Как протекало сражение (или резня) 26 января 1564, напали ли литовцы на движущуюся в лесах русскую колонну, подставил ли предатель-воевода московское войско под удар, подробностей мы никогда не узнаем. Но единственное рациональное объяснение всем этим странностям — это сговор между фрондирующими московскими боярами и литовскими магнатами.
Результатом была гибель девяти тысяч русских воинов, в том числе и новгородско-псковской «кованой рати». Девять тысяч русских остались лежать на покрасневшем снегу и, наверное, около половины из них умерли не сразу, а, израненные, истекли кровью и замерзли ночью…
Не все ясно и с судьбой второго русского войска, которое возглавляли братья Серебряные. Согласно Карамзину оно благополучно отступило к Смоленску. Однако документ, именуемый «Матфея Стриковского Осостовича Кроника Литовская», содержит несколько иные сведения: «Серебряный, гетман Московский, так испужался, яко покинул все, обозы и шатры и иные тяготы войсковые, абие со всем войском уходити почал. Филон Кмита, староста Оршанский, с Юрьем Осциком, воеводою Мстиславским,
Вот так высокородные князья загубили лучшие военные силы, которые когда-либо имело русское государство за 700 лет своей истории.
Вслед за поражением при Улле, 31 января 1564, царь казнит князя Михаила Васильевича Репнина. Тот тесно общался с Радзивиллами в предыдущие годы (что привело к саботированию царских приказов феврале 1653), встречался и с гетманом Г. Ходкевичем, посетившим Москву с посольством в конце 1563. Отец князя Михаила Василий Репнин, из ближнего окружения клана Шуйских, отметился во времена боярщины своим разорительным псковским наместничеством. Рассказ Курбского о том, что царь убил М. Репнина за нежелание участвовать в шутовских играх, являлся вымыслом. Эта байка превратилась в «исторический факт» только за счет многократного повторения псевдориками, от Карамзина до Радзинского. Чтобы отвести всякую мысль о том, что Репнин поплатился за дело, Курбский сдвигает день его гибели на конец лета 1563.
В апреле 1564 происходит бегство Курбского, который до этого вел долгие переговоры с литовцами. Князь Курбский бежит из города Юрьева, где он был фактически на должности наместника Ливонии, в подконтрольный Литве город Вольмар.
Не заполошно, не в одной сорочке уносил свою драгоценную жизнь князь Андрей.
На границе, в Гельмете, литовская стража отбирает у него драгоценности и приличную сумму в 500 немецких талеров, 300 золотых и 30 дукатов — не те ли деньги, которые он получил за выдачу информации о движении русских войск к Орше?[37] Золотые монеты вовсе не обращались в России, а дукаты выдавались польскими и венгерскими королями как ордена и носились на шапке или рукаве.
Представление многих историков о том, что Курбский бежал, потому что боялся казни за проигрыш Невельского сражения, мягко говоря, сомнительны. После Невеля прошло около полутора лет — раньше надо было отваливать. Да и вообще Иван IV, в отличие от царя Михаила Федоровича, не казнил потерпевших неудачу воевод.
Очевидно в тех талерах-дукатах и плата поляков еще за одну услугу. Князь А. Курбский выдал важного русского агента в Ливонии, шведского наместника графа Арца, который готовил сдачу ливонских крепостей Москве и вел переговоры лично с Андреем Михайловичем — граф был предан зверской казни, колесованию, в Риге в конце 1563.
Побег Курбского приводит весь антимосковский интернационал в поступательное движение.
Информация предателя о численности и местах сосредоточения русских войск, играет важную роль во вскоре начавшемся польско-литовском наступлении. Уже в июне-июле 1564 литовский гетман А. Полубенский нападает на «юрьевские волости». В августе поляки и литовцы наваливаются на псковский рубеж, но отражены ополчением во главе с Василием Вишняковым. В сентябре литовцы во главе с П. Сапегой проводят наступление на северские земли, но отбиты от Чернигова. Осенью того же года польско-литовское войско под командованием Г. Ходкевича безуспешно осаждает Полоцк — вместе с врагами идет в поход хорошо проплаченный свободолюбец Курбский. Это наступление поддержано набегом Девлет-Гирея на рязанские земли — резвость хана была подкреплена хорошими денежными вливаниями со стороны короля Сигизмунда.
