непогоды. Он посмотрел на северную часть небосклона. Теперь там было больше облаков, чем вчера, хотя и ненамного.
За его спиной Менедем сказал:
— Погода была бы мне больше по душе, если бы нам, скорее всего, не предстояло заночевать в море.
Соклей уставился на него.
— Я и не знал, что ты проснулся.
— Да, проснулся. — Менедем посмотрел через пирс на темную массу домов, лавочек и храмов, из которых состоял город Кротон.
— Боишься, как бы не появился Гиппариний с армией головорезов? — спросил Соклей.
— С армией головорезов и с гончей, отведавшей крови павлина. — Хотя Менедем произнес это легкомысленным тоном, но Соклей сомневался, что он шутит.
Поэтому его не удивило, что Менедем принялся трясти моряков, чтобы их разбудить.
— Давайте, ребята, — говорил он, — чем скорее мы выйдем в открытое море, тем лучше.
— Кто так сказал? — зевая, поинтересовался сонный моряк.
— Твой капитан, вот кто, — ответил Менедем.
— И твой тойкарх, — добавил Соклей, присовокупив свой обол к драхме авторитета двоюродного брата.
Диоклей сел на банке, на которой спал.
— И твой келевст, — сказал он.
Формально он был ниже чином, чем Соклей, но для моряков его слово имело больший вес.
«Афродита» благополучно покинула Кротон: Гиппариний так и не появился, ни один, ни в компании головорезов.
