хотел знать мнение Соклея, потому что тот зачастую лучше умел торговаться с такими расфранченными типами. Но Соклей, казалось, преисполнился решимости молча дуться.
Значит, решение придется принимать Менедему. Онасим привел неплохой довод. Некоторые люди, получив в руки серебро, мигом уплыли бы прочь от Сиракуз.
«Только не я, конечно», — подумал Менедем. Но Онасим не знал и не мог этого знать.
— Хорошо, — сказал Менедем. — Полторы обычных платы — это нас устраивает. Соклей!
— Что? — очнулся его двоюродный брат.
— Ты будешь считать мешки с зерном, которые люди Онасима поднимут на борт «Афродиты», — велел Менедем. — Как только нам уплатят первый взнос за перевозку, мы отплывем вместе со всем флотом.
— У меня есть свой человек, чтобы считать мешки с зерном, — сказал Онасим.
— Вот и прекрасно. — Менедем мило ему улыбнулся. — В таком случае не сомневаюсь — его счет и счет Соклея почти сойдутся.
Ответная улыбка сиракузского проксена получилась явно вымученной.
«Он собирался меня одурачить, — подумал Менедем. — Всюду сплошной обман».
Бормоча что-то себе под нос, Онасим зашагал прочь по пирсу.
Спустя некоторое время из города показалась цепочка людей, несущих кожаные мешки, в каждом — на талант зерна.
— Куда сложить? — спросил возглавлявший эту процессию парень.
Сам он шел налегке; очевидно, именно он и должен был считать для Онасима погруженные мешки.
— Соклей! — позвал Менедем, и тот, все еще с надутым видом, сошел на пирс и встал рядом с человеком Онасима.
Менедем объяснил этому почтенному субъекту:
— А теперь… Я хочу, чтобы вы начали с кормы, рядом с ютом, и продолжали загружать «Афродиту» по направлению к носу, укладывая мешки ряд за рядом, пока судно не примет столько зерна, сколько сможет.
— Хорошо, — кивнул человек Онасима и прокричал приказы своим людям.
Те двинулись по сходням и начали грузить мешки.
К тому времени как они закончили погрузку, «Афродита» сидела в воде куда ниже, чем прежде. Это беспокоило Менедема. Он волновался не только из-за лишнего веса, но и из-за того, что такая осадка делала галеру значительно менее быстроходной. А это было вовсе ни к чему, особенно теперь, когда им вскоре, может, придется удирать от карфагенских военных кораблей.
Но Менедем не мог упрекнуть Онасима за то, что тот хотел нагрузить зерна как можно больше: проксен делал все, чтобы накормить людей в городе, которому служил.
— Сколько мешков с зерном мы приняли? — спросил Менедем, едва последний потный грузчик покинул акатос.
— Семьсот девяносто семь, — ответил Соклей.
Человек Онасима презрительно усмехнулся.
— Я насчитал семьсот восемьдесят пять.
Соклей ощетинился. Любой, кто обвинял его в неточности, напрашивался на неприятности.
У Менедема не было сейчас времени на такие разборки.
— Возьмем среднюю цифру, — предложил он. — Что получится в итоге?
Соклей посчитал на пальцах, шевеля губами.
— Получится семьсот девяносто один мешок, — ответил он. — Но я все-таки думаю, что этот парень…
— Неважно, — перебил Менедем и кивнул человеку Онасима. — Скажи своему хозяину, что мы приняли на борт семьсот девяносто один мешок зерна. Как только мы получим плату, мы будем готовы к отплытию. По рукам?
— По рукам, — ответил тот. — Но знаешь, на некоторые из этих огромных судов мы загрузили в десять раз больше мешков, чем на твой.
— Сейчас каждая малость поможет Сиракузам, — парировал Менедем.
Человек Онасима кивнул и пошел обратно в Регий: за деньгами, как надеялся Менедем.
— Хоть бы только ветер нас не подвел, — проговорил Диоклей. — Люди будут надрывать спины и сердца, гребя с таким грузом на борту, а судно будет неповоротливым, как плот, — это еще в лучшем случае.
— Если ветер подведет, мы никуда не пойдем, — ответил Менедем. — Пусть тогда эти крутобокие суда плывут одни.
— Угу. Верно, — согласился начальник гребцов.
Он одарил Менедема нахальной улыбкой.
— В таком случае, шкипер, нам остается только надеяться, что в ближайшие три месяца продержатся южные ветра, потому что, если Сиракузы падут, нам не обязательно попадать в ловушку, расставленную карфагенскими военными галерами. Мы и так уже собрали неплохую кучу серебра.
— Ты говоришь в точности как Соклей, — сказал Менедем, и ухмылка Диоклея стала шире и еще нахальней.
Менедем сделал вид, что бросает в него чем-то, и продолжил:
— Я и сам бы не прочь получить плату за ничегонеделанье — да и кто бы отказался? Но если нам не придется отплыть с зерном, его просто сгрузят и заставят нас вернуть все деньги до последнего обола.
— Будь мы настоящими пиратами, мы бы мигом ускользнули из гавани, почуяв, что дело принимает такой оборот, — заметил келевст. — На галере, в конце концов, вполне можно это сделать.
— Может, ты и прав. — Менедем пожалел, что Диоклей подал ему эту идею, уж очень она была заманчивой. Но он без труда нашел в ней и изъяны. — Ты сам сказал — со всем этим зерном на борту мы будем двигаться медленно, как запряженная волами телега. И, держу пари, из Регия бы тут же послали за нами вдогонку флот, если бы мы улизнули с зерном и с деньгами. Этот Онасим, похоже, пользуется тут большим влиянием.
— Да, так и есть, — ответил Диоклей. — Тогда ладно. В любом случае я буду молиться, чтобы боги послали нам попутные ветра.
— И я тоже, — заключил Менедем.
Соклей считал себя современным, разумным человеком. Его смущало, что последние два дня он то и дело молился о встречных ветрах: ничто иное не могло помешать неразумным замыслам его двоюродного брата. Еще хуже было то, что боги упорно оставляли его молитвы без ответа.
Сегодня с утра опять дул северный ветер.
«Вот и надейся после этого на богов», — подумал Соклей. Веский довод в пользу рационализма.
Менедем встал еще до рассвета и теперь, улыбаясь, глядел в небеса. Вот и его молитву о попутных ветрах боги почему-то не услышали… Настроение у Соклея сделалось еще мрачнее. Но, вместо того чтобы позлорадствовать над двоюродным братом, Менедем указал на тонкий серп луны, видневшийся рядом с солнцем.
— Еще один месяц почти на исходе, — сказал он.
— Это точно.
Соклей вгляделся в рассеивающийся сумрак между малюсеньким ломтиком луны и Орионом на горизонте.
— А вот и путеводная звезда Афродиты.
— А ведь верно, — кивнул Менедем. — Да, зрение у тебя вполне, если ты смог различить ее на светлеющем небе. Солнце почти встало.
— Я просто знал, куда смотреть, — пожал плечами Соклей. — Орион скользит вниз по утреннему небу по направлению к солнцу уже несколько недель. Еще немного — и мы увидим его как вечернюю, а не как утреннюю звезду. Люди раньше думали, что вечером и утром появляются разные звезды, и называли вечернюю «путеводной звездой Гермеса».
