человека всегда ограничены. Вы, наши дети, получили образование, для этого тоже потребовалось немало средств… Мы тщательно скрывали с отцом наши тайны от вас и от других. Конечно, некоторые люди могли догадываться… Я этого не исключаю. Его любовь к Англии, ко всему английскому была видна во всем. Не скрою, отец и тебя хотел увезти в Англию и выдать замуж…
– Мы никогда об этом не говорили! – глаза Мегги широко раскрылись. – Но это ничего не меняет! Отец научил меня дорожить честью и достоинством! То, что предлагает мне граф, для меня неприемлемо. Мама! Мы всегда будем вместе! Я даю тебе слово, что получила большой урок. Как прозорлив и благороден был отец! Он хотел устроить мое будущее, но не успел… Мы справимся со всеми бедами и выживем! – В глазах дочери светилась надежда.
У матери на губах вертелся еще один вопрос, но она не осмелилась задать его Мегги. Прикоснуться к ее тайне она решилась другим способом – пусть сама расскажет…
– Мегги! Ты знаешь, как нехорошо скрывать от меня и твоих братьев свои любовные дела?
Девушка подняла глаза, ярко выделяющиеся на бледном лице, чтобы ответить матери, но смутилась под ее строгим взглядом Она сжала бледные руки, вяло лежащие на коленях, сердце бешено колотилось. «Вот и пришло время держать ответ перед матерью», – подумала она.
– Любовные дела? – робко произнесла она. – Я поддалась искушению только на миг испытать, как целуются мужчина и женщина! Он говорил как влюбленный!
– Конечно, все можно объяснить, – мать не замечала реакции дочери. – Сильная любовь может затмить человеку разум. Таковы мужчины. Но от тебя я этого не ожидала. – Удовлетворенная своим нравоучением, она отвернулась. Мегги содрогнулась при мысли, что мать ее неправильно поняла, но та продолжала: – В конце концов, ты потеряла невинность, но не свою честь! Нужно срочно что-то делать! А может, тебе стоит принять предложение графа? – нерешительно спросила она.
– Но, мама! Я же не падшая… Между мною и графом ничего не было! – разрыдалась девушка.
– Дорогая моя доченька! – она обняла Мегги, стараясь не расплакаться вместе с ней. Девушка подняла свои страдающие глаза и встретила материнский успокаивающий взгляд. Синтия коснулась щекой шелковистых волос дочери, вспоминая, как отпускала ее от себя на целых пять лет. – Теперь мы с тобою стали еще ближе, чем раньше, мы победим все невзгоды!
ГЛАВА 7
Через несколько дней ранним утром, чтобы поменьше привлекать к себе внимание, мать и дочь оделись по-дорожному и вышли из дома. У порога стояли три оседланных лошади, на которых были уложены также сумки с их немногочисленными пожитками. Джарвис взялся сопровождать хозяек и прихватил, кроме всего прочего, ружье.
– Дорога не так безопасна, как вы думаете, – сказал он, заметив вопросительные взгляды женщин.
«Как быстро все изменилось, – подумала Мегги. – Как выжить, ведь я так молода! – Гордость, унаследованная от отца не позволила броситься в объятия Алекса.»
– Да хранит нас Господь! – произнесла Синтия, и обратилась скорее к Джарвису, чем к Мегги: – Мы едем к родному брату Келвина. Ты знаешь, куда держать путь. Ему не так повезло в Америке, – пояснила она дочери. Лицо которой выражало непонимание. – Твой отец не разрешал брату-неудачнику появляться у нас. Я же пару раз выручала его. Думаю, что он нам тоже поможет.
Выехав за город, они обернулись, чтобы полюбоваться его очертаниями. Сначала путники скакали по широкой дороге, потом свернули в сторону и стали передвигаться медленнее, потому что их путь пролегал сквозь кустарники и деревья. Ехали молча – всем было грустно. Радовала и отвлекала от грустных мыслей только природа. До вечера они не сделали ни одной остановки, и Джарвис не переставал удивляться долготерпению своих хозяек. Наконец они сделали первый привал. Мать казалась совсем обессилевшей, Мегги же держалась более стойко. Но едва спешившись, они почувствовали страшную усталость. Дочь и мать разминали затекшие ноги и пальцы рук. У них болели мышцы ног, ныла спина. Джарвис тем временем собрал хворост для костра. Мать достала сковородку, овсяную муку, чай. Приготовив скромные лепешки на воде, они с удовольствием попили крепкий чай, что придало им силы. Устроившись поудобнее у затухающего огня, они погрузились в сон. Утром следующего дня продолжили путь по холмистой местности. Так прошло три дня. К вечеру четвертого они, как обычно, устроили привал. Мегги, намереваясь дать отдохнуть матери, сказала:
– Приляг, отдохни, я сама с Джарвисом приготовлю ужин.
Пока их спутник собирал хворост, Мегги решила сходить за водой.
– Здесь не город и даже не поселение, скоро начнет смеркаться! – крикнул он ей вслед. – В лесу могут быть звери и индейцы!
Но усталость мешала Мегги идти быстро, ее ноги заплетались, а спина ныла. Еще бы! Они проехали столько миль в седле! Ручей, о котором говорил ей Джарвис, не попадался. Вдруг до нее донеслись крики на непонятном языке. Инстинктивно она пригнулась к земле, спрятавшись за кустарник и затаив дыхание. Ее зубы предательски громко клацали, как ей показалось. Сердце бешено колотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Сквозь просвет в кустарнике она теперь видела, как двое омерзительно грязных индейца в кожаных изодранных штанах гнали впереди себя человека. Они размахивали ножами, пинали его ногами куда придется, били по голове и ужасно ругались… Мужчина со связанными спереди руками нес перед собой в посудине воду, стараясь не расплескать ее. Ужасно подстриженные индейцы, походившие на чудовища, гоготали, наслаждаясь унижением беззащитного человека. Плескавшаяся вода напомнила обострило чувство Мегги, она сглотнула слюну. Преодолев страх, она небольшими перебежками пошла почему-то за незнакомцами. Впрочем, девушка теперь мало что понимала, в том числе, куда ей идти… Путь был не очень долгим, вскоре она увидела поляну, где горел костер, а вокруг него лежали грязные разноцветные одеяла. В сгущающихся сумерках она заметила, что индейцы грозят еще кому-то…
Боже милостивый! На дереве привязан человек! Его голова безжизненно висела, руки были привязаны сзади, рот забит кляпом. Она замерла в ужасе. Индейцы тем временем потащили к дереву и того человека, который принес воду, и стали его привязывать. Мегги чуть было не лишилась чувств, потеряла бдительность, ветка, за которую она держалась, обломилась, раздался треск… В тот же миг она пустилась бежать, забыв обо всем. Натыкалась на деревья, падала и снова бежала. Но индейцы, бросившиеся вдогонку, не дали ей далеко уйти… Они схватили девушку за руки, зажали ладонью рот. Оказать сопротивление двум здоровенным мужчинам, вооруженным ножами, она не могла. Ей засунули в рот мокрую тряпку и потащили на стоянку. Похитители издавали победные крики, гоготали и давали ей увесистые подзатыльники. Обезумевшая от боли и издевательств, девушка сникла и едва переставляла ноги. Ее потащили волоком. На поляне они поступили с ней так же, как и с мужчинами, – повесили на дерево. Индейцы не сразу успокоились; они смеялись, лапали девушку, дергали за волосы, показывая, что снимут с нее скальп, приставляли нож к горлу, задирали ей юбки… От них сильно воняло, и девушку стошнило… Но,
