Если бы Одиссей в наши дни явился сюда, он почувствовал бы себя как дома.
— Если бы Одиссей явился сюда, он явился бы на пентеконторе, — сказал Соклей. — Большинство данайцев, которые двинулись на Трою, отправились в путь на пентеконторах, если верить Гомеру. Троянцы небось считали их всего лишь самым большим пиратским флотом в мире.
Менедем уставился на двоюродного брата.
— Ну и ну? — сказал он наконец. — Я-то всегда думал, что больше тебя люблю Гомера.
— Так оно и есть, — ответил Соклей. — По-моему, он великий поэт, но Гомер далеко не первый в списке моих любимых авторов.
— Знаю, — ответил Менедем. — И все-таки ты только что заставил меня взглянуть на «Илиаду» под другим углом. Мне лично и в голову никогда не приходило посмотреть на все с точки зрения троянцев.
Он все еще продолжал дивиться, когда Диоклей остановил «Афродиту» недалеко от берега и якоря на носу плюхнулись в глубокие воды Тирренского моря.
Вот интересно, когда Приам и Гектор глядели с открытых ветрам стен Трои, какими они видели Агамемнона, Менелая, Ахиллеса, Одиссея? Небось считали их всего-навсего шайкой богами проклятых разбойников, которые заслуживают одного — быть распятыми на крестах?
Менедему это представлялось невероятно увлекательным.
Соклей, должно быть, думал о том же самом, потому что сказал:
— Хотел бы я знать, как бы выглядела «Илиада», если бы Троя не пала?
— По-другому, — ответил Менедем, и оба брата рассмеялись.
— Я уверен, Трое лучше быть такой, какая она сейчас, — заключил Менедем. Усилия, которые он потратил, чтобы посмотреть на вещи по-другому, оказались для него непомерными.
Соклей не спорил.
«Когда настанет утро, — подумал Менедем, вытягиваясь на юте, — я снова буду думать так, как надлежит думать истинному эллину».
Когда настало утро, в голове Соклея все еще бродили мысли о том, что они вчера обсуждали с Менедемом.
— Когда Александр вторгся в Персию, — сказал он, — Дарий, вероятно, тоже думал, что македонцы — орда варваров. И, судя по тем македонцам, которых я видел, у него были причины так думать.
К его разочарованию, Менедем не хотел больше обсуждать этот вопрос.
— Персы получили по заслугам. — Вот и все, что он сказал.
Соклей окунул ячменный хлебец в оливковое масло.
— Полагаю, ты считаешь, что и троянцы тоже получили по заслугам? — Он откусил кусок.
— Конечно, так оно и есть, — с полным ртом ответил Менедем. Его завтрак был точно таким же, как и у двоюродного брата.
— Это почему же, о почтеннейший? — ядовито осведомился Соклей. — Потому что Парис убежал с женой Менелая?
— А почему же еще? — ответил Менедем.
Потом он, должно быть, понял, что его собеседник говорит не только о Троянской войне, и Соклею доставил огромное удовольствие хмурый взгляд, который бросил на него двоюродный брат.
— Смешно, — сказал Менедем. — Очень смешно. Когда я увижу Гилиппа на быстром пентеконторе, вот тогда я начну беспокоиться.
— Когда мы пойдем обратно на Родос, ты собираешься остановиться в Таренте? — поинтересовался Соклей.
Менедем снова хмуро посмотрел на него, но на этот раз Соклей злорадствовал меньше, потому что его двоюродный брат выглядел не только рассерженным, но и встревоженным.
— Не задавай сейчас таких вопросов, — сказал Менедем. — Это зависит от того, сколько у нас останется товаров на продажу, когда мы двинемся из Неаполя в обратный путь. А также еще и от того, насколько сильно разозлился Гилипп.
— Сколько убийц он послал за тобой? — уточнил Соклей. — Девять?
— Всего лишь семь, — ответил Менедем.