Вышедшее в октябре 1564 из Великих Лук русское войско взяло пограничную литовскую крепость Озерище.
А в марте 1565 польско-литовские войска под началом Курбского совершают разорительный набег вглубь русской территории, в регион Великих Лук — где он недавно сидел воеводой. Ввиду прекрасной осведомленности Курбского о дислокации русских войск, набег прошел для литовцев крайне успешно.
Рижский дипломатический агент в Литве после беседы с литовскими вельможами в дневниковой записи от 29 марта 1565 года сообщает о том, что своей удачей Литва обязана князю Курбскому.
«Так же и по воле короля Сигизмунда-Августа должен был разорить Луцкую волость… пятнадцать тысяч с нами воинов было: измаильтян и других еретиков, обновителей древних ересей, врагов креста», — пишет сам Курбский в третьем послании царю. Несёт все-таки Андрея Михайловича, никак он не может остановиться там, где его польский коллега тактично бы промолчал. «Не могу молчать», и всё тут. Строя из себя наивного простачка, Курбский делает вид, что и не догадывался, какая может быть «воля» у польского короля. Измаильтяне — это очевидно буджакские, едисанские, аккерманские татары, которые в скором времени превратятся в славных запорожцев, а «обновители древних ересей» — уж не сатанисты ли? Михалон Литвин, кстати, сообщает, что среди литовцев, даже в середине 16 века, полно язычников, которые и человеческие жертвы приносят. С «хорошей» компанией Курбский прибыл освобождать Русь.
Хорошо зная местность, Курбский с литовским войском занял выгодную позицию, в то время как русские должны были растянуть свои силы на узкой дороге между болот. Сражение завершилось кровавым побоищем: около 12 тысяч русских были перебиты, 1500 взяты в плен.
Опрокинув русские заслоны, литовцы, по словам рижского агента, разорили четыре воеводства в землях московитов. Враги увели множество пленных и четыре тысячи голов скота.
Полный эйфории Курбский просит у короля 30-тысячное войско для похода вглубь России.
Псевдориками традиционно повторяется, что кн. Курбский бежал от «царского гнева», который был, конечно, несправедлив. «Тиран», дескать, искал повод, чтобы уничтожить свободолюбца и архиталантливого полководца. Но все-таки почему Курбский вдруг почувствовал, что гнев будет направлен против него?
Вот что классик С. М. Соловьев пишет о переписке между поляками и Курбским, в которой они сманивают его обещаниями вполне материального свойства.
«Из подробностей о бегстве Курбского мы знаем, что он получил два письма: одно — от короля Сигизмунда-Августа, другое — от сенаторов, Николая Радзивилла, гетмана литовского, и Евстафия Воловича, подканцлера литовского. В этих письмах король, гетман и подканцлер приглашали Курбского оставить Московское государство и приехать в Литву. Потом Курбский получил еще от короля и Радзивилла грамоты: король обещал ему свои милости, Радзивилл уверял, что ему дано будет приличное содержание. Курбский отправился в Литву, когда получил от короля опасную грамоту и когда сенаторы присягнули, что король исполнит данные ему обещания. Известный литовский ученый Волан, восхваляя своего благодетеля гетмана Радзивилла, между другими важными заслугами его приводит и то, что по его стараниям Курбский из врага Литвы стал ее знатным обывателем».
Готовясь стать «знатным обывателем», Курбский ведет довольно обстоятельную переписку с поляками, выторговывая наилучшие условия — обстоятельства у него совсем не такие, чтобы немедля бежать, хоть в исподнем.
В книге дореволюционного историка Г. Иванишева «Жизнь Курбского в Литве и на Волыни» тщательно, на основание польско-литовских документов, проанализировано житие-бытие московского князя на чужбине и то, что предшествовало его бегству.
«После двукратного приглашения, Курбский изъявил согласие изменить России, (польские) сенаторы
