У президента России было одно замечательное и, по-моему, еще никем не отмеченное качество: если он был на месте и мог разговаривать, он после доклада дежурного помощника о звонке брал трубку. Если его не было на месте, обязательно перезванивал сам. Иными словами, если ты, конечно, по соответствующим системам правительственной связи звонил Ельцину, то мог быть на сто процентов уверен, что разговор состоится. Причем Ельцин мог перезвонить и поздним вечером, и даже ночью — время он измерял по-своему. Жаль, что такая деловая обязательность и корректность потом были утрачены, а у его многочисленных соратников они как-то вообще не привились.
На месте его не было, но через 2–3 часа он позвонил.
— Вы мне звонили? Слушаю вас.
Я обрисовал ему ситуацию с формированием Верховного Совета СССР и попросил вмешаться в определение состава российских представителей. Он предложил завтра же встретиться в Большом Кремлевском дворце, где шел очередной съезд или сессия Верховного Совета народных депутатов РСФСР, переговорить в перерыве. Не знаю, как позже, но тогда память у него была отменной. В условленное время он появился в Екатерининском зале БКД, где я его ждал. Не присаживаясь, просто облокотившись на высокий мраморный подоконник, мы за несколько минут обо всем договорились. Причем ничего из сказанного вчера повторять не пришлось. Российскую депутацию можно было считать сформированной. Так и произошло.
С Украиной же дело никак не двигалось. 8 октября сессия Верховного Совета республики действительно открылась, и действительно в первоочередном порядке, как и обещал мне Гринев, был поставлен вопрос «О депутатской группе Украины в Совете Республик и Совете Союза Верховного Совета СССР переходного периода». 9 октября парламент Украины принял за основу проект постановления, в котором говорилось:
«Учитывая то, что Верховный Совет СССР в соответствии с Законом СССР «Об органах государственной власти и управления Союза ССР в переходный период» наделен правом принимать законы, которые действуют на территории суверенных республик, что противоречит Конституции Украины, Акту о независимости Украины, Декларации о государственном суверенитете Украины, депутатские группы в Совет Республик и Совет Союза Верховного Совета СССР не направлять».
И даже несмотря на то что В. Б. Гринев получил поручение еще раз изучить вопрос, провести консультации с другими союзными республиками и через неделю еще раз доложить об этом на сессии, было ясно, что Украина решение приняла.
В этом я еще раз убедился, когда в Москву привезли протокол обсуждения. Всего выступил 21 депутат, то есть дискуссия была напряженной. 7 ораторов выказались за делегирование украинских представителей в Верховный Совет СССР, 10 — против, а еще 4 — за то, чтобы участвовать в работе только одной палаты — Совета Республик. И среди этих четырех — Л. М. Кравчук и В. Б. Гринев. По сути дела, это тоже были выступления «против», так как двухпалатный парламент приобретал при таком подходе абсолютную нелегитимность.
11 октября мы с Р. Н. Нишановым доложили об этом Горбачеву, и он после долгих колебаний еще раз отложил начало сессии нового Верховного Совета.
По-моему, это была наша последняя с Рафиком совместная записка президенту СССР. Мой коллега оказался в весьма щекотливом положении. Наши с ним полномочия председателей палат завершались в день открытия сессии Верховного Совета нового состава. Меня это не очень волновало, так как я уже принял свое решение — в отставку, независимо от того, будут меня снова рекомендовать председателем или не будут. У Нишанова ситуация была принципиально иной. В республику он вернуться не мог, ибо они с президентом Узбекистана Исламом Каримовым, мягко говоря, терпеть не могли друг друга. В Москве ему работу никто не предлагал. Жил он в хорошей, но служебной квартире, на которую, безусловно, начнет претендовать новый руководитель палаты.