— Ах, прости. Мне просто очень хотелось прояснить детали. По-моему, если к кому-то отправили семерых убийц, то это верный знак того, что в ближайшее время этот человек не будет принят в Таренте с распростертыми объятиями.
— Без сомнения, мне придется соблюдать там осторожность, — отозвался Менедем, тщательно подбирая слова. — Но как знать, окажется ли там все так же плохо, как было в Галикарнасе. Я надеюсь, что нет.
— Да уж, нам остается только надеяться, — вздохнул Соклей. — Я не уверен, сможешь ли ты ввести судно в гавань Галикарнаса: как бы акатос не сожгли до ватерлинии. И это скверно, потому что наши семьи вели там дела много лет.
Менедем подошел к борту, задрал хитон и помочился в Тирренское море.
Оглянувшись через плечо, он ответил:
— Ты не поверишь, но отец говорил мне то же самое уже много-много раз.
«Тогда почему же ты его не слушаешь? — подумал Соклей. — Почему бы тебе хоть раз не попытаться посмотреть на вещи с точки зрения обманутого мужа, с женой которого ты развлекался?»
Он и сам хорошо знал ответ. Потому что, когда у Менедема встает член, его уже ничто больше не заботит. Некоторые мужчины по натуре и впрямь были животными; им требовалась Цирцея, которая смогла бы превратить их в свиней. Однако Менедем на самом деле не такой. У него светлая голова, очень светлая. Хотя следует признать: иногда он не дает себе труда поразмыслить.
Менедем со своей обычной сноровкой направил «Афродиту» к северной части берега.
— Нет никакого смысла бросать тут якорь на ночь, — объяснил он команде. — Я имею в виду — тут нет приличной гавани. Берег большой, но стоит ли рисковать, вытаскивая судно на сушу?
Почти все моряки замотали головами. Италия была густонаселенной землей, на ней кишмя кишели самниты и прочие варвары. И глупо было давать грабителям шанс напасть на судно.
— Стало быть, вы со мной согласны? — спросил Менедем. — Вот и молодцы.
«Интересно, — подумал Соклей, — а что бы он сказал, если бы моряки захотели вытащить „Афродиту“ на берег?» Что-нибудь оригинальное и запоминающееся, в этом Соклей не сомневался.
Но поскольку никто из моряков не возразил, Менедем продолжил:
— Ну а раз уж нам не надо торопиться, чтобы поспеть до ночи в порт, попритворяемся еще немного военной галерой.
Как Соклей и ожидал, это не вызвало у команды единодушного согласия. Упражняться в морских маневрах было тяжелой работой; выполнять ее было куда трудней, чем просто гнать акатос дальше на север. И конечно, не было никакой гарантии, что морякам потом понадобятся эти приемы. Если не понадобятся, они потратят понапрасну массу сил.
Но можно взглянуть на все иначе: если моряки не будут практиковаться и в конце концов им придется принять бой, наказание окажется гораздо худшим, просто не сравнимым с натруженными спинами и волдырями на руках.
Соклей видел это так же ясно, как видел свои ноги и палубу под ними. Он гадал — почему же остальные этого не понимают?
Но моряки ворчали больше для порядка, и вскоре «Афродита» уже маневрировала, кидаясь то в одну сторону, то в другую. Она крутилась на месте куда быстрее, чем тогда, когда развернулась к Гиппонию, обратив в бегство пиратский пентеконтор.
— Весла по левому борту убрать! — закричал Диоклей, и гребцы левого борта одновременно втянули внутрь свои весла.
Келевст глянул на Менедема, и тот ухмыльнулся.
— Я видал триеры, которые проделывали это не так ловко, — сказал Менедем.
Соклей кивнул.
— И я тоже. — Диоклей снова повернулся к гребцам. — Весла на воду!
Весла левого борта вернулись в воду так же слаженно, как только что покинули ее.
