эффективных решений. Да и руководству, считали мы, надо подавать пример взыскательности, скромности, умения поставить дело. Все эти рассуждения надежно «фундировались», как тогда полагалось, цитатами Маркса и Ленина.
Писали мы эту статью с пристрастием. Потому что она как бы сама собой, не считаясь с нами, устремлялась против установившегося, особенно «в верхах», стиля жизни и работы, против махрово расцветающих протекционизма и кумовства, против манипулирования властью со стороны чиновничества и тому подобное. Голикову статья нравилась, он уже доложил о ней К. У. Черненко. Но мудрые Арбатов и Бовин, работавшие по соседству над чем-то «эпохально-очередным», сказали, когда я рассказал им о нашем замысле:
— Брось, ничего из этого не выйдет.
И оказались правы. Статья дошла до Суслова. Голиков обратился к нему за поддержкой, но вечно бдительный Михаил Андреевич категорически зарубил ее. Брежневу ее даже и не показывали. Работа пошла в корзину.
Но… рукописи не горят даже на описываемых здесь «кухнях»! В августе 1982 года, когда жить нашему генсеку и главе государства оставалось чуть больше трех месяцев, кто-то из его окружения решил порадовать человечество очередным творческим словом Леонида Ильича, на сей раз в связи с юбилеем Карла Маркса. И родил идею написать для Брежнева статью «Карл Маркс и современный мир».
Я в это время работал уже в редакции «Правды», отрываться «на сторону» становилось все труднее, любая газета — это как поезд, идущий без остановок. Но главный редактор «Правды» В. Г. Афанасьев, поворчав, всегда говорил по таким поводам: «Давай, раз надо».
Возглавил бригаду быстро выдвигавшийся в аппарате В. А. Печенев, будущий помощник Черненко. Из Праги, из редакции журнала «Проблемы мира и социализма» приехал Л. В. Степанов, талантливейший и просто загубленный системой человек. От международников был А. Н. Ермонский, с которым мы уже несколько раз работали вместе. Наездами подключался к нам Л. И. Абалкин, бывал и А. И. Лукьянов, который тогда был начальником Секретариата Президиума Верховного Совета СССР.
Как полагалось, запросили у Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС материалы по юбилею основоположника. Вскоре оттуда прибыли «Тезисы» — четырнадцать страниц цитат из Маркса. Ознакомившись с ними, мы вспомнили о загубленной статье и решили: тогда не удалось, может быть, теперь удастся, хотя переписать придется все заново и не однажды.
Мы работали в довольно свободном режиме. Я часто уезжал в редакцию, другие тоже не могли надолго оставлять свои дела, но статья постепенно складывалась, и неплохо складывалась. К концу января ее уже можно бы показывать помощникам Брежнева, но тут по непонятным для нас причинаминтерес к ней как-то спал.
Я был в редакции, когда позвонил М. В. Зимянин, сменивший П. Н. Демичева на посту секретаря ЦК КПСС по идеологии. Коротко, по-военному, распорядился: «Немедленно выезжай в ЦК, тебя ждут в кабинете Капитонова!»
Когда я примчался на Старую площадь и поднялся на 6-й этаж в кабинет И. В. Капитонова, там уже находились несколько человек: М. В. Зимянин, Р. И. Косолапов — редактор журнала «Коммунист», Н. А. Петровичев — первый заместитель Капитонова, В. М. Фалин — первый заместитель заведующего отделом международной информации ЦК КПСС, В. В. Шарапов — помощник Андропова, был, по-моему, и Печенев. Почему-то Зимянин, а не Капитонов, угрюмо сидевший за своим рабочим столом, объявил нам о смерти Л. И. Брежнева и о том, что нам поручено срочно подготовить некролог и обращение к партии и народу от имени ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР. Никакие содержательные рамки того и другого документа определены не были. Видимо, никто еще не решил, как характеризовать Брежнева — «отцом застоя» или «отцом покоя». Во всяком случае, дальше слов «верный ленинец» М. В. Зимянин не пошел.