Совершенно понятно, что в таком положении человек не может гореть трудовым энтузиазмом, поэтому приходилось все чаще закрывать амбразуру собой. А задачи были нешуточные. Наряду с формированием Верховного Совета надо было готовить реформирование Конституционной комиссии и приступать к работе над изменениями в Конституции СССР. Не просто актуальным, а сверхактуальным было принятие нового избирательного закона, для чего его, разумеется, следовало сначала написать. Измененные условия формирования парламента означали, что в Верховный Совет СССР войдет значительная группа людей, не являющихся союзными народными депутатами, — как оплачивать и организовать их труд, где разместить, ведь к началу сессии члены старого Верховного Совета не успеют освободить занимаемые ими помещения (некоторые вообще отказались это сделать)? Какую форму голосования определить на совместных заседаниях палат, учитывая, что в палате Совет Республик будет действовать принцип: одна республика — один голос? Так как Комитет по делам обороны и безопасности на последней сессии Верховного Совета расформирован, кто будет заниматься проблемами национальной безопасности? По новой схеме работы требуется еще один зал заседаний, надо попытаться заполучить зал пленумов ЦК КПСС, здесь же, в Кремле. Какие изменения требуется внести в Закон о статусе народного депутата СССР, чтобы уберечь парламентариев от преследований местной номенклатуры, которые обязательно будут? Надо хотя бы вчерне определить механизмы взаимодействия Верховного Совета с Госсоветом СССР. И так далее, и так далее.
Самыми тяжелыми были, как и всегда, персональные вопросы. Депутат Биходжал Рахимова была выведена из Верховного Совета СССР в связи с ее избранием секретарем ЦК Компартии Таджикистана, а затем лишена депутатского статуса по причине назначения вице-премьером СССР. Теперь она не секретарь, не вице-премьер, не депутат. Восстановить ее депутатский статус не позволяет закон, оставаться в республике, где она подвергается шельмованию и за то, что была секретарем ЦК, и за то, что была вице- премьером, она не может. Квартиры в Москве нет. В таком же положении генерал-лейтенант, бывший командующий 73-й воздушной армией, базировавшейся в Узбекистане, В. Г. Шканакин. Он только что перешел на постоянную работу в Верховный Совет, оставил поэтому свою должность, сдал жилье в республике, которая теперь не собирается его рекомендовать в новый состав союзного парламента. Незадолго перед этим схожие ситуации пережили О. Н. Сосковец и С. Н. Хаджиев — оба были назначены министрами СССР, оба сдали депутатские мандаты, а правительство пало. Чем помочь, к кому обратиться? Это было невыносимо.
На эти же дни выпали и не менее тягостные встречи с послами стран бывшего социалистического лагеря. Власть переменилась практически везде, послов, направленных в СССР одними режимами, отзывали уже другие режимы. Исключение составлял, пожалуй, только Р. Сланский, посол Чехословакии, который приехал в Москву еще до всех наших крутых перемен и устраивал новое руководство своей страны. Других же наших «братьев по классу» ждали дома добро бы пенсия, но чаще всего суровые разбирательства. Защитить их разваливающийся Советский Союз, его дезорганизованное руководство не могли. Президент по чьей-то рекомендации не принимал уезжающих послов. МИД обращался к нам, без визита в Кремль отпускать дипломатов было совсем уж неприлично. Так как я отвечал в Верховном Совете за международные дела, мне достались и международные слезы. Конечно, послы — люди опытные, держались они достойно, но не требовалось большой проницательности, чтобы видеть их растерянность и обиду.
В эти дни я часто бывал у М. С. Горбачева, постоянно встречался с его помощниками, советниками, особенно с А. Н. Яковлевым. И с тревогой замечал, что времени для разговоров и у президента СССР, и у его окружения становится все больше…
Глава 14. Снова смутное время
Смутное время в России — явление повторяющееся. Оно наставало то после Ивана Грозного, то после Петра Великого, то после Сталина, пока Н. С. Хрущев не справился с «антипартийной группой» в составе Молотова, Маленкова, Кагановича и «примкнувшего» ним Шепилова. Смутными и нелепыми для истории останутся и три года после смерти Л. И. Брежнева, которые только внешне представали спокойными.
