капитан, если нет отчаянной спешки.
— Теперь я могу выпустить пару павлинов? — спросил Соклей.
— Подожди, пока мы не отойдем от Сима и не окажемся на более глубокой воде, — ответил Менедем. — Мы же не хотим, чтобы треклятые птицы попытались улететь на берег и утонули.
— Ты прав. Я об этом не подумал, — сказал Соклей.
Менедем на его месте ни за что не признался бы в своем промахе. Если он и упускал что-то из виду, то не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме него самого, об этом узнал. Соклей продолжал:
— Тогда скажи, когда их можно будет выпустить. Ладно?
— Ладно, — слегка рассеянно ответил Менедем: остров заслонял от него желанный ветер.
Капитан приказал расправить грот на рее, но парус хлопал, трепетал и не желал наполняться. Даже после того как моряки пустили в ход гитовы, чтобы подобрать большую часть паруса на подветренной стороне, Менедем гадал, не убрать ли вообще парус; похоже, он едва ли прибавит «Афродите» скорости. Но потом шкипер рассудил, что в любом случае парус прибавит морякам хорошего настроения, даже если на самом деле помощь ветра будет небольшой. А экипаж в хорошем настроении — это уже кое-что.
Спустя час или два «Афродита» скользнула между узким мысом на юго-западе Сима и ближайшим из трех крошечных островков, которые были разбросаны вокруг мыса. Как только Сим перестал заслонять судно от ветра, парус туго надулся.
— Так-то лучше! — воскликнул Менедем и приказал опустить парус еще ниже, чтобы использовать все преимущества бриза.
— Пора? — спросил Соклей. Сколько же можно ждать, когда Менедем скажет наконец нужное слово?
Менедем поразмыслил. Теперь Сим больше не заслонял вид на длинный узкий полуостров Карии, напротив которого и находится остров Книд. Но полуостров лежал стадиях эдак в сорока к северу: достаточно далеко, чтобы выглядеть слегка туманным и размытым. Вряд ли павлины попытаются туда перелететь.
— Давай, — сказал он Соклею. — Посмотрим, что получится. Но сперва отбери моряков и объясни им, что они должны делать.
Его двоюродный брат кивнул.
Менедем не дал точных инструкций, он хотел посмотреть, как Соклей справится с этим делом. Большинство моряков, которых тот отобрал, пожалуй, выбрал бы и сам Менедем, посчитав их благоразумными и надежными. Но его брат указал также на двух гребцов, которых Диоклей в последний момент подобрал на пристани, когда «Афродита» готовилась выйти в море. Может, он хотел, чтобы они сработались с остальной командой. Может, просто рассудил, что их легко заменить. Как бы то ни было, сам Менедем не выбрал бы их для этой работы.
— Просто не подпускайте птиц к тем, кто сейчас занимается делом, — объяснил людям Соклей. — А так — пусть павлины бегают и едят все, что смогут поймать. На борту «Афродиты» водятся ящерицы, мыши и тараканы.
А ведь он прав. Менедем об этом даже и не подумал. Ни один рожденный смертной женщиной мужчина не смог бы уничтожить паразитов, которые неизменно путешествовали по морю с людьми. Они были неотъемлемой частью любого плавания; Менедем подозревал, что мыши и тараканы питаются остатками амброзии олимпийских богов. Некоторые капитаны привозили из Египта кошек и пытались с их помощью уменьшить число мышей, хотя сам Менедем сильно сомневался, что противные маленькие мяукалки и впрямь приносят такую пользу, что оправдывают свою цену.
Двоюродный брат Менедема остановился на маленьком баке, чтобы открыть запоры на клетке павы. Мгновение спустя Соклей отпрыгнул назад с воплем: «О-е-ей!», зажимая одну руку другой.
— Пальцы целы? — окликнул его Менедем с кормы от рулевых весел.
Судя по тому, как Соклей посмотрел вниз, Менедем догадался, что тот сам хочет в этом убедиться.
— Пальцы на месте! — наконец кивнул он. — Ну и чудовище!