Зато он наставил нас на путь истинный в другом отношении, предупредив: из здания не выходить, по телефону не звонить, если что понадобится, обращаться только к ним двоим — Зимянину и Капитонову. После этого нас какими-то подвальными переходами провели из первого подъезда в третий, где оказался свободным кабинет Л. М. Замятина, заведующего специально под него воссозданным[3] отделом международной информации. Леонид Митрофанович был, как теперь известно, главным инициатором трилогии «Малая земля», «Возрождение», «Целина». Должно было последовать продолжение, но судьба распорядилась иначе. И наверное, ее насмешкой было то, что именно в кабинете человека, придумавшего самые масштабные планы прославления Брежнева, теперь мы писали некролог Брежневу.
Через несколько минут перед нами уже лежали подшивки старых газет с материалами по случаю смерти Сталина, с речами, произнесенными по этому поводу Хрущевым, Берией, Маленковым, другими «наследниками» генералиссимуса. Тут же появилась биография Брежнева, приветствие ему по случаю 70- летия ЦК КПСС, Совета Министров СССР, Президиума Верховного Совета СССР. Я еле удержал смех — не к месту и не ко времени. Просто вспомнил, как сочинял это приветствие, как меня закрыли в громадном кабинете № 300 на третьем этаже первого подъезда, М. В. Зимянин забирал у меня рукописные листочки и в таком виде носил их Суслову. Оттуда возвращались либо одобрение, либо руководящие указания, и я продолжал работать. Через день мое сочинение было перепечатано неведомой машинисткой и «спущено» в отдел пропаганды для «некоторой доработки». Ее задачей было «масштабнее показать творческий вклад Леонида Ильича в развитие теории марксизма-ленинизма». Упомянутый выше Г. Л. Смирнов вызвал меня и под страшным секретом вручил проект приветствия. Сформулировав, что надо сделать, предупредил: «Показывать только мне», и велел: «Закрыться — и чтоб никто…» Я быстро сделал три или четыре варианта «вклада», но, видимо, даже бумага не все терпит — Смирнов браковал один вариант за другим. Тогда, вспылив, я сказал ему, что «вклада» вообще никакого нет, что это ни в какие ворота — приписывать человеку то, о чем он и знать-то не знает, ставить его в неловкое положение. Мой начальник страшно испугался — теперь-то мы все знаем, как опасны речи в больших кабинетах, — заорал на меня чуть ли не матерно:
— Дай сюда! Ни хрена не понимаешь серьезных вещей! Я сам сделаю!
Абзац «о творческом вкладе в развитие» занял в приветствии почетное место.
Теперь нам предстояло переписывать это в посмертные тексты. Никто не знал, с чего полагалось начинать. Наконец Косолапов придумал первую фразу, и дальше уж работали быстро. Фалин, помню, предложил пригласить к нам одного из помощников покойного генсека, на что Зимянин, заходивший в кабинет буквально каждые полчаса, ответил малопонятным:
— Этим не я здесь распоряжаюсь…
Обращение сначала получилось большим, затем что-то из него исчезло. Написанные нами страницы тут же перепечатывались, ксерокопировались, исчезали. Потом поступали безымянные указания — убрать то, приглушить это. Мы понимали: идет заседание Политбюро, решаются вопросы передачи и перераспределения власти, созывается пленум, члены ЦК КПСС уже летят в Москву. Ни у кого не было сомнений в избрании Генеральным секретарем Ю. В. Андропова, но и коварство Политбюро мы тоже знали.
Около десяти вечера мы закончили работу и снова перешли в кабинет Капитонова. Нам принесли ужин — густую овсяную кашу, мы съели ее прямо за полированным столом заседаний, весь день жили одним чаем. Сочиненные тексты где-то обсуждались и утверждались. Примерно через полчаса раздался звонок по внутренней связи. «Да, Юрий Владимирович», — ответил Капитонов. Немного послушал, положил трубку. По его лицу мы поняли, что работа принята. Он заставил нас всех расписаться на втором экземпляре и отпустил по домам. Начиналось что-то новое, и, как всегда, пробуждались надежды.
Через пару дней после похорон мы свернули работу над статьей к юбилею Маркса и тихо разъехались.
А через неделю после того как Андропов был избран Генеральным секретарем ЦК КПСС, М. В. Зимянин передал нам его слова:
— Работа, которая начата, должна быть завершена.
От себя он добавил:
— Смена генсека не отменяет юбилей Маркса.
Снова нам пришлось вникать в эту чертову статью. Но теперь ситуация изменилась. Теперь статья
