редутов, поступил.
Когда мы шли назад, попался фельдфебель.
- Ну, смотри же... Чтобы все у тебя вышло чисто. Выбери надежных. Дряни с собой не бери.
- Татар позвольте оставить здесь.
Скобелев поморщился. Видимо, это предложение было ему крайне неприятно.
- Да разве ты на них не надеешься?
- Не надеюсь.
- Твое дело, только мне это куда как не нравится.
И действительно - его коробило ужасно...
- Да много их у тебя?
- Человек восемь...
- Ну оставь их... Экая гадость какая, с первого же раза недоверие показывать; а нельзя - дело рискованное, слишком рискованное...
Сегодня в нашей траншее музыка Суздальского полка. Она вместе с полком ходила еще недавно в атаки. Некоторые трубы прострелены - и Скобелев настоял, чтобы они остались такими же; как и пробитые знамена, они не должны меняться на новые...
Совсем темно уже... Мы замечаем, что туман, стоявший несколько дней и столь желательный для дела нынешней ночи, начинает рассеиваться. На небе мелькает несколько робких звезд, месяц прорезывается сквозь серебристый пар.
- Скверно...
- В десять часов нельзя начать... Нужно около двенадцати. Тогда стемнеет наверное.
Кашин, полковой командир, суетится больше всех. Обходят траншею. Солдаты, которые должны идти, уже собраны в трех пунктах. Но еще одиннадцать часов, и очень светло. Туман, как нарочно, рассеялся...
Траншея погружалась в мертвое молчание. В лицах что-то тоскливое, приуныли люди...
И не поверю я, чтобы на душе у кого бы то ни было не было жутко. Скобелеву жутко, всем жутко. 'Нужно' - потому и идут.
- Ну, ребята, пора... Смотрите же - молодцами... - слышится шепот Скобелева. - Теперь я посмотрю, как выходить лучше, через бруствер или с флангов.
И Скобелев перебирается через бруствер. Все тихо у турок, только обычные рассеянные выстрелы... Скобелев прошел через всю линию и вошел в траншею с левого фланга ее.
- Нет, через бруствер лучше. Ну, с Богом!.. Двадцать пять человек авангарда перебираются туда. Часть отряда переходит бруствер в другом месте, остальные справа присоединяются к ним.
- Смотрите же, - дает последнее приказание Скобелев. - За бруствером выстроиться, идти в одну линию так, чтобы локоть к локтю был, чтобы солдат чувствовал своего товарища. (Как военный психолог, он понимает все ободряющее значение этого приема.)
Тихо все там за бруствером. Притаились они что ли. Становимся на банкет, вперяем взгляды в даль... нет, вот они - движутся вперед смутной линией... Минуты, мгновения или часы проходят?.. Вся душа перешла в глаза и в ухо... Только видишь и слышишь, чувствуя, что внутри все замерло.
- Урра! - неистово гремит в торжественном молчании ночи; 'ура' подхватываемое зловещим рокотом барабанов и моментально вспыхивающими там ружейными залпами, выстрелами...
- Урра! - И тут же обрывком, диссонансом доносится чей-то громкий, отчаянный стон.
Как и во всяком бое, часть отряда поддалась панике, отстала и назад лезет на бруствер со стонами и восклицаниями: 'Батюшки, убили, голубчики, смерть!'
- Кого убили?
- Всех убили, всех, мы только вышли...
Другие просто молча пробираются назад и прячутся в траншею.
- Назад! - кричат им.
Но стоны делаются еще громче. Паника, как круг на воде, разливается по траншее. Солдаты соскакивают с банкета и кучатся внизу... В это же время более мужественные действительно дерутся и умирают там впереди.
Судя по этим вернувшимся людям, нам в первую минуту кажется, что дело не удалось. Сейчас нужно ожидать атаку неприятеля.
- На бруствер, молодцы! - бодро звучит команда Скобелева. - Встретим их, как следует русским. На бруствер, ребята! Ружья на прицел, стрелять по команде. Дула ниже!
Несколько выстрелов слышится из нашей траншеи, выстрелов без команды, со страху, панических.
- Кто там стреляет? В своих попадет. Наши там.
- Братцы, что же вы в своих-то? - слышится отчаянный крик за бруствером. Смятение в траншее на левом фланге сильное. На правом люди стоят молодцами.
Минуты проходят как мгновенья. Хрипло раздается команда. По всей неприятельской линии залпы. Несколько гранат уже разорвались позади нас. Вот шрапнель яркой звездой вспыхивает над нами.
- Ах, это уж не те! - вздыхает Скобелев...
- Напрасно, - останавливает его Куропаткин. - Правый фланг и центр траншеи в полном порядке...
Через бруствер лезет целая кучка.
- Куда вы? Трусы... - наскакивают на них.
- Да мы раненого несем, - сурово, злобно звучит ответ.
Действительно, в суматохе слышны болезненные жалобы и в душу проникающие стоны.
Раненого сносят вниз, но в это время по траншее для подкрепления левого фланга идет рота. Ей навстречу беспорядочная кучка только что вернувшихся, объятых паническим страхом солдат, слепо, без толку пробирающихся на правый фланг. Раненый ускользает из рук носильщиков и падает на землю. Масса проходит во тьме через него. На нем суетятся, тончат его. Из-под ног всей этой массы слышатся болезненные стоны, отчаянный вопль, мольбы... Но кому какое дело! Всяк рвется скорее добраться до места.
- Господи, Господи... - замирает внизу все тише и тише голос раненого; под конец он только хрипит, видно, силы нет кричать от боли...
А испуганная толпа, как река, несется через несчастного.
- Да есть ли в вас душа, дьяволы! - орет кто-то. Люди приходят в себя.
Паники этой на левом фланге было несколько минут, но они выросли в целые часы... Так живо отпечатлелась в душе каждая подробность этого ужасного эпизода... Прошли эти минуты - и порядок водворился всюду...
Только теперь вернулись назад те, кто действительно побывал в неприятельской траншее и сделал свое дело. Кашин - какой-то растерянный, без шапки.
Вот как все было.
Наступающие две роты за сорок шагов дошли до траншеи незамеченными. Тут часовые дали по ним два залпа. Они крикнули 'ура' и смело бросились на бруствер. Турки разбежались направо и налево, точно отхлынули от нашей атаки. Солдаты, вскочив в траншею, перекололи в ней оставшихся и, согласно программе, захватив ружья, перешли опять через бруствер и залегли за ним. В это время один из командиров рот (в деле были две), Цытович, падает и опять подымается. Пуля прошла ему в ногу. Он под влиянием жгучей боли теряет на минуту сознание и инстинктивно идет назад. Его догоняет фельдфебель.
- Ваше благородие! Вернитесь, за вами вся рота хлынула. Отступают!
Цытович ничего не слышит...
Другая рота лежит и выжидает неприятеля. Только что он двинулся встретила его залпом. Но таборы турок растут и растут. Точно туча выплывает из-за горизонта... Приходится отступать и этой роте. Все пространство между нашей траншеей и турецкой покрывается возвращающимися назад солдатами. Раненых большей частью подбирают. Двух убитых несут. Неприятель захватывает опять свою траншею - торжествующее 'алла' его разносится по окрестностям. Залпы оттуда... Оказывается раненным и второй