Соклей потряс пальцем перед павой.
— Ты, злобная птица, разве ты не понимаешь, что это для твоей же пользы?
Трудно сказать, поняла ли его пава или нет. Как бы то ни было, она не попыталась снова клюнуть молодого человека.
Соклей распахнул дверцу клетки, и птица вышла. Спустя биение сердца ее примеру последовала другая. Эту вторую Менедем и Соклей назвали Еленой, потому что павлин спаривался с ней с большим энтузиазмом, чем с остальными.
Теперь, когда она прошла мимо павлиньей клетки, самец начал вопить так громко, что вздрогнул даже Менедем, хотя он стоял на другом конце «Афродиты».
Захлопав крыльями, обе павы слетели вниз к основанию деревянной лестницы, на дно акатоса. Одна из них что-то клюнула.
— Многоножка! — сказал один из моряков. — Хорошо, что избавились от мерзкой твари.
Птица по имени Елена клюнула что-то еще. Гребец испустил вопль:
— Моя нога! Ты, криворукий идиот. Тебе, кажется, велели отгонять от меня этих проклятых созданий?
— Да, конечно, прости, — ответил матрос, которого обозвали идиотом: то был один из новеньких, подобранных Диоклеем, парень по имени Телеф. Он махнул на паву небольшой сетью, и птица уже не смогла клюнуть гребца. И все-таки Менедем сомневался, что Соклей нашел самый лучший способ помочь новеньким влиться в команду.
Взвыл еще один гребец. Моряк, который отгонял от него паву, служил семьям Соклея и Менедема еще с тех пор, когда братья были малышами. А может, просто никому не под силу справиться с павлинами? В таком случае Соклей, пожалуй, сделал не такой уж плохой выбор, назначив в павлиньи пастухи Телефа и второго новенького — Менедем забыл его имя.
Пава по кличке Елена вспрыгнула на пустую банку и вытянула шею, чтобы посмотреть поверх борта на далекий карийский берег.
Поймет ли она, что до берега слишком далеко? И не попытается ли долететь до земли, если увидит сушу, забыв, что у нее подрезаны крылья?
Прежде чем это выяснилось, Соклей набросил на птицу сеть. Он не хотел, чтобы пятьдесят драхм серебром плюхнулись в Эгейское море. Море было родным домом для дельфинов — Менедем видел трех или четырех, выпрыгивающих из воды по левому борту, — но никак не для дорогих экзотических птиц.
Елена издала крик, которому мог бы позавидовать любой павлин-самец, и стала брыкаться и бить клювом сквозь сеть.
Соклей выругался, но крепко держал птицу до тех пор, пока не опустил там, где она уже не могла учинить никакой хулиганской выходки.
— Ты по-прежнему думаешь, что благодаря этому птицы должны остаться здоровыми? — окликнул брата Менедем. — По-моему, это просто их доконает!
Соклей метнул на него измученный взгляд.
— Я делаю все, что могу, — ответил он. — Если у тебя есть идеи получше… Если у тебя вообще есть хоть какие-то идеи, милый братец, дай мне знать!
Менедем вернулся к управлению судном.
Его щеки горели огнем; он надеялся, что румянец никто не заметит.
Соклей смотрел на него сверху вниз — за то, что Менедем больше любил Гомера и непристойного Аристофана, чем Геродота и Фукидида; за то, что на симпосиях Менедем предпочитал вино и флейтисток философским беседам. Но обычно Соклей вел себя сдержанно и не называл его дураком, тем более если это могла услышать вся команда «Афродиты». Правда, его двоюродный брат редко бывал таким вздрюченным, как сейчас, — шутка ли быть пастухом у птиц настолько дурного нрава, которым вдобавок не нравится, когда их пасут.
Занятый птицами, Соклей, казалось, даже не заметил, что натворил. Он выпустил Елену из сети и дал ей и другим павам еще побегать на свободе.
«Если одна из них решит вскарабкаться ко мне на корму, — сказал себе Менедем, — я вышибу ее
